взгляд не остановился у стола, заставленного четырьмя кружками и заметными возле них пятнами.
– Опять мучит бессонница? – на секунду обеспокоенно, но сдержанно бросил мне Генри.
– Снова, – произнес я, уже смирившись с таким распорядком дня. – Зато посмотри, что мне удалось сегодня написать. Помнишь, я недавно закончил цикл своих картин? Так представляешь, эти работы раскупили все до единой буквально на следующий же день на одном из аукционов!
– Неплохо, неплохо, весьма неплохо. Ты не перестаешь меня удивлять. Твои картины хороши, поэтому такой интерес к ним весьма оправдан. Однако это не отменяет и того, что я все еще жду объяснений, Стэнли! Может, хватит ходить вокруг да около? Иногда мне кажется, что ты совсем забываешь о том, как здесь оказался.
Строгость черного костюма мужчины напрочь заслоняла пробивающиеся сквозь окна солнечные лучи Сан-Хосе, города, прозванного столицей Кремниевой долины. В этот раз Генри смог сочетать свое раздражение даже с одеждой. Вся энергичность и позитив, обычно излучавшиеся от его повседневной ауры, внезапно куда-то исчезли. Он сел на первый попавшийся не запачканный красками стул и решил продолжить сверлить меня свирепым взглядом уже сидя.
– Мне кажется, что я готов выйти в свет, на новый уровень, – неуверенно, но спокойно ответил ему я.
– Что ты только что сказал?
Генри подошел ближе ко мне, приложив руку ко лбу, видимо, чтобы проверить, не случилось ли у меня какого-то обострения из-за недосыпа.
– Тебе не послышалось. Я хотел сказать тебе об этом чуть позже, когда точно получу ответ от администрации, но ты сам все узнал.
– Хочешь сказать, что спустя два года ты решился сдвинуться с места? Святые небеса, неужели они услышали мои молитвы!
– Ты же скептик, Генри.
– После таких новостей не только в Бога поверишь, – минутное молчание сменилось победным ликованием. – Но почему именно Нью-Йорк? С нашими-то связями ты мог бы отправиться в любую точку мира, а не заезженный город небоскребов и свободы.
– На то были свои причины, о которых тебе не обязательно знать. Или мне все же стоит передумать?
– Иногда ты бываешь самой настоящей занозой в заднице. Ты же понимаешь, что меня тоже нужно вводить в курс дела? Твоя самодеятельность не прописана у нас в контракте.
Отчасти он был прав, но за столько лет я так и не смог привыкнуть к тому, что кто-то имеет надо мной власть.
Первые мои выставки после переезда проходили в пределах университета Синта Аведа в Сан-Хосе, где меня и заприметил Генри Рассел, которой впоследствии стал моим агентом, проводником в мир искусства. Он был вторым управляющим в компании «Велесарт», одной из крупнейших в Калифорнии, слухи о которой не раз мелькали в стенах кампуса. Наверное, каждый мечтал хоть раз оказаться в этом месте. Несколько месяцев после одобрения и утверждения моей кандидатуры на должность художника прошли как в бреду. Практически сразу же мы заключили договор о нашем с Генри дальнейшем сотрудничестве. Дни казались бесконечными за постоянными подписями и собраниями необходимых документов, но во мне только начинал разгораться интерес.
Первое время приходилось туго, потому что в кратчайшие сроки нужно было написать несколько работ для первого крупнейшего показа в картинной галерее. Поначалу я был всего лишь отвлекающим зрелищем перед настоящими звездами, но позже слава настигла и меня. Только я предпочел остаться в тени. Мне пришлось выбрать путь невидимки, навсегда забыть о том, кем я был на самом деле. Никто точно не знал, как выглядел известный художественный деятель, за чьи полотна боролись на голову отбитые олигархи со всего штата.
– Завтра вылетаем первым же рейсом. Нас встретят в аэропорту. Осталось решить вопросы насчет проживания. Займешься ими?
– Считай, что я уже решил эту проблему. В этот раз, старик, мы точно мелочиться не будем. Только сегодня я продал твое искусство за двести тысяч долларов! Объясни мне только одно, почему с такими бабками ты до сих пор здесь? – Продюсер закинул руки за голову, запрокинув следом на стол свои до блеска начищенные лакированные туфли.
– Ты же знаешь, что такая жизнь мне не по душе. Я не чувствую себя частью сборной элиты, которая только и делает, что раскидывается деньгами. Для счастья мне нужен только мольберт, пару красок, кисть…
«И Эмили», – вновь напомнил себе, будто опасаясь забыть ее имя.
– Я, конечно, был в курсе, что все художники больные на голову, но теперь точно в этом убедился. Если выставка завлечет известных личностей, то поверь, тебе просто некуда будет деться. Ты станешь звездой, и тебя будут ждать уже совсем другие правила. Подумай об этом.
– Непременно, если в моем плотном графике найдется свободная минутка для подобных размышлений.
– Ты недооцениваешь свои возможности и постоянно топчешься на одном и том же месте. Тебе определенно нужно расслабиться. Бар? Джакузи? Можем позвать девчонок. Видел бы ты, какие недавно к нам пришли менеджеры! – Генри с противной животной ухмылкой уставился на меня, специально сделав акцент на последнем сказанном предложении.
– Пожалуй, я откажусь.
– Ты просто невыносим. Кажется, у меня начинается непереносимость твоего окружения, поэтому оставлю тебя одного. – Генри подхватил папку с договором и растворился за пределами кабинета.
К горлу мгновенно подступила тошнота. Прошло столько времени, а я все еще продолжал жить двумя жизнями, и ни одна из них мне не подходила. Как же я хотел убраться к чертям из этого места: оставить позади кучи написанных картин и славу, которая так или иначе принадлежала неизвестному М. Фриду. Все вокруг было таким же ненастоящим, отчего я еще больше стал ненавидеть свою одержимость живописью.
Я ненавидел бесконечные дни напролет в подсобках мастерских. Постоянные переезды из-за торгов картин. Необходимость вечно скрывать личность, которую так и не смог подавить. У меня было много поклонников, достаточно эфемерная известность. Я нравился всем. Всем, но только не самому себе.
Легкие до изнеможения забились от едкого запаха краски. Я подошел ближе к панорамному окну, чтобы ухватиться за свежий цветочный воздух, проникающий в студию. Изредка заглядываясь на город с высоты птичьего полета, я понимал, что это место никогда не станет моим, тем, к которому стремилось сердце. Сан-Хосе был мирным уголком для моей неспокойной борющейся души, но не тем, что я мог поистине назвать домом. Однако ему пришлось им стать. Это место, расположенное в самом центре города на Ист-Санта-Клара, не дарило мне тепла и уюта.
Огромное здание, представляющее собой десятиэтажную башню, сделанную под стать ротонды из прочного стекла, походило на чертов дворец с множеством офисов для художественных деятелей разных направлений. Генри выделил мне квартиру с пятью
