И еще вот… – и дальше шло еще четыре стихотворения. А после них такая приписка:
Толя, вот, пожалуй, все, что мог выбрать. Здесь особых удач нету. Остальные стихи получше, но для песен вовсе не годятся, да и темы у них не лирические.
Пиши. Обещаю отвечать аккуратно.
Всего тебе доброго, твой Володя.
Желаю удачи.Письмо мне понравилось. За исключением самого начала. Ну, что это еще за «дорогой»? Написал бы просто: «Здравствуй, Толя!»
Но, с другой стороны, ведь даже сам Бабель начинал свои письма Горькому словами «Дорогой Алексей Максимович…». Так что можно и не расстраиваться.
А «Корни» мне пришлись по душе. Я убрал последнюю строфу, и у меня получилась песня.
3Я распахнул дверцу и, прислонив палку в угол, вытащил записную книжку. Я теперь тоже хромой. Конечно, до Варлама Тихоновича мне далековато, но думаю, у меня еще все впереди.
Пропихнув две копейки, я набрал Володин номер, но мне никто не ответил. Может, Володя там уже больше не живет? А вдруг я вернулся с Колымы, а Володе уже забронировали место в телятнике. Неужели наши пути разминулись?
Я все крутил и крутил циферблат, а в трубке все гудки и гудки. Как будто у Володи все вымерли. Так ничего и не добившись, я вылез из будки и, припадая на переломанную ногу, покандыбал к троллейбусной остановке…
На этот раз лифтерша, потеряв бдительность, меня проморгала, и я, избежав с ее стороны язвительных вопросов, проследовал по направлению к лифту. Наверно, все-таки зафиксировала: выше среднего роста, хромает, в потрепанном плаще.
Я боялся, что уже все опечатано, а мне вдруг открыл сам Володя. Оказывается, он никуда не делся, а номер телефона ему в целях государственной безопасности просто поменяли. В дополнение к моей обшарпанности Володя выглядел тоже каким-то задерганным. К тому же он еще оказался и больной.
Я спросил:
– Ты меня, Володя, не узнаешь?
Володя как-то потусторонне на меня посмотрел и почему-то перешел на «вы».
– Да, да, Толя, узнаю… проходите… вот немного приболел… – потом вдруг увидел мою палку и как будто на миг проснулся. – А что у вас, Толя, с ногой?..
Я отмахнулся:
– Да так… попал в аварию…
Володя снова ушел в себя и, какой-то осунувшийся, опираясь плечом о косяк, зашелся в кашле. Он был в чем-то вроде пижамы, сквозь которую на его груди просвечивались кудрявые волосы. Пальто на этот раз мне пришлось вешать самому.
И я с ним тоже перешел на «вы».
– Я, Володя, ничего нового не сделал, но две ваши песни записал с хорошей гитарой…
Вместо того чтобы заинтересованно закивать «ясно… ясно…», он как-то беспомощно улыбнулся и ничего не сказал. Мы с ним уже прошли в комнату.
Володя опять раскашлялся и подошел к тумбочке. На тумбочке стояли флаконы с лекарствами. Володя на них посмотрел и поморщился:
– Вот… делают уколы… что-то не помогает…
Я даже растерялся:
– Да?.. А я вас хотел пригласить в гости… к другу…
Володя виновато поник и вдруг спросил:
– А вы, Толя, слыхали? Меня ведь теперь не печатают…
Я ответил:
– Да. Слыхал.
Он опять как-то отрешенно на меня поглядел и, вспомнив про мое приглашение, заизвинялся:
– Я бы, Толя, с удовольствием… да пить сейчас нельзя…
В это время раздался звонок, и Володя пошел открывать. И из коридора послышался голосок Володиной дочки. Не той, про которую в песне, а другой.
Дашенька сбросила пальтишко и закричала:
– А нас сегодня отпустили раньше!
(Вот так бы, наверно, закричала и Олечка, я ее уже не видел два года.)
Потом вдруг увидела меня и засмеялась:
– А я вас узнала. Вы – Толя Михайлов. Я ваши песни все время слушаю. Сейчас, правда, магнитофон сломался. Но папа его починит. И мы снова будем слушать. Какой ваш любимый писатель?
Я хотел сказать: «Достоевский», но не успел: вошла пожилая женщина и, поздоровавшись, увела Дашеньку на кухню.
Похожая на Володю, наверно, Володина мама. А Дашенька похожа и на Володю, и на Ларису. Совсем еще малышка, а уже все понимает.
(Неужели и Олечка такая же? А ведь Олечка даже не подозревает, что у меня есть песни.)
Володя подошел к стене и достал с полки книгу. Он оживился:
– Мой роман!
Книга называлась «Демобилизация». Издана в ФРГ. А на обложке во весь рост изображен сам Володя.
Володя усадил меня на диван и, ничего не комментируя, протянул мне последний номер журнала «Континент». Наклонившись, у меня в руках развернул и показал свое стихотворение, посвященное Николаю Гумилеву. И я Володю сразу же понял: ведь не зря же ему сменили номер телефона.
