секретариате и Совещании и первое слушание способствовали успеху работы. Первое обсуждение имело особое значение, ибо без одобрения проекта «в целом» не было смысла передавать его на рассмотрение в комиссию, которая при этом стала бы «бюро похоронных процессий». Кстати, для избавления от «вермишели» Дума отправляла без рассмотрения по существу в «похоронное бюро» многие проекты («мелочовку») по докладу своего секретариата.
Правительство разрабатывало и вносило законопроекты, отстаивало их в комиссиях и на пленарных заседаниях. Если думское большинство принимало решение о желательности какого-то закона, то подготовка его проекта передавалась в соответствующее министерство и только в случае отказа последнего Дума поручала одной из своих комиссий подготовить проект закона. Министры часто на многие годы затягивали представление законопроекта, и Дума была бессильна противостоять этому саботажу.
Правительство имело право отозвать свой проект, снять его с обсуждения на любой фазе последнего. Иными словами, Дума приобрела право законодательной инициативы, закрепила его в Наказе, но она, по существу, не имела права законодательного почина. Дума давала согласие на проекты, вносимые исполнительной властью, шлифовала их. Правда, проект, не получивший ее одобрения, в силу не вступал. Но правительство научилось обходить Думу, вводя нужные ему законы по статье 87. Постепенно в Думе складывалась деловая обстановка, выразившаяся в лозунге: «Беречь Думу!» Депутаты от разных фракций учились находить общий язык, ставить интересы дела, скорейшего успешного завершения работы над законопроектом выше узкофракционных целей, учились избегать суетной многоголосицы, пустопорожней говорильни. Надо следить, чтобы красноречие не сгубило Думу, говорили депутаты. Но, конечно, эта трезвость иногда их покидала, прения принимали характер личных оскорблений. Излишне запальчивых останавливал председатель и, если предупреждения не действовали, мог лишить слова, мог и удалить депутата из зала на одно или несколько заседаний. «В законодательной области, в практическом деле, в работе Комиссий, — вспоминает В. А. Маклаков, — началось воспитание Думы, изменение партийных отношений друг к другу, образование „рабочего большинства“ вместо придуманной лидерами „объединенной оппозиции“. Работа открывала глаза <…> Если рыба гниет с головы, то „оздоровление“ у нас начиналось снизу»2.
В исключительных случаях оскорбленные защищали честь, вызывая к барьеру обидчика. Когда кадет Родичев, увлекшись обличениями Столыпина, при слове «воротничок» указал на шею (так появились «столыпинские галстуки»), его ошикали депутаты, осудила собственная фракция. Столыпин немедленно послал своих секундантов, конфликт был улажен после извинений Родичева. Даже опытные, сдержанные депутаты прибегали к этой старомодной, но тогда еще действенной форме защиты чести, личного достоинства (Гучков, Пуришкевич, Милюков и др.).
* * *
Как оценить работу Первой Думы? Ближе к истине, похоже, те современники и исследователи, которые считают, что Дума потеряла чувство реальности и пыталась, используя революционный фактор, немедленно ввести парламентарный строй, взять в свои руки всю полноту власти, не только законодательной, но также исполнительной. Она поставила себя как бы вне и выше существующего строя, она открыто, с вызовом нарушала Основные законы, считаясь не с правом, а исключительно со взглядами на природу народного представительства, выплавленных в тигле кадетов. Известный историк-публицист профессор В. И. Герье, издавший по горячим следам книгу о Первой Думе, писал: «Она стала на почву нового права, называемого на простонародном языке — захватным правом. Императору отводилось почетное положение мраморной статуи в завершенном храме, от имени которого жрецы произносили бы народу свою волю»3. На сходной позиции стоит С. Ольденбург: «Дума хотела в другой форме продолжить революцию»4.
Первая Дума считала себя выражением народного гнева, народных, общенациональных интересов, наделенной мандатом народа, и многие думские деятели ставили себя выше императорского правительства. Пример подал Муромцев, отказавшийся сделать первым визит предсовмину Горемыкину, сославшись на пример Франции, где председатель парламента стоит в иерархии должностей и чинов непосредственно за президентом, где парламент формирует кабинет министров, но в России этого права у Думы не было. Преувеличенное представление о своей власти проистекало у некоторых депутатов не только от незнания парламентарных, конституционных правовых тонкостей, но и от обычного житейского тщеславия.
Раздутое самолюбие «демократов» в этом отношении не уступает, а зачастую превышает монаршее. При этом частные предложения вносили с высокой трибуны от имени народа. Еще более в ходу было слово «революция», одни ее именем клялись, другие запугивали и предупреждали. Словом, демагогов от народовластия и революционных трибунов хватало. И все же при всех этих издержках юности русского конституционного строя Первая Дума показала стране, да и правительству, что нарождающееся народное представительство, пусть и не совершенное, избранное путем далеко не демократичного закона, было «не намерено мириться с произволом и авторитаризмом исполнительной власти»5. К числу несомненных заслуг относится также завоевание Первой Думой права законодательной инициативы, успешная работа по разработке Наказа (внутреннего распорядка работы Думы), наконец, начало практических думских запросов высоким должностным лицам; не все в этой области было совершенным, удачным, но начало было положено и успешно продолжено, а в чем-то и завершено при Второй Думе. Словом, за 70 дней трудов и борьбы Первая Дума сделала немало. Она и погибла в борьбе, сгорев как факел.
* * *
Все обстоятельства роспуска Первой Думы не поддаются выяснению и поныне. Среди современников было распространено мнение, что виновником ее гибели был Горемыкин, что государь колебался в этом вопросе и даже отдал повеление приостановить публикацию указа о ее роспуске; повеление императора Горемыкин не исполнил, сославшись, что оно до него не дошло. Были разговоры о том, что премьер, устав от трудов, отправился на воскресный отдых, приказал прислуге его не тревожить. Глубокий сон престарелого премьера всему виною. Не исключая полностью этой версии (она в традициях наших державных лиц — засыпать в самое неподходящее время), надобно заметить: документы говорят, что именно Николай II был инициатором роспуска Думы, главным лицом в этой трагедии. (Различные ее сценарии даются ниже. — А. С.)
История разгона Первой Думы и Выборгского манифеста наполнена внутренним драматизмом, борьбой различных тенденций, колебаниями императора, упорством «непримиримой» оппозиции (кадетов), упустивших не одну возможность достижения разумного компромисса с «исторической» властью. В наличии и полярная противоположность общей оценки первого парламента. Одна принадлежит «просвещенному» С. Е. Крыжановскому: «Ужас! Это было собрание дикарей!» Другая — академику В. О. Ключевскому, отметившему умеренность господствовавшего в Думе настроения и особенно ту быстроту, с которой в народе сложился «взгляд на Думу как на надежный орган законодательной власти».
И еще. Инициатива Выборгского воззвания неоспоримо принадлежит П. Н. Милюкову. Узнав о роспуске Думы, он, рано утром вскочив на велосипед, объехал всех членов ЦК партии кадетов и пригласил собраться
