– но не такое, каким мы его воспринимаем или воображаем. Я испытал (и сейчас испытываю) острую, всепоглощающую убежденность, что, несмотря на все наблюдаемые нами перемены, под этим миром перемен лежит некий неизменный ландшафт; и этот невидимый ландшафт – библейский; а именно – период непосредственно после смерти Христа, иными словами, время действия Книги Деяний.
Парменид бы мною гордился. Я взираю на вечно изменчивый мир и провозглашаю, что под ним скрывается нечто вечное, неизменное, абсолютно реальное. Но как такое может быть? Если на самом деле сейчас приблизительно 50 год от Р. Х., почему мы видим вокруг себя 1978 год от Р. Х.? И если на самом деле живем в Римской империи, где-то в Сирии, почему видим вокруг себя Соединенные Штаты?
В Средние века сложилась одна любопытная теория: просто перескажу ее вам как есть. Она гласит: Злое начало – Сатана – «обезьяна Бога»[199]. Он создает поддельные реальности и внедряет их в реальность подлинную. Быть может, эта странная теория поможет объяснить мой опыт? Как вы считаете, может ли быть, что мы обмануты и блуждаем во тьме, что сейчас не 1978-й, а 50 год… что это Сатана заключил нас в тиски поддельной реальности, чтобы убить в нас веру в возвращение Христа?
Представляю себе, как меня осматривает психиатр. «Какой сейчас год?» – спрашивает он. А я отвечаю: «Пятидесятый от Рождества Христова». Поморгав, психиатр задает следующий вопрос: «Где вы находитесь?» Я отвечаю: «В Иудее». – «Это еще где?» – спрашивает психиатр. «Это провинция Римской империи», – придется ответить мне. «Вы знаете, кто сейчас президент?» – продолжит спрашивать он. И я отвечу: «Прокуратор Феликс». – «Уверены?» – спросит психиатр, незаметно подавая сигнал двум дюжим санитарам. «Вроде да, – отвечу я. – Если только его не сместили и не заменили на прокуратора Феста[200]. Видите ли, это Феликс арестовал апостола Павла за…» – «Да кто вам все это наговорил?» – раздраженно прервет психиатр. И я отвечу: «Дух Святой». И моментально окажусь в комнате с мягкими стенами.
Все в этом разговоре будет в каком-то смысле правдой, хоть эту правду нельзя ни увидеть, ни пощупать. Я отлично знаю, что сейчас 1978 год, президент у нас Джимми Картер, и я живу в Санта-Ане, Калифорния, в Соединенных Штатах Америки. Знаю даже, как доехать от моего дома до Диснейленда (хоть об этом предпочел бы забыть). И разумеется, во времена апостола Павла никакого Диснейленда не было.
Так что, если я заставлю себя рассуждать разумно, рационально и так далее, придется мне признать: существование Диснейленда (увы, совершенно реальное) доказывает, что мы не живем в Иудее около 50 года н. э. Только вообразите, что апостол Павел сочиняет Первое послание к Коринфянам, кружась на карусели в гигантской чайной чашке, а за ним гоняется с телекамерой оператор Парижского телевидения. Такого быть не может! Павел к Диснейленду и близко бы не подошел. Кто ходит в Диснейленд? Дети, туристы и высокопоставленные гости из Советского Союза. Но уж точно не святые.
Но ведь каким-то образом этот библейский материал проник в мое подсознание, а оттуда в роман; и так же верно, что в 1978 году я пережил сцену, которую написал в 1970-м. Здесь я хочу сказать вот что: по крайней мере, в одном моем романе имеются внутренние свидетельства того, что под нашим видимым и изменчивым миром феноменов лежит мир иной, неизменный, тот, о существовании которого подозревали Парменид и Платон; и порой, сами не понимая как, мы можем туда заглянуть. Точнее, его может показать нам некий таинственный Дух, если пожелает, чтобы мы бросили взгляд на вечность. Идет время, проходят века и тысячелетия; но в то же время, когда мы видим вокруг себя современность – под ней скрывается древний мир, мир Библии. Он все еще здесь, все еще реален. Он вечно здесь.
Ну что, может, расколоться и рассказать вам все остальное? Ладно, я уже так далеко зашел, что нет смысла тормозить. Мой роман «Пролейтесь, слезы» вышел в издательстве Doubleday в феврале 1974 года. Через неделю после этого мне удалили под пентоталом натрия два вросших зуба мудрости. Позже в тот же день начались боли. Жена позвонила стоматологу-хирургу, и он связался с фармацевтом. Полчаса спустя в дверь позвонил курьер из аптеки с обезболивающим. Мне было паршиво, во рту все болело, кровь текла, однако почему-то я почувствовал, что должен сам открыть дверь. Открыл – передо мной стояла молодая девушка с блестящей золотой цепочкой, на которой висела блестящая золотая рыбка. Эта рыбка почему-то меня загипнотизировала: я забыл о боли, о лекарстве, о том, зачем эта девушка пришла сюда, – только стоял и смотрел на рыбку.
– Что это значит? – спросил я у нее.
Девушка коснулась сияющей золотой рыбки и ответила:
– Такой знак носили ранние христиане. – И протянула мне пакет с лекарством.
В этот миг, глядя на золотую рыбку и слыша слова девушки, я вдруг пережил то, что, как узнал позже, называется анамнесис — греческое слово, буквально означающее «потеря забывчивости». Я вспомнил, кем был и где был. В единый миг, во мгновение ока все ко мне вернулось. И я не просто вспомнил – я увидел. Эта девушка была тайной христианкой, как и я. Мы жили в страхе, скрываясь от римлян. Общаться друг с другом приходилось особыми знаками. Она только что рассказала мне все это – и все это была правда.
На несколько мгновений, как ни трудно в это поверить или объяснить, вокруг меня сомкнулись черные стены тюрьмы – очертания ненавистного Рима. Но, что гораздо важнее, я вспомнил Иисуса: совсем недавно он был с нами, теперь ушел, но лишь на время и очень скоро вернется. Я ощущал радость. Все мы тайно готовились к Его встрече. И знали, что ждать остается недолго. Римляне думают, что Он мертв – мертв навеки. Вот наша великая тайна, наша радостная весть. Пусть кажется, что Христа с нами нет – Он вот-вот вернется, и радости нашей не будет конца.
Не странно ли, что это необычайное событие – это возвращение памяти – произошло через неделю после выхода в свет «Пролейтесь, слезы»? Того самого романа, где я, сам того не зная, воспроизвел людей и события из Книги Деяний, действие которой происходит именно в то время – сразу после смерти и воскресения Иисуса, – которое я вспомнил благодаря золотой рыбке?
Будь вы на моем месте, если бы с вами произошло то же самое – уверен, вы не смогли бы от этого отмахнуться. Вы постарались бы найти какое-то объяснение.