За чтение этого стихотворения на Колыме меня бы опять вызвали на собеседование.
Я протянул Володе журнал обратно и встал.
Володя меня спросил:
– Ну, когда теперь будете в Москве?
Я задумался:
– Да не знаю…
Володя вздохнул:
– Жалко… Может, лучше почувствую, позвоню…
Я тоже вздохнул:
– Да. Жалко… – и Володя пожал мне руку.
4Я отвернулся от окна и свесился с полки вниз.
Лена закричала:
– Снег! Смотри, снег!
Соседи пошли умываться, а Лена сидела уже одетая и тоже смотрела в окно. Это же надо: апрель, а все еще снег.
Я засмеялся:
– Подумаешь, снег… Вон, в Магадане, знаешь какая на 1 мая метель…
Лена испугалась:
– А как же я без шапки?
– Ну-ка, повернись, – я снова свесился с полки, – да повернись… – Лена была в цветастом, как у матрешки, платке. Поневоле ею залюбуешься.
…Мы вышли из вагона и пошли искать автомат. К телефону подошла Лариса.
Она сказала:
– Але…
Я сказал:
– Здравствуйте. Это Лариса?
Она мне тоже сказала:
– Здравствуйте.
Я сказал:
– Я приехал из Ленинграда. Помните такого Толю Михайлова?
Она обрадовалась:
– Конечно, Толя, помню. Вам позвать Володю…
Володя тоже обрадовался:
– Да, да…
Я закричал:
– Володя, привет! Это я, Толя… ну, да, из Ленинграда… только что с поезда… Что, что?.. К восьми? Конечно, удобно… Только вот оставим у друзей вещи… Да нет, ненадолго… – и мы с ним снова перешли на «ты».
– Я тебе, Володя, кое-что записал… Ну, как там твой магнитофон… починил?
– Починил, починил… – успокоил меня Володя, – мы тебя ждем…
В гастрономе на Смоленской мы купили наше любимое «Саамо» и еще шоколадный ликер.
Лена вытащила из сумочки зеркальце и причесалась. Она все переживала, что у нее вместо шляпки платок. Я поправил в сумке бутылки и дотронулся до коробки с кассетой. Это мой Володе подарок.
У покалеченного в магаданском бараке «Романтика» теперь заниженная скорость. И если на него записать песню, то при воспроизведении на «Астре» скорость, наоборот, увеличится. Но я даже доволен: уж больно мои стенания тягомотные. А всего я записал примерно сорок текстов и часть из них в содружестве с Юриком Ушаковым.
Юрик Ушаков – студент, и я его откопал на тусовке в «Меридиане» (приволок им записанный на пленку свой плач, но они даже и не стали мои мелодии слушать. «Это, – поморщились, – вообще не песни». Зато Булат Шалвович почему-то сразу же захотел их себе записать и даже рванул за своим «Грюндиком».)
Сначала все шло как по маслу (ему – налью, а сам под его аккомпанемент заливаюсь), но постепенно Юрик стал терять свой «моральный облик». Бывало, надыбаешь червонец и устраиваешь ему ресторан прямо на дому: обычно я покупал две бутылки «Айгешата», он еще тогда стоил два пятьдесят семь, уж больно его Юрик уважал, ну, а на закусь – пошехонского сыру или краковской колбасы, а вместо запивона – «апельсины из Марокко». И самое главное, чтобы Юрик не перебрал. И вот бывало обидно: только мы с ним разойдемся (а Юрик, надо отдать ему должное, работал без дураков) – как он вдруг уронит на плечо подбородок – и «на подушечку». Какое уж тут после этого пение!
И тогда я решил найти гитариста через Ленгорсправку, смотрю, на стенде объявление; какая, думаю, ему разница – меня учить не надо, пускай лучше мне поаккомпанирует, а я буду ему платить, как за урок; и по телефону все ему объяснил, но он почему-то так возмутился, что в сердцах на меня чуть не наорал: оказывается, в свое время он аккомпанировал аж самому Штоколову! – а я тут со своими «трень-брень». Так что пришлось отыскать салагу из музыкального училища и платить ему пять рублей в час (зато без «Айгешата» и апельсинов). По сравнению с Юриком, конечно, фуфло, но и на том спасибо.
5Хоть мы и ехали на такси, но все равно опоздали. Я думал, еще только восемь, а уже половина десятого.
И не успели захлопнуть лифт, как чуть не столкнулись с вышедшей из Володиной квартиры парой. Мы разминулись, и они уже спускались по лестнице.
Оказывается, Войнович с Сарновым. Все ждали Володиных песен да так и не дождались.
Я даже вскрикнул:
– Как Войнович!!! – и чуть было не рванул за ними вслед.
Но Володя меня остановил и объяснил, что Сарнову надо еще погулять с собакой.
…Мы с Володей обнялись, и я познакомил его с Леной.
