но и оно же меня все-таки убило.
– Убило? – Губы и язык не слушались, не желая произносить это ужасное слово вслух. Каспер выплюнул его точно яд.
Дарен невесело отмахнулся. Сделал несколько глотков чая так, будто под стеклом плескался крепкий алкоголь. Донышко звякнуло, коснувшись каменной ступеньки, когда Дарен вновь заговорил:
– Я просто хочу пояснить тебе, что большую часть своей жизни я не был ее достоин. Не было ничего, чем я мог бы быть полезен, никого – кому мог бы помочь. Теперь же все изменилось, и я готов рискнуть, даже если плата будет высока. Поэтому, Каспер, не останавливай меня. Дай мне шанс стать человеком, которого я сам буду уважать. Дай мне повод ощутить, что я живу не просто так.
Неоновая подсветка моста загорелась синим, и в этом жутком свечении Дарен походил на привидение. Эта мысль, навеянная словами Йоркера, больно уколола Каспера. Он резко подскочил на ноги, случайно опрокинув коробку с пиццей. Та перевернулась, и некогда аппетитные треугольнички рассыпались по земле.
– Что за бред ты несешь?!
Изумленный взгляд Дарена снизу вверх метнулся к искаженному злостью лицу Каспера.
– Неужели думаешь – чтобы быть важным и нужным, необходимо нести пользу этому миру?! – проорал он так, что голос эхом отскочил от подпорок и моста.
– Да, я так считаю, – непоколебимо и сухо отозвался Дарен. Будто вовсе не на него был направлен гнев Каспера. – А ты разве нет?
– Придурок! Не знаю, куда ты там собрался, но это того не стоит! Тебе не нужно доказывать свою значимость, чтобы тебя любили!
– Я не смогу любить себя, если не сделаю то, что должен, – не выдержав, Йоркер тоже поднялся на ноги. Каспер был несколько выше, и чтобы смотреть ему в глаза, Дарену пришлось в дерзком жесте вскинуть подбородок.
Они упорно не отводили взгляды, сверля друг друга в немом поединке, пока Каспер твердо не заявил:
– Тогда я буду делать это за нас двоих.
– Что?
– Любить тебя.
Повисло короткое молчание, которое разбавили лишь тяжелое дыхание Каспера и плеск речной воды. На мосту шуршали шины. Вдалеке слышались неразборчивые голоса неторопливых прохожих.
Этот момент неопределенности, застывший между прошлым и будущим, прочно врезался в память Каспера, а спокойное, полное нерушимой уверенности лицо Дарена – точно высекли на сетчатке.
– Вот именно поэтому я и должен сегодня уйти, Каспер. Ты делаешь для меня слишком много, а я…
– Я никогда не просил и не собираюсь просить тебя делать что-то взамен! Даже любить меня в ответ!
– Ты прав. Прости, что не могу принять твои чувства.
Голова Дарена опустилась, будто он был марионеткой, а кто-то обрезал нужную ниточку. Глядя на него, Каспер ощутил, как в груди что-то увядает, однако вслух признался:
– Я был готов к такому ответу и все понимаю. Я парень, ты парень…
– Ты усложняешь, – выдавил Дарен, не поднимая головы.
– Правда? – язвительно спросил Каспер и тут же об этом пожалел.
Дарен отступил на шаг и уперся поясницей о ржавые перила. Одной дрожащей рукой он схватился за прутья, а второй коснулся своей груди и сжал ладонь в кулак, сминая ткань светлой футболки.
– Тебе меня не понять, – сломленно проговорил Дарен и вскинул глаза, в которых дрожала печаль, – но все же я попытаюсь пояснить. Невозможно искренне любить кого-то, если не любишь себя. Иначе это не любовь, а способ самоутвердиться и что-то себе доказать.
Каспер задумался. А любил ли себя он?
Еще пару недель назад он бы усомнился в ответе, но сейчас знал его наверняка. Дарен, может, и не помог Касперу принять себя, но чувства к нему точно дали к этому толчок.
«Я не ошибка!» – кричал в воспоминаниях голос Каспера, записанный на диктофон. И Элон в этом больше не сомневался.
– Я не хочу использовать твою любовь, чтобы притворяться перед самим собой, будто я – не пустое место. Будто я и правда важен.
– Кретин, – тихо буркнул Каспер, но Дарен все равно услышал. Кончик его губ дернулся в кривой улыбке.
– Я не смогу полюбить кого-то, пока сам не полюблю себя.
– И это все, что ты мне скажешь, возможно, прощаясь?
– Нет. Прощаясь, я скажу, что ты замечательный, Каспер.
Горло сдавили подступающие рыдания. Каспер стиснул челюсти, чтобы изо рта не вырвался непрошеный всхлип. Замотал головой, прогоняя слезы, и заставил себя рассмеяться. Это лучше, чем расплакаться у Дарена на глазах и навсегда остаться в его воспоминаниях таким – разбитым и отвергнутым.
– Серьезно. Я всегда думал, что ты обычный говнюк, который затесался в компашку таких же говнюков, – не замечая за смехом Каспера боли, заявил Дарен.
– А я оказался «замечательным» говнюком, – Каспер изобразил в воздухе кавычки, цитируя Дарена, за что тут же оказался пронзен укоризненным взглядом точно стрелой.
– Ты лучше, чем думаешь о себе. Понятия не имею, что у тебя в голове было, когда ты решил подружиться с Тобиасом Вальетти, но рад, что из-за чего-то твои мозги встали на место.
«Ты. Это был ты», – мог бы признаться Каспер, но не стал. В вопросе чувств они уже расставили все точки над «i».
– Ты нравишься мне, Каспер. Очень. Честно. И если бы все было иначе…
– Не надо, – перебил Каспер, старательно не глядя в глубокие карие глаза.
Он смотрел на небо, где уже загорелись звезды, на реку, от которой веяло холодом и тоской, на опрокинутую коробку с пиццей… Но только не на Дарена.
– Не корми меня этими «если бы». Они не помогают, а делают только хуже. Неужели не понимаешь? У нас есть только «сейчас».
Сказав это, Каспер поднял со ступеньки свою бутылку, сделал глоток и отвернулся к берегу. Он хмуро смотрел на воду, пытаясь собрать себя по кусочкам. Знал, что будет так. Знал, что будет больно. Но от этого ничуть не легче.
Когда пальцы здоровой руки побелели от того, насколько сильно стиснули стеклянную тару, и Каспер уже собрался молча уйти, его крепко обняли. Бутылка выпала и разбилась о каменную ступень, превратившись в фейерверк осколков.
– Ты замечательный, – повторил Дарен, уткнувшись лбом в висок Каспера. А затем выпустил его из объятий так же быстро, как и заключил в них.
Будто во сне, Каспер обернулся, чтобы увидеть взбегающего по ступеням Дарена. Каспер мог бы броситься следом, но не стал. Это было прощание Дарена, и, несмотря на уничтожающую боль, Каспер уважал его и этот выбор.
Уважал. Но смириться все равно не мог.
Глава 30
Этель
На душе было неспокойно. Этель стояла у забора «Жерла», прячась в густой тени
