Тем временем главнокомандующий часами просиживал в мрачном молчании у себя в штабе, размышляя о грядущем судьбоносном моменте. Вот сделанная Спирсом зарисовка из Бара-сюр-Об, куда переместилась ставка Жоффра: «Весь жаркий день с полудня до вечера Жоффр просидел в тени большого плакучего ясеня на пустом дворе школы, в которой расположился штаб. Из открытых окон классов то и дело слышались неясные голоса, время от времени звонил телефон. Иногда тишину нарушал повышенный голос офицера, пытающегося докричаться сквозь помехи на линии. Однако во дворе все оставалось неподвижным, только волны жара поднимались от широкого посыпанного гравием участка, где предавался размышлениям главнокомандующий»{627}. Галлиени отправил Манури приказ подготовить 6-ю армию к атаке на следующий день, 5 сентября. Но осуществится ли задуманное? Примут ли участие британцы?
Прогнозы были не самые радужные. Хейг писал жене 3 сентября: «На французов совершенно нельзя положиться. Ни единому их слову нельзя верить»{628}. На следующий день он сообщил сэру Джону Френчу, что его собственный корпус выбился из сил: «Мы можем удержать позиции, но ни атаковать, ни двигаться беглым шагом не в состоянии. Прибывший Смит-Дорриен подтвердил мои слова. Сэр Дж. Ф. согласился, что войска должны немедленно отойти за Сену для переукомплектования»{629}. Как видим, спустя четыре дня после встречи, на которой Китченер требовал, чтобы экспедиционные войска сражались бок о бок с французами, британский главнокомандующий по-прежнему стремился отделиться.
4 сентября Франше д’Эспере уехал из штаба (где ему более чем хватало хлопот) в Бре на первую встречу с сэром Джоном Френчем. По прибытии он, к собственному негодованию, не обнаружил ни одного британца. Наконец появился Генри Вильсон, прося извинения за отсутствие начальника. Франше д’Эспере объяснил, что его армия на следующий день переходит в наступление. Выступят ли британцы по левому флангу? Вильсон сообщил, что не может давать обещаний от имени командующего. Французский генерал удалился в похоронном настроении – что неудивительно. Мюррей, начальник штаба экспедиционных войск, уже вел напряженные переговоры с Галлиени и Манури о том, когда и где именно должна атаковать 6-я армия, причем взаимопониманию мало способствовала возникшая у него сильнейшая личная неприязнь к коменданту Парижа. 4 сентября они в конце концов выработали план, требующий отложить наступление на день – до 6-го числа, чтобы британцы отошли еще на несколько километров, освобождая место для 6-й армии, которая развернется чуть дальше на восток и атакует к югу от Марны. До этого Жоффр и Франше д’Эспере предполагали выступить 5 сентября гораздо более широким фронтом примерно с тех же позиций, на которых развертывались армии, к северу от Марны.
К счастью, 4 сентября в Лондоне представители британского, французского и российского правительств подтвердили свою солидарность подписанием соглашения, вошедшего в историю как Лондонская декларация, где каждая сторона обязалась не заключать сепаратного мира с Германией. В значительной степени эта необходимость была вызвана опасениями Российской империи, что отчаянное положение французов вынудит их правительство сдаться. Однако у французской стороны имелись собственные тревоги – относительно малодушия британцев. Тем же вечером с позиций полковник Юге доложил в ставку Жоффра, что сэр Джон Френч решил продолжить отступление 5–6 сентября, прикрываясь необходимостью обдумать предлагаемый союзником план атаки. Жоффра, Франше д’Эспере, Манури и Галлиени сложно винить в том, что они втайне (а может быть, между собой и явно) желали британскому главнокомандующему отправиться на дно морское.
В 8 вечера 4 сентября в столовой Бара-сюр-Об, где Жоффр ужинал своим любимым блюдом – бараниной по-бретонски, – царило крайне напряженное, мрачное и подавленное настроение, передающееся и подчиненным. Внезапно появился штабной офицер: «Его черная форма посерела от пыли, как и борода, и все лицо. Воспаленные глаза моргали от яркого света. Выйдя вперед, он отдал честь и сказал: “Mon général, генерал Франше д’Эспере просил сообщить вам, что англичане готовы участвовать в атаке”». Сэр Джон Френч неохотно и запоздало согласился выполнить распоряжения собственного правительства. Жоффр воздел руки к небесам с возгласом: «Вот теперь можно выступать!»{630} Даже если делать скидку на преувеличенную театральность изложения Спирса, суть остается неизменной. Мюррею и Вильсону каким-то образом удалось убедить коротышку-фельдмаршала, что британцы должны создать хотя бы видимость участия во французском наступлении. Жоффр отдал приказ о начале операции союзных войск на Марне 6 сентября. В четверть десятого вечера сэр Джон Френч официально подтвердил телеграммой участие британских экспедиционных войск.
