После шоу адвокат как бы случайно наступил на изящную ножку начинающей актрисы и, чтобы загладить свою вину, пригласил её выпить чашечку кофе. Будущая «звезда экрана» по причине полного отсутствия финансов голодала уже второй день, поэтому сопротивлялась активно, но недолго – секунд двадцать. Сначала, как и учили её на актёрском факультете ВГИКа, она приняла позу «оскорблённой невинности», но после заверений Барчевского, что это приглашение её ни к чему не обязывает, в надежде на возможный десерт милостиво кивнула головой.
Дальнейшие события развивались стандартно: сначала они выпили по чашечке кофе, потом Герман Борисович пригласил её в ресторан, а так как его жена была на очередной распродаже в Милане, то ночевать начинающую актрису адвокат, естественно, повёз к себе на квартиру. Всё было как всегда, и сначала Герман относился к Окуловой как к очередному мимолётному увлечению, но неожиданно произошло то, что никак не входило в его планы: он влюбился. Жена, как и обещала, вернулась из Милана через неделю, поэтому отношения с молоденькой артисткой пришлось на время свернуть. Герман Борисович думал, что после этого их роман угаснет сам собой, и даже предпринимал для этого некоторые усилия, но через неделю не выдержал и увёз Ирину в Петербург, куда его пригласили для участия в заседании очередной общественной комиссии по контролю за деятельностью силовых структур. Вернувшись в Москву, Герман Борисович понял, что добровольно выбраться из этой «медовой ловушки» ему не суждено, поэтому снял скромную, но уютную квартирку в пределах Садового кольца и поселил в неё предмет своей незапланированной страсти.
Ирина понимала, что с переездом из каморки в Сиблово в уютное гнёздышко на Садовом кольце она превращается в содержанку, но морально к этой роли Окулова уже была готова. Жалованье в театре было таким, что на него можно только жаловаться, но не жить. Выручали гастроли, которые Ирина открыто называла халтурой, но вынуждена была в них участвовать. После встречи с Барчевским у неё впервые в жизни появился сильный, состоятельный и, что немаловажно, ещё не старый покровитель.
По понятным причинам она не могла появляться с ним в обществе, но Москва уже связала их имена вместе и с удовольствием об этом судачила. Неожиданно ей стали поступать приглашения на кинопробы. Правда, это были роли второго плана, но она удачно «засветилась» в парочке фильмов, которые на что-то номинировались, но почему-то ничего не получили. Ирина, или, как она себя теперь называла – Ирэн, догадывалась, что нежданная удача есть не что иное, как усилия её возлюбленного, который делал для неё всё, что мог, но старался этого не афишировать. Это было так трогательно, что когда ей предложили участвовать в съёмках многосерийного фильма по мотивам произведений Исаака Бабеля, она не стала хитрить, а открыто попросила у него помощи.
– И чем это может помочь рядовой юрист звезде экрана? – пошутил Герман, допивая утреннюю чашку чёрного кофе по-турецки.
– Ты слышал об объекте, который называют «Русский Диснейленд»? – ответила она вопросом на вопрос.
– Кое-то слышал, но это так фантастично, что даже не верится.
– Я хочу туда попасть! Прошу тебя, употреби все свои связи и устрой мне это путешествие в сказку!
– Ты уже большая девочка, и в Дедушку Мороза, а также волшебника, который прилетит на голубом вертолёте, верить не должна.
– А я и не верю! Зато я знаю, какие перспективы открывает Первый канал и «Прогулки по Дерибасовской»!
– Это название будущего киношедевра Эльдара Рахманова?
– Угадал! Именно киношедевр!
– Извини, но я не понимаю, при чём здесь «Русский Диснейленд»?
– Герман, у меня есть знакомый режиссёр – Лолита Хмелевская. Она реально была в этом самом «Диснейленде» и, как ты понимаешь, связи у неё там остались. Так вот, по последней информации, на днях в «Русском Диснейленде» сдали госкомиссии новый игровой квартал. И знаешь, как он называется? Одесский! Я хочу попасть именно в этот квартал, хочу надышаться воздухом старой Одессы, вобрать в себя её манеры, её говор, её привычки! Короче, когда Рахманов позовёт меня на пробы, а он обязательно меня позовёт, я должна быть натуральной одесситкой!
– Давай я поговорю с Эльдаром, и он возьмёт тебя на съёмки без всяких путешествий в Одесский квартал.
– Ты не понимаешь! Съёмки в картине для меня не самоцель. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я получила роль по протекции.
– Большинство артистов получают роли именно так.
– Возможно, но есть ещё такое понятие, как талант. Съёмки у Рахимова – это мой шанс показать всё, на что я способна.
– На что ты способна, я знаю, – улыбнулся Барчевский.
