на свете. И знаете, сейчас мне жаль его – так же, как тогда, во сне. «Бедный, бедный человек! – однажды сказал я со слезами на глазах своей жене. – Запертый во тьме, он ночью играет сам себе на фортепиано, один, в страхе, зная, что ждет впереди». Ради бога, давайте наконец его простим! С ним и с его людьми – со «всей президентской ратью», так сказать, – сделали то, что следовало сделать. Но теперь все кончено – так пусть он снова увидит солнечный свет; ни один человек, ни одно живое существо не должно быть заперто во тьме и в страхе вечно!
В те самые дни, когда Верховный суд постановил передать пленки Никсона следователю, я обедал в китайском ресторане в Йорба-Линда, калифорнийском городке, где Никсон ходил в школу, где он вырос, работал в продуктовом магазине, где есть парк, названный в его честь, и, разумеется, дом Никсона с простой дощатой обшивкой и все такое прочее. В пирожке с предсказанием я нашел такое предсказание:
ТО, ЧТО СДЕЛАНО ТАЙНО, НЕМИНУЕМО СТАНЕТ ЯВНЫМ
Я отослал этот клочок бумаги в Белый дом, приписав к нему, что получил предсказание в миле от родного дома Никсона, и добавил: «Видимо, произошла ошибка: мне досталось предсказание мистера Никсона. Может быть, мое теперь у него?» Из Белого дома мне не ответили.
Итак, как я уже сказал, автор так называемых художественных произведений может говорить правду, сам того не зная. Как учил еще один досократик, Ксенофан из Колофона: «Даже если человеку выпадет случай сказать самую полную правду, сам он об этом не узнает: все вещи скрыты от нас за кажимостями» (Фрагмент 34). А Гераклит добавил к этому: «Скрытая гармония лучше явной» (Фрагмент 54). У. Ш. Гилберт[202] ту же мысль выразил так: «Вещи редко таковы, какими кажутся: обезжиренное молоко выглядит точь-в-точь как сливки». Суть в том, что мы не можем доверять своим чувствам и, возможно, даже априорному рассуждению. Что касается чувств, я понимаю людей, которые были слепыми от рождения и, вдруг прозрев, не могут понять, почему предметы, когда от них удаляешься, становятся все меньше и меньше. Рассуждая логически, для этого нет никаких причин. Мы, разумеется, принимаем это как должное, просто потому что привыкли. Видим, что предметы становятся меньше, но умом понимаем, что они остаются такими же, как были. Как видим, даже самый обыкновенный, приземленный, прагматичный человек вынужден не принимать на веру всего, что говорят ему глаза и уши.
От Гераклита до нас дошло немногое, и то, что дошло, очень неясно, но Фрагмент 54 вполне понятен и важен: «Скрытая гармония лучше явной». Как видим, Гераклит верил, что истинная природа вещей скрыта от нас некоей завесой. Возможно, он также подозревал, что время – не то, чем кажется, ибо во Фрагменте 52 мы читаем: «Время – дитя, играющее в кости, царство ребенка». Загадочное изречение. А вот еще, во Фрагменте 18: «Если кто не ожидает неожиданного, то и не найдет сокровенного и трудно находимого». Эдвард Хасси в своей монографии «Досократики» говорит:
Если Гераклиту приходилось так настаивать на том, что большинству людей недостает понимания, разумно предположить, что он предлагал какие-то инструкции по постижению истины. Манера говорить загадками свидетельствует, что здесь предполагалось необходимым некое откровение, находящееся вне человеческого контроля… Истинная мудрость, как мы уже видели, тесно связана с Богом, и это дает возможность предположить, что в постижении мудрости человек становится подобен Богу, или же делается частью Бога.
Это цитата не из религиозной книги, не из книги по теологии: это анализ древнейших философов, проведенный специалистом по древнегреческой философии из Оксфордского университета. Хасси ясно показывает, что для этих древних философов различия между философией и религией не существовало. Первый квантовый скачок в греческой теологии совершил Ксенофан из Колофона, родившийся в середине VI века до н. э. Ксенофан, не признававший никаких авторитетов, кроме собственного разума, учил:
Есть один лишь бог, и ни в чем не подобен он смертным созданиям, ни телесным обликом, ни мыслями ума. Весь он видит, весь мыслит, весь слышит. Вечно остается он недвижным на одном и том же месте: не подобает ему двигаться то туда, то сюда.
Это сложное, возвышенное понятие о Боге, по-видимому, беспрецедентное среди греческих мыслителей. «Аргументы Парменида, – пишет Хасси, – по-видимому, показывают, что вся реальность должна на самом деле быть сознанием или объектом, мыслимым в сознании». Далее, перейдя к Гераклиту, он говорит: «У Гераклита трудно понять, насколько замыслы Бога отличаются от их исполнения в мире или насколько, в сущности, ум Бога отличается от мира». Следующий скачок, сделанный Анаксагором, всегда меня завораживал. «Анаксагор пришел к теории о микроструктуре материи, которая делает материю в определенной степени загадкой для человеческого разума». Анаксагор верил, что все определяется Умом. Как видите, эти философы мыслили не примитивно, не по-ребячески. Они обсуждали серьезные вопросы и с глубоким проникновением исследовали взгляды друг друга. Уже гораздо позднее, во времена Аристотеля, их взгляды были сведены к тому, на что можно наклеить удобный, но неверный ярлык «примитивности». Значительную часть досократической философии и теологии можно подытожить так: космос – не то, чем кажется, и на глубочайшем своем уровне он, возможно, является тем же, чем и человек – умом или душой, неким Единым, которое живет, дышит и лишь внешне выглядит как нечто множественное и материальное. Этот взгляд в значительной степени дошел до нас через учение о Логосе-Христе. Логос – это и тот, кто мыслит, и мыслимая мысль: мыслитель и мысль вместе. Итак, вселенная – и мыслитель, и мысль; и, поскольку мы – часть вселенной, то мы, люди, при окончательном анализе также оказываемся и мыслями, и теми, кто их мыслит.
Таким образом, если Бог думает о Риме около 50 года от Р. Х., значит, Рим 50 года от Р. Х. у нас и есть. Вселенная – не пружинные часы, а Бог – не рука, которая их заводит. Вселенная – не игрушка на батарейках, а Бог – не батарейка. Спиноза верил, что вселенная есть тело Бога, протяженное в пространстве. Но задолго – за две тысячи лет – до Спинозы Ксенофан говорил: «Без усилий подчиняет он себе все вещи силою своего ума» (Фрагмент 25).
Если кто-нибудь из вас читал мой роман «Убик», вы знаете, что загадочное существо, или сознание, или сила, называемая Убиком, начинает проявляться в романе как серия дешевых и вульгарных рекламных роликов, а заканчивает такими словами:
Я