В тот же день Клюк радиографировал немецкому верховному командованию: «В ходе тяжелых и продолжительных боев армия истощила почти все свои силы. <…> Срочно необходимо подкрепление». Клюк практически в открытую признавал, что праздновать победу на предыдущей неделе было преждевременно. Вальтер Блюм так описывал состояние своей роты: «Небритые, не мывшиеся уже который день… заросшие щетиной, они напоминали первобытных дикарей. Мундиры покрыты пылью и заляпаны кровью после перевязки раненых, черные от порохового дыма, изодраны в лохмотья кустами и колючей проволокой»{631}.
Вечером 4 сентября Мольтке окончательно и открыто отказался от доктрины Шлиффена, признав французскую угрозу по правому флангу, хоть и недооценивая ее серьезность. Согласно его указу, последние крупные атаки этой войны надлежало провести центру и левому флангу немецкого фронта, чтобы закончить все под Верденом. Мольтке призвал Клюка и Бюлова к тесному взаимодействию и приказал развернуть 5-ю армию к Парижу, на случай если союзники предпримут контрнаступление с той стороны. Клюк, однако, проигнорировал невнятное распоряжение начальника Генерального штаба и ринулся дальше преследовать Ланрезака. Командующий 3-й армией Гаузен вечером 4 сентября доложил, что дает своим войскам выходной на следующий день, а значит, участвовать в запланированном наступлении Бюлова он не сможет. Мольтке не возражал, и снова промедление дорого обошлось немцам: если бы Гаузен продолжил наступать, он мог бы вклиниться в брешь между войсками Фердинанда Фоша – командующего только что созданной 9-й армией – и Лангля де Кари, но он упустил эту возможность. Так захватчики Франции, упиваясь победой, чуть не захлебнулись.
Пока союзники готовили наступление, война шла своим чередом. Почти на всех фронтах практически ежечасно гибли люди: Френчу пришлось отражать крупную атаку немцев на высотах Гран-Куронне у Нанси, пока на севере собиралась 6-я армия. Знаменитый поэт, социалист и публицист Шарль Пеги погиб 4 сентября у Виллеруа от ранения в голову в возрасте 41 года, и его смерть стала символом французского самопожертвования, равно как в грузной фигуре «папы» Жоффра вскоре воплотилась решимость его страны одержать победу{632}.
Разумеется, ни одна из сторон не ведала, что немцам не суждено будет продвинуться дальше по территории Франции. Старая мадам Лемер, близкая знакомая Пруста и хозяйка одного из знаменитейших парижских художественных салонов, находилась 5 сентября в своем шато в Ревейоне, департамент Сена и Марна, когда на эти земли вступил авангард немецкой армии. Она прогуливалась по саду со своей дочерью Сюзетт, когда зеленую изгородь перемахнул немецкий кавалерист и осадил лошадь прямо перед хозяйками шато. Вставив в глаз монокль, незваный гость провозгласил: «Я хотел посмотреть на Мадлен Лемер, и вот она!» После этого он натянул поводья и ускакал прочь, явив наглядный пример взаимопонимания между культурными сословиями разных стран{633}. Однако уже вечером в шато обосновалась немецкая часть.
Французские войска из Парижа уже подтягивались на фронт, и армия Манури занимала предназначенные для нее позиции, однако где именно развертывать 5-ю и 6-ю армии, а также экспедиционные войска, так окончательно и не определилось. На следующий день Жоффр доехал до шато Во-ле-Пениль близ Мелена, где расквартировался сэр Джон Френч. Последующие события, красочно (хоть и чересчур театрально) изложенные Спирсом, широко известны, однако без них картина 1914 года будет неполной. Войдя в зал, Жоффр обменялся приветствиями с небольшой группой вставших при его появлении французских и британских офицеров. «Без лишних предисловий, – писал Спирс, – он заявил своим негромким бесцветным голосом, что счел своим долгом лично поблагодарить сэра Джона за решение, от которого, возможно, зависит судьба Европы»{634}. Британский фельдмаршал поклонился в ответ.