– Сейчас не об этом речь. Я хочу, чтобы Рахимов пригласил меня на съёмки как талантливую актрису, а не как твою любовницу.
– Кстати, именно в этом качестве ты талантлива как никто другой! Уж поверь моему богатому опыту.
– Возможно, но кроме этого я хочу реализоваться, как актриса.
– Хорошо! Я поговорю с мэром.
– У меня ещё одно условие: я хочу, чтобы во время прогулки по старой Одессе ты был рядом со мной.
– А это ещё зачем?
– А как ты представляешь моё появление на Дерибасовской? Я, как проститутка в поисках клиента, должна одна фланировать по главной улице города, в котором профессия налётчика является такой же обыденной, как профессия извозчика или биндюжника!
– Ты даже знаешь, кто такой биндюжник?
– Представь себе, знаю!
– Слово биндюжник имеет парочку смысловых значений – это ломовой извозчик или портовый грузчик. Ты какое из них имела в виду? Ладно, не куксись! Я думаю, что твоё пожелание выполнимо, и если ты действительно хочешь побывать в Одесском квартале не как турист, то подумай, в каких костюмах мы с тобой явимся в город фонтанов и куплетистов.
* * *
Знаменитая пивная «Гамбринус» располагалась в доме художника Хлопонина на Преображенской, 32. Возле пивной всегда кружила разношёрстная и, как правило, уже не совсем трезвая публика, жаждущая пива и зрелищ. Что ни говори, а место хлебное, но Моня к самой пивной подходить опасался – не по рангу! Однако Моня Гершевич не был бы сыном великого еврейского народа, если бы не решил эту проблему. Будучи в свои четырнадцать лет уже опытным уличным музыкантом, Моисей облюбовал себе место на противоположной стороне улицы: вроде бы уже и не возле «Гамбринуса», и всё же на виду!
Однажды, поддавшись искушению, Моня встал возле входа в пивную и, как всегда чистым, щемящим от боли и тоски голосом, запел под гитарный перебор про тяжёлую сиротскую долю. В тот день с ним была Роза – его дальняя родственница по материнской линии. Розе недавно исполнилось двенадцать, но она уже лихо водила смычком по струнам, а её маленькие пальчики уверенно бегали по грифу старой скрипочки. Когда Моня допевал последний куплет, ко входу пивной подошёл известный на всю Одессу Сашка-Скрипач. Сашка работал в «Гамбринусе» уже не первый год, и его известность как музыканта давно миновала не только границы Молдованки и Лонжерона, но и самой Одессы.
Сашка на мгновенье задержался, окинул взглядом худенькую большеглазую Розочку, горбатого босоногого Моню и, ничего не сказав, исчез за дверями пивной.
– Моня! – тихонько произнесла Розочка, взглянув на моментально погрустневшего напарника. – Разве мы с тобой делаем что-то дурное? Разве мы нечестно отрабатываем наши с тобой гроши?
– Честно, Роза, – вздохнул Моня. – Только не по прописке.
В это время из дверей пивной вышла мадам Иванова – буфетчица «Гамбринуса», такая же популярная в Одессе личность, как и Сашка-Скрипач. Женщина молча окинула взглядом самозванцев и сунула им в руки по пирожку с капустой.
– Благодарствуем! – пискнула Розочка и тут же впилась зубами в горячий пирожок.
– Вот что, Моня! – произнесла буфетчица после того, как музыканты доели угощение. – Не стоял бы ты здесь. Сам понимаешь, публика у нас солидная, и не дело, чтобы их у входа всякая босота встречала. «Гамбринус» – не церковь, и ты не паперти!
Моня взглянул на свои босые, усеянные ципками ноги, поддёрнул вечно спадающие штаны и согласно кивнул головой.
– О чём разговор, мадам! – неестественно бодрым тоном ответил малолетний музыкант. – Не извольте беспокоиться! Одесса большая, найдётся местечко и для Мони Гершевича.
– Ты правильно меня понял, – произнесла буфетчица и с чувством выполненного долга вернулась за стойку буфета.
С того самого дня и облюбовал Моня себе место на противоположной стороне улицы: вроде бы уже не возле «Гамбринуса» и в то же время на виду у публики. Не было у Мони ни продюсера, ни богатого покровителя, так что приходилось выкручиваться самому.
А что вы хотите? Законы шоу-бизнеса незыблемы, даже если вы о них ничего не знаете.
* * *
В час пополудни Романов, как всегда, собирался на обеденный перерыв. Он уже предвкушал, как пропустит традиционную стопочку перцовой настойки и закусит её солёными рыжиками, как вдруг ожил и настойчиво зазвонил телефонный аппарат, у которого вместо наборного диска был герб города Москвы. Защитный купол силового поля не пропускал на «объект» сигнал сотовой связи, поэтому в кабинете начальника строительства был установлен аппарат прямой телефонной связи с московским мэром.
