я накладываю на себя защитные чары, беру вас за руку, и вы бросаете меня в загробную жизнь, как горшок с дерьмом из окна? – спросила я. Мне хотелось, чтобы мой голос прозвучал беззаботно, хотелось скрыть свою тревогу, но слова вышли едкими. Трое мужчин рассмеялись, ошибочно приняв мой тон за черный юмор, и меня захлестнул гнев. – Да, смейтесь, – огрызнулась я. – Смейтесь громче над Хеленой и ее самоубийственной миссией.
– Брось, Хелена, – сказал Брессинджер. – Мы смеемся не над тобой, а вместе с тобой. Опасности в этом деле хватит на всех.
Я надулась и буркнула:
– Ну а мне сейчас не до смеха. – Снизу, из-под ног моей лошади, на меня посмотрел Генрих. Видимо, пес ощутил, как я расстроена, и сочувственно заскулил.
– Думаю, пока достаточно уроков, – сказал Вонвальт, потушив трубку. Вид у него был усталый. – Продолжим чуть позже.
* * *
Весь оставшийся день мы продолжали путь и наконец разбили лагерь с подветренной стороны скалистого выступа. Земля становилась все более изрезанной, а деревья все чаще собирались в нечто похожее на леса. Иногда даже слышалось журчание воды – местами подземные потоки прорывались на поверхность и сливались в родники.
– Расскажите мне о загробном мире. Почему некоторые называют его «священными измерениями»? Или «астральной гранью бытия»? Или «царством духов»?
– Причина та же, что и в случае с «драэдической» или «саксанской» магией. Разные люди используют разные слова, чтобы обозначить одни и те же явления. Однако никто по-настоящему не знает, что это за место. Даже Магистр Кейн и другие мудрейшие некроманты Ордена лишь строили догадки о том мире – и это после того, как много лет изучали его.
– В Долине Гейл с нами через труп Грейвса заговорил Плут. – Я пожала плечами, хотя равнодушие мое было совершенно наигранным. – И его речь звучала вполне связно. Разве нельзя попросить одного из тамошних обитателей рассказать об их мире? Задать им вопросы, как если бы вы были любопытным учеником?
Вонвальт покачал головой.
– Увы, все не столь просто. Плут – необычный демон, и таких как он в загробном мире мало. Он только и занят тем, что вмешивается в дела некромантов. И боюсь, что он с радостью замучает тебя до потери рассудка, если ты попытаешься получить от него хотя бы один внятный ответ. Пусть его легкомысленное имя тебя не обманывает – он опасный и злобный дух, и мне тогда не следовало столь долго поддерживать связь с загробным миром.
– Obzinyit utyus, – пробормотал Брессинджер. Это грозодское выражение дословно переводилось на саксанский как «в этом с вами никто не поспорит».
Вонвальт не обратил на пристава внимания.
– Мы знаем, что в то место попадают духи, или души, или «жизненные силы» – как их ни назови, – умерших людей. Но нам неизвестно, один ли это мир со множеством разных мест, как Империя и ее провинции, или же множество различных миров. Неманцы проповедуют, что человека, который в этой жизни ведет себя добродетельно и благочестиво, в загробной жизни ждет рай. Что ж, по моему опыту, иной мир и его обитатели совершенно безразличны к нам и нашим «душам». Человек должен вести добрую и благочестивую жизнь потому, что это правильно само по себе.
– Хорошо сказано, – подал голос сэр Радомир, выковыривая кинжалом грязь из-под ногтей.
– На мой взгляд, загробный мир – это просто иная грань бытия, сцена, на которой главные действующие лица – не люди. И как в нашем мире человека может убить водяной Нефритового моря, или растоптать слон, или отравить змея, точно так же сущности загробного мира могут напасть на душу человека.
– А как же Правосудие Августа? – внезапно спросила я.
Вонвальт покосился на меня.
– Ты о чем?
– Она ведь не мертва. Ее тело продолжает жить в Долине Гейл. Как же вышло, что она оказалась там?
Вонвальт немного помолчал.
– Я и сам задавался этим вопросом. У меня есть две теории. Первая – она в самом деле мертва; в таком случае получается, что для этого хватило лишь гибели ее сознания. Если так, то она никогда не пойдет на поправку, а живое тело в хосписе Долины Гейл – лишь пустой сосуд, который ждет своего конца.
Вонвальт был явно опечален. Он часто скрывал свою душевную боль за холодными, бесстрастными словами.
– А вторая теория?
– Вторая полна догадок и предположений, ведь знания мои очень ограниченны. Существует еще одно место, через которое можно попасть в священные измерения. Его называют Городом Сна. Он не имеет отношения к чистилищу, к Эдаксиму. Это отдельное измерение. Если Правосудие Августа не мертва, то она, возможно, застряла там, между мирами. Эту теорию частично подтверждают твои слова – что Реси поневоле очутилась там, где ей быть не дозволено.
– Я тут подумал, – вдруг произнес сэр Радомир. – А кто сказал, что загробная жизнь не может оказаться истинной формой бытия? И то, что мы переживаем сейчас, – это просто какая-нибудь «предзагробная» жизнь? – Как всегда, за его неотесанной манерой речи скрывался острый ум.
Вонвальт улыбнулся.
– Вы – рохсианец, – сказал он. – Вас наверняка заинтересует труд Правосудия Эммериха Рохса.
– Очень в этом сомневаюсь, – пробормотал сэр Радомир, не отрывая взгляда от своих ногтей. Брессинджер усмехнулся.
– Некоторые места загробного мира подробно описаны в старых книгах. Не забывайте – неманцы путешествовали туда задолго до того, как возник Орден магистратов. Из церковных канонов можно почерпнуть уйму любопытных сведений, хотя они и перемежаются откровенной чепухой. Например, в труде неманца Клотилдиса Геро упоминается Оссийское море и костяное побережье, которое оно омывает. Вы, несомненно, слышали о Разбитой Тропе и Чертогах Преисподней. Это…
– Подождите, вы хотите сказать, что Преисподняя в самом деле существует?
Вонвальт нетерпеливо помотал головой.
– Ты меня не слушаешь. Я говорю, что многие годы неманская Церковь, Орден магистратов, их ученые, священники, Правосудия и многие другие исследовали места загробного мира и придумали им разные названия. Некоторые были наречены сообразно нашим предубеждениям, другие – как полагается в академических исследованиях. – Сэр Конрад свел указательные пальцы вместе, а затем развел их в стороны. – Однако есть большая разница между тем, что мы, мыслящие создания, думаем о том мире и его обитателях, и тем, что они представляют собой на самом деле. Мне не приходит в голову лучшего сравнения, чем то, что я уже упоминал: для некоторых сущностей мы подобны насекомым, до которых им нет дела, а для других мы корм и добыча. Но будет безумием пытаться проводить параллели с миром смертных. Мы, люди, часто приписываем человеческие качества и чувства животным… Нема, да и неодушевленным предметам тоже, даже когда делать это просто
