был быть: «Главное — моя родина, права она или не права», а также общий девиз СС: «Верность — моя честь».
На мемориальной службе в рейхсканцелярии, которая предшествовала торжественному церемониалу похорон, с речами выступили Гитлер и Гиммлер. Это было чрезвычайно впечатляющее зрелище, которое в полной мере воздало должное дару Гиммлера устраивать пышные церемонии и драматические постановки. В своих выступлениях и Гитлер, и Гиммлер говорили о «человеке с железным сердцем». Я не мог отделаться от мысли, что со всеми министрами, госсекретарями, высокопоставленными партийными функционерами и скорбящими членами семьи все это напоминало картину эпохи Возрождения.
После того как гроб исчез в земле, я, к своему удивлению, заметил, что Канарис плачет, и, когда мы повернулись, чтобы уйти, он сказал мне голосом, сдавленным от чувств: «В конце концов, он был великим человеком. В нем я потерял друга».
Приблизительно через два месяца мы с Гиммлером стояли перед посмертной маской Гейдриха. Внезапно он сказал: «Да, как сказал фюрер на похоронах, он был поистине человеком с железным сердцем. И в зените его власти судьба намеренно забрала его». Его голос был абсолютно серьезен, и я не забуду одобряющий буддийский кивок, сопровождавший эти слова, в то время как его холодные глаза за стеклами пенсне вдруг сверкнули, как глаза василиска.
Спустя три месяца я ехал к Гиммлеру на доклад и заметил, что тот угол, в котором находилась маска, теперь пуст, и я спросил у него почему. Он уклончиво ответил: «Посмертные маски допустимы только в определенные моменты и в особых случаях либо как память, либо как пример».
Летом 1942 г. Гиммлер организовал нашу с ним встречу в Берлине. Как обычно, он выделил нам достаточно времени, чтобы он мог говорить обстоятельно. После обсуждения различных вопросов я почувствовал, что наш разговор вот-вот достигнет драматической кульминации. Как обычно, Гиммлер сидел, чуть склонив голову набок, так что стекла его очков, отражавшие свет, не давали возможности видеть его маленькие хитрые глаза. Он внезапно поднялся и попросил меня сесть рядом с ним за другой стол, что всегда было знаком необыкновенного доверия. Он объяснил мне, что чрезвычайно трудно найти преемника Гейдриху; ни одного начальника департамента невозможно рассматривать как кандидата, за одним исключением — меня. «Я много раз говорил об этом с фюрером». Он подался вперед, испытующе глядя на меня. Я, разумеется, прекрасно понимал далекоидущие последствия того, что он говорил, и мне понадобилась вся моя решимость, чтобы твердо глядеть ему в глаза. После почти невыносимого молчания я наконец сумел сказать напряженным голосом: «Безусловно, это будет очень трудный пост для меня, и, полагаю, вы найдете во мне довольно неловкого помощника».
И снова повисла пауза.
Затем, решительно изменив тон на благодушный, Гиммлер сказал: «Выбор не падет на вас. Фюрер полагает, что вы слишком молоды, хотя он и признает, что вы прекрасно подходите. Лично я думаю, что вы слишком мягки для этой работы. Фюрер хочет, чтобы вы всецело сконцентрировались на внешней разведке — последнее время он проявлял к ней гораздо больший интерес, — так что вы будете заниматься этим, кто бы ни был назначен руководителем. Окончательный выбор будет, вероятно, происходить между тремя или четырьмя высшими руководителями полиции и СС — теми, что постарше, — но я сообщу вам об этом больше попозже. С этого момента вы должны все время поддерживать со мной тесную связь. Для всего внешнего мира — с административной точки зрения — вы по-прежнему будете работать в рамках РСХА, но все ключевые проблемы вы будете обсуждать со мной лично и будете иметь доступ ко мне в любое время. Таким образом, это особое положение, и вам от этого не станет легче ни с остальными служащими департамента, ни с тем, кто будет назначен вашим начальником, и еще меньше — с вашими противниками.
Вам нужно это особое положение не только для себя самого, но и для вашего департамента: оно должно придать ему вес в отношениях как с министерством иностранных дел, так и с другими министерствами. Они должны понимать, что вы действуете как мой непосредственный представитель. И при этом вы не должны пренебрегать своим здоровьем. Я смогу устроить вам отпуск в любой момент, когда он вам понадобится, но вы должны заботиться о себе: вы нам понадобитесь позже. Попытайтесь вести воздержанный образ жизни и жить исключительно интересами вашей работы. Если вы будете делать это, то сможете увеличить производительность своего труда, не расходуя больше энергии». (Позднее мне стали регулярно доставлять ящиками минеральную воду, фруктовые соки и всевозможные другие вещи для укрепления моих сил.) Гиммлер продолжал: «В будущем мой личный врач Керстен — а он также и невролог — будет заботиться о вас. Я хочу, чтобы он осмотрел вас, и если он сочтет это целесообразным, то будет регулярно лечить вас, как лечит меня. Со мной он проделывает чудеса, и он будет вам очень полезен. Он финн и абсолютно верен мне лично, так что вы можете ему доверять. Только вот еще одна вещь: будьте осторожны, он слишком много говорит. А еще он очень любопытен. В других отношениях он неплохой парень — добродушный и чрезвычайно полезный».
Спустя столько лет трудно воспроизвести то впечатление, которое произвел на меня этот разговор тогда. С одной стороны, у меня было ощущение, что меня ударили по голове; с другой — я был крайне горд признанием моей работы. Но все время не мог не задавать себе вопрос: что было бы, если бы меня выбрали преемником Гейдриха? Отказаться от этого назначения было бы невозможно, а принять его было бы смерти подобно. Я уверен, что не смог бы работать методами, которые предпочитали Гитлер, а поэтому и Гиммлер. Я вышел из кабинета Гиммлера опустошенный с ощущением, как будто меня миновала огромная опасность. Я был сам не свой и лишь несколько часов спустя почувствовал себя счастливым, как мальчишка!
В тот вечер я пошел вместе с женой праздновать и, несмотря на предостережения Гиммлера, выпил бутылку хорошего вина.
Этот разговор с Гиммлером открыл мне глаза на то, как он привык работать. Он сознательно, но очень осторожно старался создать новое руководство в рейхе, естественно с одобрения Гитлера. Эта политика должна была гарантировать, что все те люди, которые занимали ведущие должности в министерствах, промышленности, торговле, науке и культуре, должны были быть членами СС. Этот процесс был уже почти завершен, и легко было увидеть, какая огромная власть была сосредоточена в руках вождя этой организации — то есть самого
