— Смотрю на тебя, Mary, и думаю…
Рука пирата по-хозяйски легла на мою ягодицу, оглаживая ее, а над ухом раздался его довольный полушепот.
— Почему я раньше не отдал тебя Тони? Видела бы ты свой зад и спинку, принцесса, ты так охуенно выглядишь…
Его забинтованные пальцы поднимаются выше, к пояснице.
— Знаешь, я даже жалею, что сам не сотворил такую красоту на тебе… Но что поделать, amiga, если из меня хуевый художник.
Я чувствую его улыбку и тихий, безумный смех, когда он целует меня в затылок, как маленькую, беззащитную девочку.
Его гребаную девочку.
Если бы у меня остались хоть какие-то силы, я бы воспротивилась, дернулась в сторону, попыталась бы ударить, сделала бы хоть что-то… Но быть сначала придушенной, потом избитой чуть ли не до потери сознания, а затем испытать на себе больше десятка ударов кнутов, которые способны раздробить позвоночник к чертям собачим — это было выше моих сил. Я человек — я чувствую самую настоящую боль. А потому я никак не отреагировала на прикосновения Вааса к моей спине, только сдавленно прошипела, стоило ему задеть пальцем глубокую рану.
— Тебе больно, Mary. И это стоило того, amiga. Теперь у меня пропало все желание выпытывать у тебя инфу о том, где ты прячешь этих выродков.
— Какая приятная неожиданность… — процедила я сорвавшимся голосом.
Мне казалось, что я чувствую боль везде, в каждой клеточке своего тела. Мои подвешанные над головой руки затекли так, что, казалось, если я пошевелю ими, то нахрен вывихну суставы. Боль растекалась по всей спине и даже добралась до внутренностей, в особенности, до позвоночника. Я ощущала, как багровая жидкость из кровавых полос впитывается в мокрую, прилипшую к моему телу ткань. Мне было так херово, а я не могла даже закричать. Я мечтала только об одном — как можно скорее потерять сознание и перестать чувствовать эту боль. А лучше — просто умереть…
Ваас убрал ладонь от моей спины и оказался напротив меня — с его лица исчезла легкая улыбка, но изумрудные глаза оставались такими же безумными. Он встретился с моим уставшим взглядом и запустил пальцы в мои растрепанные волосы, убирая их с лица.
— Как жаль, Mary, что мне приходится наказывать тебя за то, что гребаные ракъят пользуются тобой. Не ты должна висеть здесь в одиночестве, а они все. Они направили тебя на этот путь, они настроили против меня… Но даже сейчас ты видишь конченого гада исключительно во мне, а не в тех, кто так легко бросил тебя в мой лагерь, прямо в мои распростертые объятия. Разве это справедливо, amiga? — спросил Ваас, и во взгляде его проскользнуло искреннее непонимание.
Но ему было не суждено дождаться моего ответа, поэтому пират приблизился и обхватил мое лицо ладонями так, чтобы мы соприкоснулись лбами и я почувствовала его горячее дыхание.
— Почему ты так ненавидишь нас, hermana? Окей, я могу понять твою ненависть ко мне, но за что ты так ненавидишь себя?
Я непонимающе подняла глаза на пирата, и тот сделал то же самое.
— Думаешь, что жаждешь свободы? Жаждешь спасти своих дружков? Жаждешь вернуться домой? Но ты жаждешь только одного, Mary, — крови. Ты желаешь пустить море крови, лишь бы это оценили те обезьяны, которые называют тебя воином. Это они пробудили в тебе эту ненависть. Они и только они. Ты делаешь все, что они скажут, подлизываешь им задницы, но взамен так и не получаешь ничего, что ожидала с такой страстью. Славы. По этому ты так сходишь с ума, я ведь угадал, amiga?
Пират смотрел сквозь меня, словно перед ним лежала открытая книга. Он читал все, что скрывалось в глубине моей души, все, во что я сама отказывалась верить и в чем не хотела признаваться себе. Ваас слегка отстранился, завороженно наблюдая за кровью, что сочилась из моей губы, а затем провел пальцем, стирая ее.
