в Ханян. Мог, но не стал этого делать. Ынчхоль весь день и вечер проходил вокруг палатки, где страдал Мингу. Он готов был помочь, услужить, лишь бы хоть как-то облегчить мучения больного. Но Мингу ни о чем не просил, ничего не хотел. Лежал на своем тюфяке, смотрел на колеблющийся от ветра полог палатки и молча страдал. Лишь когда видел Чжонку или капитана, улыбался. Чжонку улыбался, чтобы показать, что ему не больно, а капитану — словно говоря, что раны уже заживают. Ынчхоль ему на глаза не показывался. Было стыдно.
Утром не было привычного утреннего гонга, не было суеты, и потому Ынчхоль проснулся, когда солнце уже встало. Он вышел из палатки, потянулся, оглядываясь, и тут увидел на берегу двух раздетых по пояс мужчин. Они кружили на узкой отмели, втаптывая босыми ногами влажный песок, пытаясь загнать противника в ледяную воду. Ынчхоль, как завороженный, пошел к ним и остановился на береговой круче. Он смотрел на борцов, вооруженных палками, и восхищался.
Капитан Ким был широкоплеч и бугрист, словно под кожей по всему телу пролегали канаты и веревки. Когда на его палку со всей силой наваливался Чжонку, мышцы на руках вздувались и проступали вены. Капитан усмехался и отбрасывал сына, нанося удар. Сытый, могучий и великолепный зверь! Сын уступал лишь шириной плеч, да толщиной веревок под кожей (те были тоньше). Да отсутствием шрамов. А вот у его отца…
Ынчхоль являлся наследником великого дворянского рода. Да, его называли «старший сын», но не потому, что он был старшим в семье, нет. Его называли так из-за того, что был старшим из двух сыновей, хотя и родился седьмым ребенком по счету. Правда, из всех старших сестер до совершеннолетия дожили лишь две. Когда Ынчхоль родился, его отцу минуло тридцать пять лет, и к тому времени при дворе он достиг уже определенных высот. Являлся потомственным дворянином и тоже знал, где у меча рукоять, вот только… Сейчас, глядя на бой отца и сына, Ынчхоль ужасно завидовал Чжонку! Стан капитана был исполосован шрамами, но как же они украшали это совершенное тело! Именно таким должен быть настоящий мужчина! Могучим, сильным, мужественным! Ынчхоль попытался представить на месте капитана своего отца-чиновника, но лишь сморщился: обрюзгшее за годы тело вряд ли привлекло к себе внимание. А здесь глаз не оторвать!
Ынчхоль смотрел на бой и незаметно для себя двигал плечами, вторя Чжонку, словно сам отражал удары. Кровь быстрее побежала по жилам, захолодел затылок, кулаки сжались. Соджун в очередной раз откинул сына и ударил по ногам, но ребенок легко подпрыгнул, угадав маневр. Отец одобрительно хмыкнул и тут заметил на круче горе-мстителя.
— И долго ты глазеть собираешься? — крикнул он.
Ынчхоль вздрогнул, будто очнувшись. Посмотрел растерянно на капитана.
— Бери палку и спускайся!
Юноша взглянул сначала на него, потом на Чжонку. Тот глядел неодобрительно, но с отцом не спорил. Ынчхоль подобрал палку, лежащую на берегу, и сбежал на отмель. Вода обожгла голые ступни, но он словно не заметил этого. Встал около отца и сына и растерялся, не зная, что делать.
— Мне не прихватил еще одну? — усмехнулся Соджун, внимательно наблюдая за нерадивым ребенком.
Ынчхоль едва не бросился на верх кручи. Капитан придержал.
— С вас хватит и одной, а то двумя синяков в два раза больше наставлю! — усмехнулся он и встал напротив безусых мальчишек. Те уставились на него, капитан улыбнулся: — Так и будете стоять? Нападайте!
Пройдут годы, но до конца своей жизни Сон Ынчхоль не забудет того первого учебного боя! Капитан был один против двоих, но, казалось, был везде и сразу. И неважно, чем прилетало — ладонью или палкой — тело от макушки до пят стонало каждой косточкой. И сразу стало понятно: ни Ынчхоля, ни сына этот сытый могучий зверь щадить не собирался. Эти два желторотых птенца были для него одинаковыми. Он дал им буквально минуту, чтоб ОНИ привыкли к друг другу, чтоб ОНИ привыкли к атакам и обороне друг друга, чтоб ОНИ приспособились взаимодействовать, а потом уж бился всерьез. Бился сам и заставлял биться их, этих еще незрелых юнцов. Он атаковал так, что мальчишки, сжав зубы, едва уворачивались от вездесущих палки и руки. Он не щадил ни их, ни себя. В какой-то момент оба парня забыли, кто стоял перед ними — у них была одна задача на двоих: выжить! По голым торсам пот катился градом, и вверх от трех разгоряченных тел в холодном воздухе поднимался пар, но никто не обращал внимание ни на это, ни на воду, которая плескалась под ногами, обжигая.
И сколько бы потов еще сбежало с этой троицы, неизвестно, но тут на берегу показался Мингу, и капитан прекратил бой. Мальчишки едва держались на ногах. Чжонку, обессилив, опустился на песок: ему было трудней, отец ведь его еще до этого боя гонял. Ынчхоль протянул ему руку и помог подняться, хотя сам едва стоял на ногах. А Соджун бросился в стылую воду, окунулся, выскочил на берег и зашагал наверх, где стоял, опираясь на палку Мингу. Тогда Чжонку заметил друга, и к нему словно силы вернулись. Он поспешил на берег. Ынчхоль проводил его глазами. Вот Чжонку подбежал к Мингу, подлез под другую руку, и вдвоем юноши поковыляли к лагерю. Ынчхоль стоял, чувствуя, как остывает. Он посмотрел на серебристую гладь воды, но не рискнул нырять, как это сделал капитан. Просто ополоснулся, охнув, когда вода полилась по горячей спине, а потом полез на кручу.
Капитан уже вовсю хлопотал у костра. Мингу полулежал под деревом и улыбался, держась за грудь. Чжонку суетился около него, а Ынчхоль не знал, куда себя деть. Капитан спас.
— Не стой, как в гостях. Принеси дров, костер вот-вот погаснет, — приказал он.
Юноша кивнул и поспешил исполнить приказ. Да и лишний раз не встречаться глазами с Мингу…
А потом они завтракали, и Мингу сидел между Ынчхолем и Чжонку. Капитан смотрел, смотрел на эту троицу и хмыкнул, пряча улыбку:
— Вы мне напоминаете детскую загадку о тигре, козе и капусте, которых с одного берега реки на другой перевезти нужно! И сдается мне, что ты, Ынчхоль, в этой загадке — коза. Тебя ни с Чжонку, ни с Мингу оставлять наедине нельзя! Один пострадал от тебя, а от второго сам рискуешь получить! Так что придется тебе сегодня со мной идти на рыбалку, а завтра на
