тот, кто был ранен в ногу. Благодаря жестким действиям гестапо сто двадцать членов чешского Сопротивления были в конце концов окружены в небольшой пражской церкви и осаждены. В день накануне захвата церкви я по указанию Гиммлера повидался с Мюллером. По телефону Гиммлер сказал мне: «Довольно трудно вести это расследование». И это все, что он мог сказать о своем отношении к этому делу. Я не был напрямую связан с расследованием, которое проводил Мюллер в Праге, и сначала он открыто не говорил мне о том, что у него на уме, хотя позже он начал высказываться откровеннее.
Рейхсфюрер постепенно доводил его до умопомрачения, потому что Гиммлер решил, что все это было подстроено британской разведкой, а трое убийц были сброшены на парашютах неподалеку от Праги специально с этой целью. Мюллер признал, что теоретически это возможно, «так как, в конце концов, все чешское подполье финансируется и получает указания, с одной стороны, от англичан, а с другой — из Москвы. Завтра мы возьмем эту церковь и положим конец всему. Будем надеяться, что убийцы находятся вместе с теми, кто внутри ее». Мюллер быстро взглянул на меня при этом и спросил: «У вас есть какая-нибудь информация изнутри? Кажется, Гиммлер сказал, что она может у вас быть». К сожалению, я должен был его разочаровать.
Выйдя из его кабинета, я не мог не поразмыслить над тем, что Мюллер не рад заниматься этим делом. Где-то что-то тут было не так. На следующий день был предпринят решительный штурм церкви. Ни один боец чешского Сопротивления не попал в руки немцев живым.
Таким образом, тайна того, кто убил Гейдриха, осталась неразгаданной. Находились ли эти люди в церкви? Являлись ли они членами чешского Сопротивления и если да, то какой его части? Все находившиеся в церкви были убиты, хотя остается неясным, было ли это сделано специально или нет. Их фанатичное сопротивление и решимость умереть были подчеркнуты в отчете, составленном после операции, но среди тех ста двадцати подпольщиков не было того, у кого до этого было ранение. Наше расследование зашло в тупик, и вместе с этим дело о смерти Гейдриха было закрыто.
Тело Гейдриха было выставлено на церемониальных похоронных носилках во дворе Пражского замка, и из его избранных ближайших соратников был выставлен почетный караул. Для меня было очень тяжело стоять в полной униформе со стальной каской два часа кряду при температуре сто градусов в тени (это по Фаренгейту, по Цельсию — 37,7°. — Пер.).
Три дня спустя в ходе церемониальной процессии тело было отвезено из замка на вокзал, а оттуда в Берлин. Жители Праги внимательно следили за этими событиями, и на многих домах из окон свешивались черные флаги. Без сомнения, жители пользовались случаем показать, что они скорбят о своей собственной судьбе под иностранной оккупацией.
Перед похоронами тело Гейдриха при полном параде лежало два дня во дворце на Вильгельмштрассе, где находился его прекрасно обставленный кабинет. Наутро все начальники департаментов были вызваны в кабинет к Гиммлеру. В коротком обращении он воздал должное достижениям Гейдриха, благородным чертам его характера и ценности его работы. Никто и никогда не умел так руководить гигантским механизмом РСХА так хорошо, как Гейдрих, который и создал, и контролировал его. Гитлер согласился с тем, чтобы на какое-то время сам Гиммлер взял в свои руки руководство РСХА, пока не будет выбран преемник Гейдриха. Он призвал руководителей департаментов прикладывать максимум усилий в своей работе и запретил все конфликты на почве зависти. Он предостерег их от подсиживания или попыток узурпировать власть друг друга. За любые такие попытки сотрудники будут сурово наказаны самим Гитлером.
Указав на гроб, стоявший на церемониальном постаменте, и обращаясь к каждому начальнику департаментов по очереди, он устроил им по сути хорошую головомойку, с едкой иронией подчеркнув их характерные черты и недостатки. В конце настала моя очередь. Я взял себя в руки, чтобы выслушать все, что обо мне скажет Гиммлер, ожидая холодного душа его критики и в свой адрес тоже. Гиммлер, вероятно, заметил мои опасения. На его смертельно бледном лице появилась тень улыбки. Он какое-то время смотрел на меня, а затем, повернувшись больше к другим, чем ко мне, сказал: «Шелленберг руководит самым трудным участком, и он самый молодой из нас. Однако человек, лежащий сейчас в гробу, считал его подходящим для такой должности и отдал ее ему. Я тоже считаю его способным выполнять поставленные перед ним задачи. Более того, он неподкупен. Вы, господа, лучше всех знаете, какие трудности вы создаете на его пути. Вы недолюбливаете его, потому что он молод и не является старым членом национал-социалистической партии. Я не считаю, что есть какие-то оправдания вашим возражениям, и хочу дать ясно понять раз и навсегда, что решение по этому вопросу принимаю я, а не вы. Он является, так сказать, младшим сыном нашего руководящего корпуса, и поэтому я буду оказывать ему свою особую поддержку. Я говорю об этом открыто и в его присутствии, потому что это согласуется с намерениями вашего убитого начальника. И я считаю Шелленберга слишком умным, чтобы зазнаться из-за того, что я сказал. Напротив, я надеюсь, это послужит для него дальнейшим стимулом работать внимательно и усердно над поставленными перед ним задачами. Если кто-то желает высказаться по этому поводу, у него есть сейчас возможность это сделать…»
Воцарилась гнетущая тишина. Я был относительно спокоен до этого момента, но теперь я начал краснеть — еще сильнее по мере того, как Гиммлер снова поднял эту тему, сказав, что он хочет, чтобы я работал в тесном контакте с ним начиная с сегодняшнего дня, что ему нужны мои способности, и он выразил желание, чтобы я отчитывался перед ним так часто, как только возможно. Затем он довольно резко закончил эту встречу.
Вечером Гиммлер в сопровождении обергруппенфюрера СС Карла Вольфа снова собрал всех руководителей РСХА в кабинете Гейдриха. На этот раз он выступил с речью, в которой затронул главные этапы личной карьеры Гейдриха и указал начальникам департаментов РСХА на их обязательства перед памятью их погибшего шефа. Это должно было подвигнуть их показать себя с лучшей стороны в своей работе. Свою речь он закончил ссылкой на все возрастающую важность нашей работы за рубежом и выразил надежду на то, что все недостатки и пробелы в нашей работе будут преодолены, так как наши успехи в этой особой сфере все еще не могли сравниться с успехами британской разведки. Поэтому наш девиз должен