— Тебе не видать этой крови, Mary. Пусти кишки хоть всем моим пиратам — ракъят не дадут тебе того, что они так громко обещали. Они будут требовать все больше и больше, и когда ты будешь полностью опустошена и бесполезна — эти люди забудут о том, что когда-то они называли тебя своей семьей. От тебя избавятся, принцесса…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я сомкнула губы, не в силах больше слушать слова Монтенегро, ведь он говорил о том, чего я больше всего боялась. Заметив мой страх и отчаянье в глазах, Ваас вдруг смягчился, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке. Кажется, он отлично понимал, что я чувствовала.
— Здесь дело не в тебе, Mary. Ракъят бросали всех избранников моей сестры, amiga, бросали и не пытались и пальцем пошевелить ради них, потому что в их сердце уже давно, оочень давно поселился страх. Страх ко мне, принцесса, — к их гребаному воину, который когда-то так же верил в их любовь и преданность.. Знаешь, сколько «великих воинов» я уже отправил на тот свет? И поверь мне, hermana, я не хуже понимаю чувства каждого из них. Вот только блять знаешь, в чем различие между мной и ними? В том, что они уже давно кормят червей, amiga, а я — жив. Я жив потому, что отказался от семьи, Mary, отказался от прошлого. Если не сделаешь то же самое: если не забудешь о своих гребаных друзьях и желании спасти их задницы, если не сойдешь с пути воина и не пошлешь к хуям Цитру, то все, чего ты добьешься в конце этого пути — это искупления своих грехов, Mary. Мне придется стать твоим личным судьей в этом аду, а я не хочу этого, amiga, веришь ты в это или нет.
— Не обольщайся, Ваас, — выдавила я из себя. — Не тебя единственным я считаю ублюдком. И ракъят я давно перестала верить…
— Сколько раз я это слышал блять? Не убеждай меня в том, в чем сама не уверена, окей?
— Нет, Ваас, это правда. И мы уже говорили об этом. Ты блядский антагонист всей моей жизни. А ракъят… Они помогают мне, — менее уверенно добавила я.
— Или дают ложную надежду, если точнее, мм?
Ироничная ухмылка мужчины заставила меня потерять всю уверенность в голосе.
В конце-концов, Ваас знал, о чем говорит, и был прав, но признать его правоту было бы равносильно обречению себя на вечный ад в компании Монтенегро. Все, через что я прошла, что я успела вынести, чему научилась и кого потеряла, все это бы в один миг перестало бы иметь значение, если бы я согласилась со словами Вааса. Желание спасти друзей теперь было тусклым огоньком по-сравнению с пылающей ярким пламенем жаждой мести и жаждой стать кем-то значимым. Эта жажда медленно пожирала мою душу и заставляла забывать о том, с чего когда-то начался мой путь — с чистого и искреннего стремления спасти друзей и сбежать от этого безумия, с обоснованного страха перед человеческой смертью и тесной связи с моими друзьями, которые должны были стать моей опорой и поддержкой…
Как мои намерения превратили меня в человека, способного убить? Как они оттолкнули меня от моих друзей — единственных близких мне людей на этом острове, единственных светлых отголосков прошлой жизни? Как привязали к этому проклятому острову и его хозяину?
Я не знала ответов на эти вопросы, но молилась. Молилась всем известным богам в надежде на то, что та поехавшая Mary, которой я стала, одумается и завершит свое главное дело — спасет друзей — и покинет этот остров, что она вернется к привычной жизни, сможет забыть все, что натворила, сможет отмыть свои руки от теплой крови и очистить разум от отголосков прошлого, от мыслей о главаре пиратов.
Я молилась, чтобы не пасть ниже, чем я была сейчас…
— Ты… Не прав, — все, что смогла еле вымолвить я, теряясь в реальности из-за нехватки сил, после чего устало запрокинула голову, обреченно простонав. — Черт, да когда же ты снимешь меня отсюда?
— Не ной, принцесса, иначе оставлю до утра так висеть, окей? — беззлобно шикнул пират, отвязывая мои запястья от крюка.
Как только веревка перестала стягивать мои руки, я почувствовала всю их тяжесть и холод, так как кровь в них долго не поступала. Ноги меня не держали, и Ваас, готовый к этому, придержал мое обмякшее тело. Я невольно прочувствовала весь контраст разгоряченного тела пирата и моего — мокрого, дрожащего, ледяного.
