На перевязочных пунктах не было света, зато грязи хватало по колено. «Какой ужас! – писал Лаби. – Сколько раненых! Все они молят подойти к ним, забрать их первыми. Ими заполнен весь подвал и верхние этажи – они в каждой комнате, на каждой кровати». Даже эвакуированные, которым повезло получить место в переполненном поезде, не особенно могли рассчитывать на облегчение страданий в тылу. Многие добирались до госпиталя лишь через четыре-пять дней. Несметное число жизней уносил столбняк. Капеллан Американского госпиталя в Нейи рассказывал, как он и его коллеги спрашивали каждого поступившего, куда именно он ранен. «Кто-то молча показывал на горло, голову, бок. Кто-то приподнимал одеяло, демонстрируя большие участки почерневшей кожи, окруженные красными пятнами. Этот удушливый запах… Сегодня утром отпустил грехи лионцу – у него обнажен мозг, половина тела парализована, однако он в сознании и достаточно ясном уме, чтобы отвечать “да” или “нет” на заданные вопросы».
Немало вполне дееспособных солдат воспользовались хаосом отступления, чтобы ускользнуть из своих частей, – одни возвращались позже, делая вид, что просто потерялись, другие отставали и сдавались в плен. Пораженческие настроения одолевали не только сэра Джона Френча с подручными: генерал Жозеф де Местр, начальник штаба 1-й армии, рассказывал впоследствии Спирсу, что в тот злополучный август он всерьез подумывал застрелиться{617}. Британский офицер описывал представшую его глазам сцену 1 сентября, во время продолжающегося отступления 5-й армии на северо-восток от Парижа: «Они выглядели словно тени в аду, искупающие этим бесконечным страшным маршем грехи мира. Понурые, в запорошенных пылью когда-то синих с красным мундирах, натыкаясь на транспорт, на брошенные телеги, друг на друга, они брели по бесконечным дорогам, и в глазах стояла пыль, застилающая раскаленные окрестности, так что различить можно было лишь попадавшиеся под ногами скинутые ранцы, распростертые тела да изредка брошенные винтовки»{618}.
Мирные жители изо всех сил пытались справиться с мелкими и крупными последствиями грозного тайфуна, прокатившегося по их селениям. Мэр городка под названием Дефришо остановил отряд солдат, в поте лица копавших могилу для лошади, заявив, что они копают слишком близко к жилым домам. Ворча, солдаты перебрались в поле{619}. Однако в целом у обеих воюющих сторон редко находилось время погребать мертвых, не говоря уже о лошадях. «Поразительно, как человек привыкает к этой кочевой жизни, – писал Эдуард Кердеве. – Спать и есть урывками и где придется, не думать ни о чем важном, потому что все равно ничего не знаешь. Мы не получали ни писем, ни газет и не могли поделиться мнением о разыгрывающейся драме. <…> Мы только маршируем, тупые и бессловесные рабы бога войны».
Лишь крохотная часть из миллионов людей в форме, участвовавших в этом грандиозном столпотворении, которое напоминало ужасающую массовую миграцию, подозревала о намечающемся переломе. По сравнению с августом Жоффр мог похвастаться кое-какими стратегическими завоеваниями. Пусть страшной ценой, но атаки французов в Эльзасе-Лотарингии лишили немцев возможности перебросить войска и укрепить правый фланг в Бельгии. Антанта прирастала частями, прибывающими из заморских колоний; объявленный Италией нейтралитет позволил Франции перевести защитников южных рубежей на Западный фронт. 5-я армия, войска д’Амада и экспедиционные силы не дали немцам получить преимущество на севере, прежде чем Жоффр передислоцирует свои силы и выставит против противника сперва щит, а затем и меч.
Весь конец августа – начало сентября поезда с юга, набитые людьми, транспортом, орудиями и лошадьми, разгружались к северу от Парижа, пополняя формирующуюся 6-ю армию генерала Жозефа Манури. Простой немецкий лейтенант Алоизий Левенштайн хвалил в письме домой мужество французов в бою и французское командование. «Самое главное, – писал он, – у них есть возможность быстро перебрасывать большие войска и превосходящими силами бить в наши уязвимые места»{620}. Это замечание отражало куда большую, чем у верховного командования Левенштайна в Генштабе, осведомленность о возможностях французской железнодорожной сети, которая сейчас эксплуатировалась с максимальной эффективностью.
