Девушка прижала к груди руку с четырьмя пальцами, плача навзрыд и крича от боли в кляп. Абсолютно спокойный Ваас вернулся к девушке, чтобы вытащить из ее рта ткань. И тогда на всю комнату раздались ее рыдания. Но продлились они не долго, ибо Монтенегро они раздражали — он схватил девушку за волосы и притянул ее лицо к своему.
— Заткнись нахуй! ЗАТКНИСЬ НАХУЙ!
И Фостер заткнулась. Она скулила себе под нос, лишь бы угодить этому психопату.
Мое сердце бешено колотилось. И я знала, что Ваас его слышит. Я была больше не в силах смотреть на это все и отвернулась, смотря в дверной проем. Мне хотелось вдохнуть в легкие побольше воздуха, но дыхание никак не получалось выровнять. По телу несколько раз прошла судорога. А я все так же молчала, не издала ни звука, прикрывая дрожащие губы ладонью.
Боковым зрением замечаю, как Ваас проводит какие-то махинации на подоконнике, но из-за его спины я ничего не видела. Крис склонила голову, уронив ее на поджатые колени, и прижимала к себе окровавленную ладонь. Вся ее и так красная майка пропиталась темно-алой кровью. Лица девушки я не видела: длинные волосы были растрепаны и свисали до голеностопа.
Я медленно сползла по стене и осела на пол, поджав к себе колени. Мои пальцы зарылись в густые волосы, нажимая на виски. И уже вскоре почувствовала, как в меня впивается хищный взгляд. Я прикрыла глаза, мечтая проснуться. Послышались тяжелые неспешные шаги. На секунду я задержала дыхание, а затем продолжительно выдохнула, выглядывая из-под упавших на лицо волос. Сердце остановилось, когда я увидела эти чертовы берцы. Я физически ощущала на себе сверху пристальный взгляд пирата. Присев передо мной на корточки, он не перестал мне казаться таким большим и устрашающим. Я осмелилась поднять испуганные глаза на его лицо.
Его зрачки расширены до предела. И дело тут было далеко не в плохом освещении. Я бросила взгляд на подоконник, где минуту назад пират что-то делал. На нем явно виднелась белая дорожка, вернее то, что от нее осталось. Он закинулся. Теперь он еще более опасен и непредсказуем…
Неровное дыхание коснулось моего уха, упав с расплывшихся в легкой улыбке губ:
— Я уже говорил тебе, что такое безумие?
Комментарий к Jealousy
mi novia* - моя девочка
gatito* - киса
querida Mary* - дорогая Мари
========== Hurt and trust ==========
В очередной раз я почувствовала резкую боль, стоило кнуту вновь обжечь мою спину, оставляя после себя кровавую полосу огромных размеров и задевая уже полученные секунды ранее. Я вскрикиваю настолько громко, насколько позволяют оставшиеся силы и охрипший голос. Во мне похоронено чувство гордости и желания быть (или, может, казаться?) непробиваемой. Так продолжалось удара до десятого: стоило кнуту пройтись по моей спине, и я зажмуривалась, смыкая челюсти, чтобы не издать ни единого звука. Сколько вообще этих ударов мне довелось так стойко вынести, я не знала, так как сбилась со счета, который хоть как-то отвлекал мой мозг от этой невыносимой пытки. В любом случае, теперь все было иначе — я уже не стыдилась демонстрировать всю физическую боль через душераздирающие вопли и периодически вылетающую из моего рта нецензурщину.
Еще удар, и я кричу громче: ублюдок прошелся прямо по самой глубокой ране, а я уже представила, с каким удовольствием запихаю эту плетку ему в задницу. Сзади раздается противный смешок, словно пират успел прочесть мои мысли. Он что-то вякнул мне на ломаном русском о том, что моя спинка, несмотря на все это месиво, все еще остается сексуальной, а потом выкинул пиздец какую предсказуемую шутку про бдсм. Как жаль, что этот ублюдок стоял не передо мной: с каким бы удовольствием я посмотрела на него после того, как плюнула бы в его уродливую физиономию… Послав мучителя куда подальше, я показала ему одной из связанных рук средний палец.
— И у вас еще есть силы дерзить, милочка? — противно усмехнулся мой мучитель и осуждающе поцокал языком, подходя на шаг ближе. — Неужели всю эту «воспительную работу» нам с вами придется повторить заново, мм?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он вновь замахнулся своей игрушкой, и я всем телом прочувствовала, насколько этот удар оказался сильнее предыдущих. Я зашипела сквозь стиснутые зубы, сжав кулаки до побеления костяшек и сдерживая стон от невыносимой боли.
