долговязый парубок Коля — прибыл в Сеймчан лишь в конце недели, за что и был прозван Пятницей. Его определят на вспомогательные работы, с которыми он едва справлялся. Дожидаться начальства и транспорта было невмоготу. Вот и решили не тратить время попусту и найти краткосрочную работенку. Начальник дорожного отдела райисполкома Иван Назарович Тарасюк выслушал пришельцев, не выпуская беломорины изо рта, оживился.
— Будет вам робота. Хто у вас за старшого?
Все дружно взглянули на рослого аспиранта Женю.
— Ось дывысь. — Подошел к карте поселка. — Бачиш цю зелену риску? Цэ тротуар. Трэба поставиты опалубки та залиты бетоном. Поихалы. Усе покажу.
На центральной площади Иван Назарович сбросил нас на прораба со стальными фиксами и длинной веткой для отпугивания мошкары и был таков. Прораб оказался словоохотливым, но изъяснялся на фене. Он не только научил нас бесполезному ремеслу, но и рассказал историю своего начальника. В 1943-ем Тарасюк, командовавший чуть ли не куренем украинских партизан-националистов, попал в руки красноармейцев. Трибунал не смог доказать участие Тарасюка в партизанских операциях против Красной армии и приговорил его «всего лишь» к 25+5. За полсрока прошел чуть ли не все среднеканские концлагеря. Теперь — на доске почета в местном парке.
Желание выходить по вечерам на улицу быстро улетучивалось вместе с эликсирами от комаров. Эти неуловимые твари, как в фильме ужасов, — не успел своевременно защититься, законопатить все пути-дорожки — поминай как звали, обглодают почище пираний. Голливудским конструкторам они были бы не по зубам. Тулию накомарников мы проклеивали изнутри лейкопластырем. Но и его пробивал железный комариный хобот. Они слепили глаза, охотились на все живое, обращали в бегство, отравляли удовольствие соприкосновения с дикой и восхитительной природой. Уже на следующий день мы поняли всю серьезность ситуации и объявили чрезвычайное положение. Борьба велась днем и ночью, когда приходилось в буквальном смысле выкуривать комарье из комнат, где потолки и стены в считанные минуты чернели от их нашествия.
Если вы представите себе, что ежегодно посещаете заповедник, существующий уже пару десятков лет, то вам обязательно покажется, что хозяева «дикого запада» стареют вместе с вами и становятся похожими на вас. Актеры, которые играли андроидов, жаловались на то, что самым трудным и необычным были едва уловимые нюансы, которые должны были намекать не на сходство, а на отличие от человека, внушать гостю чувство неуверенности.
«Рестораном» и местом встреч обитателей заповедника служила столовка рядом с исполкомом. Должны же мы были где-то потратить заработанные на опалубках деньги. В углу — чан с кипятком. Народу набилось невпродых. Никто из посетителей не входил парами. Возможно, дурная примета. А может, у инопланетян просто не принято ходить парами.
Старый знакомый, социально-близкий прораб с железной челюстью тоже здесь. Раздвинув дружков, усадил и нас. Он рад свежим ушам. Можно под грохот стаканов рассказать о воровской юности, о кентах-товарищах, забитых насмерть вертухаями, пожаловаться на «гниду-Тарасюка» («Никогда не думал, что какой-то бандеровец будет мной командовать»). «Грустно существующие люди» подсаживались, с мрачным видом выпивали свою дозу и шли дальше, кто куда. Кто-то задерживался подольше, клюнув на новые лица. Через час я обнаружил, что окружен теплой компанией персонажей неснятой пока антиутопии — справа шофер-мародер, слишком буквально понимавший призыв пролетарского поэта вытирать шашки о шелк венских кокоток («Я же до самой Вены дошел. Все бы тогда обошлось, но позарился на малолетку, а она, сука, в комендатуру дернулась. Знал бы — на месте порешил»), слева «агент Абвера» («во дворе дома во время затемнения зажигалкой чиркнул, соседи донесли, при обыске нашли открытку из Фрейбурга — от дедушки осталась. Да и зажигалка была немецкая. Все одно к одному»). Самый веселый и беззлобный — «японский шпион» дядя Миша. Этот даже не мог вспомнить формальную причину ареста («Я еще студентом-зоотехником был в Перьми. Правда, собирался жениться на кореянке»). Единственный абориген, не обремененный тяжкой гулаговской ношей, — гражданский летчик в традиционной кожаной куртке. Мой взгляд уже давно был прикован к этой куртке, вернее, к маленькому значку. Тому самому, ради которого я обшарил все киоски в Магадане, прежде чем понял, что это уже фалеристическая редкость. Оставь надежду. Он был выпущен к годовщине основания города. Над изображениями ели и вышки (правда, не вохровской, а высоковольтной) слова суровой правды: «Магадан — 25 лет». Уместней была бы другая — «Не влезай — убьет». Я щедро угостил летчика, и в конце посиделок алюминиевый пропуск в заповедник перекочевал на мой лацкан. Храню по сей день.
Мечта фалериста (из коллекции автора)
Один раз даже нацепил покуражиться. Так он через лацкан дырку на груди прожег. А когда содрал, вспомнилась Циммерманша, эльгенская доморощенная Эльза Кох, угробившая десятки зэчек и впечатлившая самую талантливую из них Евгению Гинзбург тем, что после войны была награждена медалью «За победу над Германией». Не выезжая за пределы Колымы.
КАНЬОН
С прибытием Гали, начальника и надежды нашей партии, жизнь пришла в движение. Провиант погружен. Его основа — ящики с крупой, тушенкой, сушеными картошкой, морковью, луком, молоком. Предстоит преодолеть около 100 км по дороге смерти — раздолбанному, мощенному костьми тракту, ведущему к расформированному две пятилетки тому назад концлагерю «Каньон». Этот недогнивший поселок, обнесенный рядами добротной, на века, колючей проволоки, давно облюбовали для постоя геологи, геодезисты и пастухи-оленеводы. Только им он давал крышу и ночлег. Больше никому не было дела до этого гулаговского заповедника. Конверсия.
Короткий привал. Надо отдохнуть от тряски и подкрепиться. Добровольную роль гида взял на себя наш вихрастый шофер. Посмотрите направо, посмотрите налево… Километров сорок отмахали. Здесь в заповедную кучу лагерного мусора сбились целых три рудника с героическими названиями — им. Лазо, им. Чапаева и им. 3-й пятилетки. По праву — до 4-й дожили единицы каторжан-рудокопов.
Через шесть часов тряски появились первые строения с провалившимися крышами, аккуратные дюны отвалов и покосившиеся вышки. Галя показала водителю, как подъехать к домику, облюбованному нашими предшественниками еще в прошлом году. Когда-то в нем размещался детский садик для лагерного персонала. Строение действительно было пригодно для постоя — две просторные комнаты с застекленными окнами, кроватями и тумбочками, на века сколоченными руками рабов. И за водой ходить недалеко — речушка Верина чуть ли не у крыльца журчит. Оставалось лишь проверить дымоход от каменной печки и пригодность чулана для хранения запасов.
Моя кровать прижата к середине стены под окошком с видом на сопку. До нашего слуха докатывается нечаянный всплеск осыпи. Аспиранты встрепенулись — не иначе, как