Жоффр отдал 6-ю армию под командование Галлиени, однако отклонил просьбу коменданта усилить столичный гарнизон еще одним корпусом: судьба Парижа должна решаться в крупном сражении, которое состоится вдали от его красот. В кулуарах Жоффр сетовал на неосмотрительное, по его мнению, отступление британцев, из-за которого приходилось отказываться от намеченного им поля битвы под Амьеном. Тем не менее при личных встречах Жоффр демонстрировал сэру Джону Френчу и его подчиненным почти восточную обходительность. И хотя британские экспедиционные войска составляли всего 3 % союзных сил, их участие было жизненно важным для контратаки. Британцы двигались между 5-й и 6-й армиями, и именно там их и следовало убедить оставаться.
Все больше свидетельств появлялось в пользу того, что Клюк совершил критический просчет: вместо того, чтобы окружить Париж, как предполагал Шлиффен, или даже прорываться прямиком к столице, он заворачивал войска на восток, сокращая «охват». Именно поэтому он пересек линию фронта формирующейся армии Манури, о существовании которой немцы не подозревали. Действия Клюка отражали абсолютное убеждение генералов Мольтке, что все главные сражения кампании уже состоялись. В немецком плену содержалось уже свыше 100 000 французских пленных, очевидно, теперь оставалось лишь пожать плоды успеха. Империю Гогенцоллернов охватила победная лихорадка: даже в рабочих кварталах Берлина, до тех пор активно протестовавших против войны, в окнах многоквартирных домов впервые появились государственные флаги. Заразившись всеобщей эйфорией, свежеиспеченный немецкий артиллерист Герберт Зульцбах, отправлявшийся на фронт 2 сентября, сокрушался, что находится сейчас не у ворот Парижа вместе с победоносной армией: «Меня охватило странное чувство, смесь счастья, упоения, гордости, горечь прощания и осознание величия момента»{621}.
За прошедшее столетие немало было высказано противоречивых гипотез относительно крушения надежд Германии на абсолютную победу в 1914 году. Одни полагают, что планы Мольтке по большому охвату провалились только из-за недостаточной его дальновидности и хватки, необходимых для воплощения доктрины Шлиффена. Другие считают, что роковую роль сыграл поворот войск на север от Парижа в конце августа по инициативе Бюлова, изменившего гениальной концепции. Однако оба довода кажутся неубедительными. Вряд ли существует стратегия, которая позволила бы немцам достичь решающей победы в 1914 году (когда силы западных союзников и Мольтке были примерно равны), поскольку для этого необходимо было абсолютное поражение противника.
Собственные соотечественники во время и после войны резко критиковали начальника немецкого штаба за то, что он ослабил правый фланг, чтобы укрепить участок фронта южнее. Да, Мольтке действительно пытался защитить каждый метр немецкой земли, тогда как величайшие в истории полководцы предпочли бы уступить пятачок в одном месте, чтобы обеспечить достаточные силы в решающей точке. Мольтке, несомненно, ошибся, подкрепляя наступление кронпринца Рупрехта на Нанси. Однако в военном деле начиналась новая эра, в которой сталкивались между собой беспрецедентно огромные силы. Французская армия значительно окрепла по сравнению с 1870-м или даже 1906 годом, когда уходил в отставку Шлиффен. Ни один ответственный военачальник не оставил бы оголенными сектора, зная, что им угрожают внушительные силы Жоффра.
Но самая, пожалуй, вероятная гипотеза такова: план большого охвата Шлиффена был в принципе невыполним для армии, средствами передвижения которой служили ноги и копыта. Технологии связи и транспорта в начале XX века не поспевали за стремительным ростом убойной мощи вооружения. До эпохи моторов обороняющимся силам удавалось (благодаря железнодорожной сети) передислоцироваться и получать подкрепление быстрее, чем наступали атакующие войска. Те, кто верил в якобы найденную формулу быстрой победы над тремя величайшими европейскими державами, горько ошибались. Маловероятно, что даже Бонапарту удалось бы достичь в 1914 году иного результата. Граф Альфред Шлиффен (как и многие оставшиеся в веках великие полководцы и стратеги) не учитывал основополагающую для всех военных операций XX века логистику: дневная норма снабжения, необходимая для армии в полевых условиях, увеличилась вдвое с 1870 года. Из-за этого рокового просчета Шлиффен предстал не гениальным стратегом, а фантазером, обрекающим своих глупых последователей на гибель.
