помогут в поисках «невесты», я соглашусь на любые условия. К моему удивлению, через месяц я получил первое письмо от NN, «любимой девушки» из Вроцлава. Не понадобились никакие разъяснения, дополнительные посреднические услуги, условности. Эта праведница все понимала лучше меня. Она не задавала лишних вопросов, а из текста можно было понять, что мы знакомы с ней полжизни, и наша затухшая, было, любовь разгорелась с новой, неистовой силой. «Мне ничего от тебя не надо, — писала она, — потому что я люблю тебя и хочу быть с тобой». Мы договорились продолжать интенсивную переписку, чтобы она набила оскомину перлюстраторам, а в случае обращения за визой не возникли подозрения в уловках. Девушка неплохо владела русским. Она была умна и сообразительна, к переписке отнеслась творчески. В какой-то момент мне даже показалось, что я начинаю влюбляться в нее, с нетерпением жду каждого ответа, а ее «откровения» могли растрогать даже камни. Я старался соответствовать. После посещения Лефортово я дал ей отмашку на приглашение.
Пергидрольная блондинка в ОВИРе, в чьем кабинете я оказался через пару месяцев ожидания ответа, полистала содержимое моей папки и задала ожидаемые вопросы, чтобы услышать мою легенду.
«Старая любовь, знакомы с детства, моя мама согласна на наш брак и на то, чтобы NN поселилась с нами. Но ее родители колеблются и хотят познакомиться со мной».
— Я лично желаю вам обоим счастья, — участливо подытожила чиновница, — но в визе в данный момент вам отказано.
— Но в другой момент она может и передумать. И сколько прикажете ждать этого другого момента?
— Это не от меня зависит. Пусть ваша подруга приедет к вам в гости. И вообще, что за невидаль — Польша? Я там была. Наша страна куда интересней. Вы же наверняка нашу страну толком не видели.
— Я как раз на прошлой неделе вернулся из Средней Азии. — Сымпровизировал я.
— Ну вот и замечательно. А на Дальнем Востоке, небось, не были? — улыбнулась блондинка.
ПЕРВЫЙ ТУРИСТ В ГУЛАГЕ
Я знаю мир, где ходят и по солнечной стороне, но только ночью…
С. Кржижановский
КОТОРЫЕ ТУТ ВРЕМЕННЫЕ?
Еврейская профессия — не торговля, как утверждают наши недруги, а путешествия. Не случайно, должно быть, Мартин Лютер, наряду с сожжением синагог и разрушением всех еврейских домов, требовал запретить евреям путешествовать. Было бы справедливо включить в Большие еврейские праздники «День путешественника», а еще лучше — «День вечного странника» или «День изгнанника», и отмечать его вместо Дня Колумба, родоначальника еврейской эмиграции в Америку. Тем более, что 12 октября 1492 года приходилось на 21 тишрея, то есть где-то между Судным днем и Симхат Тора, вслед за Кущами. Не зря именно в эти дни в еврейские молитвы вставляется упоминание о ветре и дожде. Не зря также в июне 2020 года на фоне расовых беспорядков чернокожие американцы начнут сносить и обезображивать памятники первооткрывателю как «символу разделения по расовому признаку».
Изгнанники — те же путешественники, только более целеустремленные. Вообще еврейские странники делятся на несколько категорий — беженцы (Моисей), миссионеры (Авраам), непоседы (Колумб), искатели счастья (Яаков), пленники и рабы (Иосиф).
Не вера, а склонность (или привычка) к перемене мест сделала этот народ неистребимым. Чужеродство заложено в самом слове «евреи». Благодаря факту перехода через Евфрат Тераха, его сына Авраама, Сары и Лета они стали первыми людьми, которых Библия называет «иврим» — люди с другого берега. Притом, что вечным двигателем, заставившим евреев вертеться вокруг планеты, были преследования, их странствия не были лишены и известной приятности. Некоторые из них испытали даже и сладость власти, приближались к тронам и даже возглавляли государства. Правда, Цветаева была убеждена, что заморье — это не еврейская, а русская тоска.
После моего первого отказа в выезде жизнь стала душной, город опасным, а дом, где мне тоже приходилось скрывать мысли и дела, не давал должного укрытия от недружелюбной внешней стихии. Чтобы не поддаться депрессии, надо было что-то делать. Я созрел для скитания. Воспаленная фантазия обрела четкие контуры государственных границ. В голове по сей день вертится концовка какой-то (арбузовской, что ли) пьесы:
— Как дальше жить будешь, Ваня?
— Уеду я.
С такими грустными мыслями, выйдя из ОВИРа, я плелся вдоль знакомых улиц, цепляясь безучастным взглядом за убогие витрины булочных с бутафорскими кренделями и издевательскими плакатами «Берегите хлеб — народное богатство».
На Трубной зачем-то остановился у стеклянного щита «Мосгорсправки». Требовались разнорабочие, электрики, токари всех разрядов. Видать, редели стройные ряды пролетариев, пополнять которые я не испытывал почему-то ни малейшего желания. Здесь же наткнулся на необычное объявление: «Требуются временные рабочие в гидрогеологическую экспедицию в Магаданскую область с июня по август 1966 г. Оплата 60 руб. плюс надбавка». Один гениальный, но очень сильно замолчанный писатель как-то обронил, что руководящие идеи следует искать не в передовицах, а в каком-нибудь объявлении о пропавшей болонке. Задремавшее, было, воображение приподняло веки. Ключевое слово в объявлении было «временные». Да еще надбавка. Конечно, овировской дамочке-капитану не следовало лезть офицерскими сапогами, пусть даже на шпильках, в мою личную жизнь и давать непрошенные советы, но какая-то правда в ее словах была — нашу страну я действительно знаю только по книжкам, да и то большей частью запрещенным.
От грязноватого листочка, трепыхавшегося почему-то не за стеклом витрины, а рядом с ней, на водосточной трубе, повеяло спасительным решением, почти счастьем, призрачным и неверным. Подумать только — улизнуть из стен неприютного города, перешагнуть несколько часовых поясов, вдохнуть очищающий тихоокеанский ветер, пропахший хвоей и тайнами безымянных могил, забыть о цивилизации, где надо играть по правилам, написанным для меня сомнительными авторитетами. Я и сейчас, разматывая клубок воспоминаний, чувствую навечно застрявший в душе зов далеких вершин — сопок-пирамид.
Управление гидрорежимной экспедиции ютилось в подвальном помещении жилого дома на Юго-западе. Отыскать его было делом непростым. В подвале каждого подъезда процветало какое-нибудь конструкторское бюро или отдел снабжения. Чтобы добраться до цели, пришлось обогнуть по периметру громадный двор, то и дело ныряя в подъезды. Наконец, переступив через груду щебня и досок, я оказался в довольно просторной комнате, увешанной устаревшими стенгазетами, соцобязательствами, фотомонтажами, графиками и другими средствами наглядной агитации. Чем мельче учреждение, тем больше плакатов, стендов и приказов. В центре стол — рельефная карта страны-монстра. Разноцветными флажками обозначены районы, где ведутся полевые работы. Я неспешно протерся вдоль стекла, покрывавшего величественное настольное панно, оставив где-то позади Урал, Енисей, Байкал, Якутск. Флажок у побережья Тихого океана — Магадан.
У географических названий есть странное свойство —
