но тот оказался пуст, если не считать черной широкополой шляпы.
Рядом с сундуком на полу стоял саквояж. Поставив его на кровать, я расстегнул ремешки и перевернул сумку. На матрас посыпались рубашки, галстуки и чулки. Затем из саквояжа вывалился пистолет в деревянном футляре, внутри которого также имелись форма для литья пуль и запас пороха. На дне саквояжа, в пришитом сбоку укромном кармане, обнаружились бумаги, перевязанные лентой.
Развязав ленту, я разложил их на сундуке. Почти все документы были на голландском. Видимо, письма или докладные записки. На одном листе я заметил имя господина Алинка из Остин-Фрайерс и отметки о неких денежных суммах. Две бумаги оказались на французском: это были верительные грамоты на имя месье Жолье с намеренно неразборчивой подписью представителя герцога Орлеанского. На обоих документах красовались внушительные крупные печати – очевидно, поддельные.
Более ничего в саквояже не было. Я испытал облегчение, не найдя никаких изобличающих писем от Кэт.
Теперь оставалось осмотреть лишь само тело. Подобная задача отнюдь не вызывала у меня энтузиазма, однако тут уж ничего не поделаешь. Я опустился на колени. Ван Рибик лежал на спине. Все его мышцы расслабились, а от бриджей исходил отвратительный запах. Глаза ван Рибика были открыты. В сиянии свечи они выглядели пустыми и мутными. Я дотронулся до его щеки; тело уже начало остывать. Рот голландца был открыт. Он недавно побрился – видимо, для того, чтобы светлая щетина на смуглой коже не вызвала подозрений. Без парика сразу было заметно, что этот человек искусственно придавал лицу смуглый оттенок.
Пять минут спустя я присел на корточки и стал изучать свои находки. Кожаный футляр, а внутри нож с рукояткой из слоновой кости. Кошелек с серебряными и двумя золотыми монетами. И все.
Я вытряхнул деньги из кошелька, удивившись, что их так мало. Золотые монеты – голландские дукаты, точно такие же я отыскал в доме госпожи Коннолли у пристани Паддл-Уорф.
В кошельке лежало что-то еще. На дне в шве застрял скомканный клочок бумаги, который под монетами не было видно. Достав обрывок, я развернул его. Судя по неровному краю, его оторвали от большого листа. Заметив в углу рисунок, напоминающий знак торговца, я поднес бумагу к свече и разглядел знакомые ступку с пестиком, нарисованные от руки чернилами и обведенные неровным полукругом. Эмблема господина Трамбалла, аптекаря с Кок-лейн.
Так, значит, ван Рибик ходил туда? Надо думать, за мышьяком.
Я перевернул бумажку. На обратной стороне было что-то накалякано впопыхах – писавший так торопился, что размазал чернила. Сверху я разобрал букву «К», а внизу – «Д». Их соединяла волнистая линия. Справа от нее, ближе к букве «К», я заметил «С», соединенную с длинной вертикальной чертой короткой горизонтальной.
Пламя свечей затрепетало на сквозняке. Буквы расплывались и подрагивали, будто под водой.
«К, Д и С, – повторял я про себя. – Что бы это значило?»
Мой уставший ум погрузился в полусонное состояние, а когда вышел из него, у меня в голове вдруг загадочным образом возникли три названия и я вспомнил, как в минувший понедельник встретился с господином Фэншоу в гавани Дувра.
Кентербери. Дувр. Сверинг.
Сверинг. Так называется загородное поместье Фэншоу.
Глава 52
Мария проснулась вскоре после того, как рассвело. Лежа на спине, она прислушивалась к знакомым звукам фермы, доносившимся со двора, пока разыгравшийся аппетит не заставил ее вылезти из-под теплого одеяла.
При дневном свете ни в самом Сверинге, ни в его звуках не было ничего страшного. Мария встала, оделась и на цыпочках прокралась через комнату матери. Полог скрывал от нее спящую госпожу Фэншоу, однако по спальне разносился громкий размеренный храп, продолжавшийся как ни в чем не бывало даже после того, как Мария открыла дверь. Девочка тихонько прошла к лестнице и стала спускаться по скрипучим ступеням.
На кухне никого не оказалось, но дверь во двор была приоткрыта. Служанка ушла за свежим молоком. Огонь уже развели, на столе лежал кусок сливочного масла, а в кладовке Мария отыскала ломоть вчерашнего хлеба.
Усевшись на краю стола и болтая ногами, девочка принялась за еду. Ощущение, что она вкушает запретный плод, только разжигало аппетит. Есть в столь ранний час непозволительно, а уж восседая на столе – тем более. Но служанка в Сверинге была ее союзницей совсем как Ханна, когда они жили в доме на Флит-стрит. Мария слышала, как эта девушка разговаривала во дворе с пастухом. Служанка поделилась с хозяйской внучкой своими надеждами, что в один прекрасный день этот молодой человек станет ее возлюбленным («Дай-то Бог!»). Мария помалкивала про пастуха, а служанка – про тайные завтраки.
Девочка жевала хлеб и сыр, и тут до нее долетели неожиданные звуки. Со стороны большой дороги к поместью стремительной рысью скакали лошади. Во дворе стало тихо. На кухню вбежала служанка. Глаза у нее были круглые, а щеки раскраснелись.
– Сюда едут солдаты! – сообщила она новость.
Мария торопливо запихнула в рот последнюю корочку и спрыгнула со стола. Выйдя из кухни, она встала у подножия лестницы и вся обратилась в слух. Всадники были совсем близко. Девочка уже видела их через высокое окно за лестницей. Они въехали через ворота, ведущие к дому, и теперь приближались к парадному входу, которым в Сверинге пользовались редко, только когда в поместье бывали гости.
– Мария!
Вздрогнув от неожиданности, девочка вскинула голову. Возле лестницы стояла мать и жестом подзывала ее к себе. Госпожа Фэншоу вышла из спальни в одной ночной сорочке, даже не завернувшись в халат. Она стояла на полу босиком. Чепец свалился с ее головы, и спутанные после сна волосы с проседью спадали по плечам.
Тут забарабанили в дверь.
– Мария, скорее!
Девочка побежала наверх. Появление матери встревожило ее почти так же сильно, как и внезапно нагрянувшие солдаты.
– Зачем они приехали?
Громкий стук в дверь заглушил ее вопрос. Теперь к лестнице вышел и дед. Худой и жалкий, он с испуганным видом кутался в халат на меху.
– Возьми! – Мать сунула Марии в руки кожаный мешочек, оказавшийся неожиданно тяжелым.
Когда девочка взяла его, внутри что-то звякнуло.
– Спрячь на улице, – прошипела госпожа Фэншоу. Лицо у нее было белым как полотно и блестело от пота, несмотря на утреннюю прохладу. – На кухонном дворе тоже солдаты. Так что выходи через боковую дверь и со всех ног беги в лес. И ради всего святого, про дядю не говори ни слова. В последний раз ты видела его еще в Лондоне.
Мария кинулась вниз. Боковая дверь вела в маленький огород, где
