мне придется поднять его и решать: стрелять или не стрелять.
Звон разбитого стекла кажется музыкой или нарушением закона. Вихрь, налетевший с потолка, бросает в меня мелкие осколки. Я открываю глаза и вижу Миели, отмеченного шрамом ангела в черном с распростертыми крыльями.
— Я надеялся, что ты придешь, — говорю я.
— И сейчас, — говорит она, — ты скажешь мне, что ты Жан ле Фламбер и покинешь это место, когда сам этого захочешь?
— Нет, — говорю я. — Не скажу.
Я беру ее за руку. Она обнимает меня. Хлопают крылья, и мы уносимся вверх сквозь стеклянное небо, прочь от оружия, воспоминаний и королей.
21. Вор и украденное прощание
Я прощаюсь с сыщиком — Исидором — у него на кухне, через день после того, как зоку вернули к жизни Пиксил.
— Она теперь другая, — говорит он. — Не знаю почему, но другая.
Мы сидим у кухонного стола, и я стараюсь не смотреть на мрачные, грязно-коричневые эшеровские обои.
— Иногда, — говорю я, — требуется лишь несколько мгновений, чтобы ты стал другим человеком. А иногда на это уходят столетия. — Я пытаюсь стряхнуть зеленое существо, которое бродит вокруг стола. Кажется, оно почуяло во мне природного врага и не перестает жевать мой рукав. — Но тебе, безусловно, не стоит слушать все, что я говорю. Особенно если разговор заходит о женщинах.
Я разглядываю его лицо: костлявый нос, высокие скулы. Сходство определенно есть, особенно в области рта и глаз. Я гадаю, в какой степени Раймонда и ле Рой положились на случай, и надеюсь, что в нем больше ее черт, чем моих.
— Ты тоже изменился, — продолжаю я. — Исидор Ботреле, Криптарх Ублиетта. Возможно, лучше было бы называть тебя королем. Что ты собираешься делать?
— Я не знаю, — говорит он. — Никак не могу принять решение. Я должен вернуть Голос людям. Должен быть какой-то лучший способ выполнять эту работу. Я намерен отказаться от нее сразу же, как только смогу. И я должен подумать… надо ли позволять всем помнить, с чего в действительности начинался Ублиетт.
— Что ж, революция всегда начинается с красивой мечты, — говорю я. — А у вас только что произошла самая настоящая революция. Что бы ты ни решил, будь осторожен. Соборность не упустит случая отреагировать — быстро и жестко. Зоку помогут, но вам придется нелегко. — Я улыбаюсь. — И все же это будет увлекательно. Вас ждут значительные и волнующие события, как в опере, о которой мне когда-то рассказывали.
Он смотрит в окно. Город все еще залечивает раны: вид из окна становится не таким, как был прежде. Отсюда видно, как над крышами Лабиринта торчит алмазная игла Тюрьмы.
— А ты? — спрашивает он. — Ты собираешься уехать и снова заняться чем-то… противозаконным?
— Почти наверняка. Боюсь, мне еще придется оплатить свои долги. — Я усмехаюсь. — Но ты можешь поймать меня, если сумеешь. Хотя, я думаю, ты и без того будешь слишком занят.
Я встаю из-за стола.
— Мне пора. Миели уже несколько дней никого не убивала, а от этого у нее портится настроение. — Я пожимаю ему руку. — Я не твой отец, — говорю я, — но ты лучше, чем я. И постарайся таким остаться. А если тебе все же захочется свернуть на другую дорогу, дай мне знать.
К моему удивлению, он меня крепко обнимает.
— Нет уж, спасибо, — говорит он. — До встречи.
— Ну, мы уже можем отправляться? — спрашивает «Перхонен». — Сколько можно его ждать?
Корабль стоит на площадке, оставленной городом, неподалеку от полуразрушенной и почерневшей стены. Миели в скафандре остается снаружи и дает выход своему нетерпению, быстро шагая взад и вперед. На стене она замечает барельефы, напоминающие ей об Оорте — пейзажи и бесконечные ряды незаконченных лиц. Она прикасается к ним и слышит негромкую песню, высеченную в камне.
— Привет, — раздается голос Раймонды.
Она в обличье Джентльмена, но без серебряной маски, а вместо скафандра вокруг нее ореол из фоглетов. Она тоже замечает барельефы, и по лицу скользит тень печали и вины.
— Все в порядке? — спрашивает Миели.
— Просто вспомнила, что я кое-что хотела увидеть. — Раймонда смотрит на «Перхонен». — Очень красивый корабль.
— Спасибо, — говорит «Перхонен». — Но у меня имеются и другие достоинства, кроме привлекательной внешности.
Раймонда отвешивает кораблю поклон.
— Тебя мы тоже должны поблагодарить, — говорит она. — Ты не обязана была делать то, что сделала.
— Тебе этого не видно, — отвечает «Перхонен», поблескивая сапфировым корпусом, — но я краснею.
Раймонда оглядывается вокруг.
— Его еще нет? Это не удивительно. — Она целует Миели в обе щеки. — Удачи вам и спокойного путешествия. И спасибо. — Она ненадолго умолкает. — Когда ты открыла свой гевулот, ты показала нам свои мысли. Я поняла, почему ты это делаешь. Больше того, я надеюсь, что ты ее вернешь.
— Дело не в надежде, — говорит Миели. — А в желании.
— Хороший ответ, — говорит Раймонда. — И еще — не будь с ним строгой. То есть строгость необходима, но не чрезмерная. Он не в силах справиться с собой. Но он и не так плох, как мог бы быть.
— Вы говорите обо мне? — спрашивает вор, появляясь из транспортной сферы зоку. — Я знал, что вы будете обсуждать меня за моей спиной.
— Я подожду на борту, — говорит Миели. — Мы отправляемся через пять минут.