«Не окажу этому гандону такого удовольствия!»
По моему лбу медленно стекала капелька холодного пота, неприятно щекоча кожу. Руки давно затекли, находясь подвешенными у меня над головой. Еще несколько ударов, сопровождающихся маниакальными усмешками пирата, я сдерживала вопль и слезы от боли, до крови искусав свои губы.
— Бля, закругляйся, Антонио! Мы же не хотим, чтобы принцесса превратилась в хуй пойми что, правда?
На пороге пыточной послышался до боли знакомый голос. Его обладатель вальяжной походкой своих грубых берцев оказался где-то позади меня, возле ублюдка по имени Антонио, который за последние полчаса исполосовал всю мою спину. Я услышала довольную усмешку Монтенегро и его завороженный моим видом голос.
— Хотя знаешь, amigo, выглядит охуенно! Не, реально охуенно! Отличная работа, мужик.
— Я родился художником, босс, — ответил мой мучитель, довольный собой.
Я почувствовала, как в мою спину впиваются две пары зеленых глаз и рассматривают эти кровавые узоры как какое-то гребаное произведение искусства. Больные ублюдки. Впрочем, созерцания стараний Антонио-художника длились недолго. Обменявшись с ним еще парочкой не касающихся меня фраз, Ваас приказал подчиненному свалить в туман, и уже вскоре мы остались только вдвоем в этом полутемном, холодном помещении…
К слову, здесь я отбывала свое наказание по приказу самого Монтенегро. Причина? Все слишком просто. Еще когда я была на свободе, Ваасу доложили о моей выходке на пирсе, буквально в тот же день. Рассказали о том, что это я была виновницей сорванной сделки и помогла сбежать ценному «товару» в лице двух моих подруг. И еще больше Вааса выбешивал тот факт, что ракъят охотно мне в этом помогли, расстреляв к чертовой матери всех пиратов на том пирсе и освободив оставшихся там пленников. Монтенегро давно выжидал подходящего момента, чтобы отыграться на мне за эту выходку, из-за которой он понес колоссальные убытки, и вот теперь, после жестокого решения вопроса с Крис Фостер, он принялся за меня.
Я ведь уже говорила о том, что Ваас закинулся дурью? Мне уже довелось один раз наблюдать Монтенегро в нетрезвом состоянии, и закончилось это для меня опухшей от кровоподтеков рожей… Но никогда прежде я не видела его в состоянии наркотического опьянения, и от этой неизвестности по моей коже пробегал холод…
***
Часом ранее
Когда мы покинули бар и вышли на свежий воздух, где громкие биты уже не так долбили по ушам, Ваас грубо припечатал меня к бетонной стене, вцепившись в мое горло мертвой хваткой. После того, как этот псих отрубил палец своей белобрысой подружке и бросил ее в вип-комнате на саму себя с окровавленной рукой, я и так уже была на взводе, а стоило Монтенегро направить свой гнев в мою сторону, как эмоции окончательно накрыли меня с головой. Он сжимал мое горло, не давая доступ кислороду, и кричал, долго кричал. Выкрикивал оскорбления и ругательства, угрозы и насмешки. Я цеплялась за его руку, молила остановиться, пока в легких еще оставался воздух. А потом в глазах потемнело, и я чуть не потеряла сознание, хватая дрожащими губами воздух.
Однако главарь пиратов не собирался позволить мне так просто отделаться — он отпустил мое горло, дав мне несколько жалких секунд на то, чтобы прокашляться и набрать ртом воздух. Мои колени подкосились, а пальцы свела судорога. Мне было очень страшно. Слезы рекой стекали по моим щекам, вызывая на лице пирата довольный оскал. Когда я немного пришла в себя, Ваас вновь припечатал меня к стенке и устроил самый настоящий допрос. Разумеется, не без физического насилия…
Этот ублюдок хотел знать лишь одно: где я прячу, цитата, «его гребаный товар в лице моих шлюхообразных подружек». Блять, осмелилась бы я рассказать ему об этом? Да никогда. Хотя мне было больно, очень больно: я чувствовала, как боль растекается по всему моему телу, стоит Ваасу только приблизиться ко мне и замахнуться. И я была рада тому, что у Вааса не оказалось с собой ни глока, ни ножа, который пират оставил воткнутым в стол возле пальца Фостер. Но я уперто молчала, и когда сил на то, чтобы ответить хоть что-то у меня в принципе не осталось, на грозный вопрос пирата «Теперь будешь говорить, сучка?», который он задавал уже в сотый раз, я смогла только отрицательно замотать головой, держась рукой за живот, по которому раз шесть прилетал кулак главаря пиратов.
