головой.
Это не первый раз моего здесь пребывания. И явно не последний.
Но я так хотел стать, наконец, лучше. Настолько, чтобы ему не пришлось больше мучить меня.
Моё сердце — сердце десятилетнего мальчишки, буквально билось о рёбра.
— Не сделал. Я не мог ничего поделать. Ты же знаешь… не мог поделать.
Затянув ещё одну петлю, он похлопал меня по коленке и, приблизившись к моему лицу, сказал:
— Я знаю. И это не оправдание.
Я лежал на спине, смотря на моего отца снизу вверх. С каждым годом седина окрашивала его волосы всё больше, а кожа его куртки пропитывалась запахами дорог и жёстких вылазок всё сильнее.
— Разве я не был достаточно снисходителен последние пару месяцев? Я пытался помочь, не применяя жёстких методов. Но с тобой это не работает. — Его лицо исказилось от смеси любви и недоумения. — Ты выпрыгнул перед ружьём. О чём ты, чёрт побери, думал?
— Ты хотел застрелить его!
— Да, ведь это еда.
— Нет, это олень, и ему было страшно. — Брыкаясь в своих путах, я желал единственного — донести до отца весь ужас охоты: от того момента, как животное замечает оружие, как к нему приходит понимание намерений моего отца и осознание скорой кончины. Животные были разумны. Они всё знали. Они чувствовали то же, что и мы. — Неужели ты не чувствуешь их, пап? Неужели не видишь, как им страшно?
— Сколько раз мне нужно говорить тебе это, сын? — обхватив ладонью мою щёку, спросил он. — Животные для того, чтобы их есть. Все мы по сути своей одноразовые, и если не будем бороться, на нас так же можно охотиться. Так что, к чёрту их страх и панику. — В его голосе послышались гневные нотки. — Ты. Мой. Сын. Ты подавишь это. И больше не поставишь меня в неловкое положение.
Он подошёл к тому месту, где находилась моя голова, и я услышал, как его ладонь легла на рычажное колесо, от чего сердце подскочило, и кровь ускорила свой ток по венам.
— Хорошо, я больше не буду. Я не хотел. И я не хочу быть вегетарианцем. Я пойду на охоту. И я убью. Только не нуж…
— Поздно, Джет. Время преподать тебе урок.
Рычаг провернулся, я почувствовал натяжение, и наступила боль.
Я проморгался, вернувшись в реальность. Сердце билось так же быстро, как и тогда, заставляя часто дышать, практически сталкивая в паническую атаку.
Лишь воспоминание.
Почему я пришёл именно сюда? Почему не выбрал другое место?
Потому что всё началось здесь. Здесь и закончится.
Взглянув вновь на дыбу, почувствовал, как на лбу выступили крупные капли пота. Я сбился со счёта, сколько раз был прикован и оставлен тут подумать о содеянном, пока мои мышцы и суставы трещали от натяжения и горели от боли.
До того дня, пока он не привёл Жасмин разделить этот урок со мной.
Мы же были детьми. Доверчивыми и наивными.
Чёртов ублюдок.
Развернувшись, я подошёл к отцу и схватил его за руку.
— Даже сейчас ты смотришь на меня, будто я самое главное разочарование. Я чувствую тебя, отец. И ты действительно думаешь, что я не смогу. — Посмотрев ему прямо в глаза, я прошипел: — Так вот, ты ошибаешься. Я это сделаю только потому, что ты сделал со мной. Нила, может, и простила бы тебя, но я нет. Не могу. По крайней мере, пока ты не заплатишь.
Кат выпрямился, поведя плечами под моими ладонями. Руки его были связаны, так что сделать он ничего не мог, но попыток заболтать меня он не оставлял.
— Ты всегда был слабаком, Кайт. Но если ты отпустишь меня, я передам наследство. В день твоего рождения я дам тебе всё, что ты захочешь.
Стиснув зубы, подтолкнул отца ближе к дыбе.
— Мне не нужны твои деньги.
Он споткнулся.
— Они не мои. Они твои. Я был просто казначеем, до достижения тобой определённого возраста.
— Что за чушь. — Разрезав на его запястьях верёвку, ту самую, которой была связана Нила, я толкнул его.
Он застонал, ударившись спиной о деревянный стол дыбы, обтерев одеждой пыльное дерево. Отец попытался встать, но я не позволил, и, не сумев сопротивляться, Кат распластался на хитроумном устройстве.
Не мешкая, снятую только что с его рук верёвку, я накинул ему на шею, переместившись на другую сторону деревянной скамьи. Бечёвка легла строго под подбородком, пригвоздив его, словно насекомое, заставив выгибаться и задыхаться.
Сыпя проклятиями, Кат пытался бороться с удавкой.
Я не дал ему возможности заговорить, затянув петлю сильнее.
И чем сильнее я затягивал верёвку, тем сильнее становились его эмоции. Но я мог игнорировать их… пока.
— Слова не помогут, старик. Я многому у тебя научился за эти годы. Давай проверим.
— Подожди… — прохрипел Кат в тот момент, когда я привязывал верёвку к крюку под скамьёй. Он лежал неудобно, свесив ноги. Обойдя отца спереди, я подхватил его под колени, перенеся тело на стол.
Он не мог остановить меня, ибо был слишком занят удавкой на шее и нехваткой воздуха.
Уложив его тело удобней, я принялся за руки. Ухватив его за правое запястье, пригвоздил его к крепкой деревяшке над головой, обернув кожаным ремешком, и с силой затянул.
— Нет, подожди! — хватаясь свободной рукой за горло, просипел Кат.
Он тяжело дышал, в то время как я совершенно спокойно подошёл к изножью стола, чтобы пристегнуть его правую ногу. Кожа загрубела от крови и времени, но всё же обернулась вокруг его лодыжки. Приподняв джинсы, я туго затянул ремень.
— Джетро, стой.
Я не среагировал.
Аккуратно я переместился на другую сторону стола. Он взбрыкнул, когда я придавил его левое колено к деревянной поверхности, и пришлось побороться, прежде чем удалось пристегнуть ногу. Я победил, хоть и запыхался.
Я знатно устал от скитаний по миру и был слаб.
Но во мне, всё же, осталось достаточно сил, чтобы
