обсуждении ответного адреса настаивала на неупотреблении в обращении к монарху термина «самодержавный государь».
Возражавшие им, в том числе и от имени депутатов крестьян, тщетно убеждали: «Не задевайте царя, помогите ему замирить землю <…> Гос. Дума будет своему государю порукой и опорой». Но связь большинства «Думы народного гнева» с революцией была слишком прочна. Настаивая на полной политической амнистии, она отказывалась осудить политический террор, что правительство и император расценили как «безнаказанность убийств».
Правительство решило поставить Думу на место. Министерство императорского двора дало знать, что президиум Думы (его бюро в составе председателя, секретаря, их замов), которому поручено вручить ответный адрес, не будет принято и выслушано. Правительство при полной поддержке государя приняло решение не вносить в Думу правительственные законопроекты, кроме утверждения бюджета (государственной росписи доходов и расходов). В исполнение этой договоренности «верхов» и как бы в насмешку над народными избранниками в Думу поступил законопроект от Министерства просвещения о кредите на строительство котельной при оранжерее и прачечной в Юрьевском (Дерптском, ныне Тартуском) университете.
Премьер Горемыкин, умный, опытный, глубоко лояльный престарелый бюрократ, «точно выполнявший инструкции государя», на заседаниях Думы едва ли не демонстративно дремал под гул речей.
13 мая Совет министров выступил с правительственной декларацией в Думе. Последней напомнили, чтобы не выходила за пределы своих прав, четко ограниченных Основными законами, что ее предложение по аграрному вопросу «совершенно недопустимо», равно как и требование упразднения Государственного Совета, что амнистия — это прерогатива монарха, а в условиях беспорядка и анархии «благо страны» несовместимо с помилованием террористов и убийц.
Декларация вызвала возмущение депутатов. В. Д. Набоков (один из лучших ораторов кадетской партии, отец известного писателя) закончил свою блестящую речь возгласом: «Выход может быть только один: власть исполнительная да покорится власти законодательной!»1
Под сводами Таврического дворца прозвучали как ультиматум пушкинские строки:
Владыки! Вам венец и трон Дает Закон — а не природа; Стоите выше вы народа, Не вечный выше вас Закон.
<…>
Склонитесь первые главой Под сень надежную Закона, И станут вечной стражей трона Народов вольность и покой.
Было что-то знаменательное в напоминании слов великого народного поэта, «вослед Радищеву воспевавшего свободу». Сто лет «образованное меньшинство» («публика», «интеллигенция») вело борьбу с «диким самовластьем» за политическую свободу, конституционное закрепление прав человека и гражданина. С декабристов повелось сводить все проблемы совершенствования государственности, укрепления законности к требованию свержения самодержавия. И вот после вековых усилий наконец-то всенародно избранные «лучшие люди России» заседают в Таврическом дворце. Ощущение близкой полной победы пьянит. Кажется, еще одно усилие — и падет ненавистный режим. Но был ли триумф народовластия? Во всяком случае, депутатов Думы первого созыва победителями не назовешь.
Поэтический призыв создать крепкое «законов мощных сочетание с вольностью святой» не был страною услышан.
Конфронтация «исторической» власти с «лучшими людьми» России нарастала.
В ответ на правительственную декларацию Дума приняла подавляющим числом голосов (против было всего лишь одиннадцать депутатов) «формулу недоверия» правительству, то есть попробовала отправить его в отставку. Но она не имела этого права. Она могла просить об этом императора, не более, но унизиться да просить не пожелала. Однако и моральное осуждение, и открыто выраженное недоверие ставило легитимность кабинета под вопрос. Он казался уже как бы лишенным доверия страны. Депутаты при каждом появлении на думской трибуне членов кабинета кричали: «В отставку!»
В условиях конфронтации Николай II повелел начальнику императорской охраны, своему фавориту Д. Ф. Трепову (известному «твердостью» при подавлении «смут»), сделать «глубокую разведку в неприятельском лагере» и выяснить возможность формирования правительства на основе думского большинства («центра»). Переговоры шли достаточно успешно, и к концу июня — началу июля было достигнуто соглашение и о новом премьере, называлось имя Муромцева или Милюкова, и о составе кабинета. На вопросы иностранных корреспондентов Трепов прямо говорил о формировании кабинета кадетскими депутатами: «Они сильнейшая партия в Думе. Ни коалиционное министерство, ни министерство, взятое вне Думы, не дадут стране успокоения». За границей эти вести получили «всеобщее одобрение». Живо обсуждала их и отечественная пресса, открыто ставя под сомнение искренность Трепова и лиц, за ним стоящих.
С. Ольденбург пишет, что братьев Треповых поддерживал министр двора граф Фредерикс. О своих переговорах с Треповым Милюков рассказал на страницах газеты «Речь» в 1909 г., а позже в мемуарах2. Трепов (младший) перед учреждением Думы по заданию царя выезжал за границу с целью изучения опыта работы парламента. Он хорошо выполнил задачу. Руководил перестройкой Таврического дворца и как специалист вел переговоры о создании «кадетского кабинета».
Одновременно вопрос о создании нового кабинета вели министр иностранных дел Извольский и министр внутренних дел Столыпин, приглашая «по поручению государя» к участию в них видных деятелей Муромцева и Милюкова. Переговоры не дали результатов.
Когда кризис закончился, царь заявил: «Я хотел проверить свои собственные мысли, теперь у меня более нет никаких колебаний, да их и не было на самом деле, и я не имею права отказываться от того, что мне завещано моими предками и что я должен передать в сохранности моему сыну». В других случаях государь заявлял, что самодержавие останется «как встарь»3. Несомненно, что «глубокая разведка» и ее драматический финал не могли не оскорбить задетых лиц (Муромцева, Милюкова, Петрункевича, Шипова и др.), принимая во внимание их высокий общественный вес, этот маневр царя углубил, усилил разрыв «исторической» власти и «прогрессивной общественности».
«Глубокая разведка», предпринятая в исходе июня — начале июля, шла за кулисами, а на сцене продолжалась открытая конфронтация Думы и кабинета министров. Борьба сосредоточилась вокруг аграрного вопроса и немедленной отмены смертных казней (по поводу смертных приговоров, объявлявшихся военно-полевыми судами почти еженедельно). Дума вносила запросы правительству, а последнее разъясняло, что право «надзора за закономерностью действий» официальных властей не дает ей права отмены смертных казней. Думу обвиняли в превышении полномочий,
