одолеть его.
Наши взгляды встретились, когда я, обойдя стол, потянулся к его левой руке.
— Нет, — распахнув широко глаза, захрипел Кат, когда я с силой отвёл его руку, пальцами которой он пытался подцепить верёвку, сдавливающую горло, и грубо припечатал её к деревянной поверхности над головой отца. Он тяжело дышал, пока я, склонившись над ним, затягивал последний ремень.
Итак, Кат был связан по рукам и ногам. Никакого сопротивления, без возможности сбежать — полностью в моём распоряжении.
— Всё ещё думаешь, что я не смогу? — спросил я, посмотрев на него немного жалостливо. Будучи моложе, я всегда надеялся, что он будет ко мне снисходителен. Слепо верил, что мой отец не сможет сделать мне слишком больно.
Но Кат думал иначе. Он помнил, что делал со мной. Помнил каждый крик и мольбу. Настал его черёд.
Я потрепал его по щеке.
Кат тяжело вздохнул, губы его посинели.
— Джетро… блядь, подчинись, и я…
— Больше никогда, отец. — Не желая придушить его раньше времени, я снял верёвку со штыря у основания стола, освободив горло Ката. Аркан соскочил, оставив ярко-красную полосу на коже.
Он вдохнул, жадно хватая воздух.
Оставив его отдышаться, подошёл к столу под заляпанным окном — ни моего отражения, ни прекрасного вида на улицу. От времени мутное стекло сокрыло всё, оставив только меня, моего отца и неотвратимое.
Переживания Ката нарастали, угрожая утопить меня. Но на свою беду он пока не был напуган. Глупый старик всё ещё был уверен, что я не смогу.
Что ж, я докажу обратное.
Ухватившись за угол ещё одной грязной простыни, я сдёрнул её, обнажив длинный стол, и лежавший на нём мерзкий инструментарий.
Сердце ёкнуло, когда взгляд невольно выхватил каждый предмет. Большинство было использовано на мне, но немного досталось и Жасмин.
Содрогнувшись, я поддался памяти, провалившись в воспоминания.
— Нет! Не трогай её!
Но Кат, конечно же, не послушал. Связав руки Жасмин, он повернулся и посмотрел на меня. Кожаные ремешки, вгрызаясь в лодыжки и запястья, крепко держали меня на столе, который был приведён в вертикальное положение, и я висел, словно распятый Иисус.
Я увижу всё, я всё прочувствую, но никак не смогу помешать.
Взгляд карих глаз сестры встретился с моим — напуганный взгляд двенадцатилетней девчонки.
— Не надо. Пожалуйста, не надо, — сквозь всхлипы молил я.
Подойдя к столу, Кат взял тоненькое лезвие.
— Я понял, что научить тебя отключать восприимчивость через боль бесполезно. Посему, придумал идею получше.
Громко протопав по полу подошвами тяжёлых ботинок, он вернулся к дочери.
Я боролся изо всех сил, заставляя дыбу стонать от моих попыток сорвать ремешки.
— Не трогай её. — Жас. Сестрёнка.
Поставив её на ноги, Кат удерживал сестру, приобняв за плечи. Её чёрные лакированные туфельки больше не блестели, они были покрыты пылью и местами потёрты. Я помню, как она получила их. Мама подарила ей их просто за то, что она была такой сладкой и милой маленькой девочкой.
— Только в твоей власти остановить всё, Джетро. — Кат провёл лезвием по плечу Жасмин, разрезая её голубенькое платьице и открывая кусочек кожи. — Всё, что тебе нужно, это сфокусироваться на моих мыслях, а не на её. — Задел остриём нежную плоть, не настолько сильно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы она вздрогнула.
Прикусив губу, Жасмин затихла. Когда мы играли, она смеялась и шутила, но чуя опасность или испытывая страх, всегда затихала. Ничто не могло заставить её говорить: ни угроза ножом, ни мои мольбы освободить её. Она стояла в его объятиях и молчала.
Но, мать твою, как же громко она думала. Крича мысленно о помощи, Жасмин ненавидела меня за то, что помочь я ей не мог. Она разрывалась между любовью к отцу и отвращением к тому, что он делал. Моя сестра изничтожила меня. Смяла и выбросила, словно фантик, не давая сосредоточиться на чём-то другом.
Кат снова прошёлся ножом, но в этот раз, надавив сильнее.
Жасмин дёрнулась и начала рваться в его хватке.
— Стой. Не делай так больше. У меня получилось. Я больше не слушаю её. Я чувствую только тебя. — Ложь. Наглая ложь. Но из-за правды я и попал в эту передрягу, возможно, с помощью вранья мне удастся выбраться.
— И о чём же я думаю, мой мальчик? — склонив голову набок, спросил Кат.
Руки сжались в кулаки, когда натяжение мышц и суставов стало невыносимым. Мысли Жасмин захлёстывали, заглушая Ката. Я не слышал его и не хотел слышать.
Поэтому продолжил врать.
— Тебе нравится сила и власть над ней. Нравится осознавать, что ты породил — ты можешь и убить, — проговорил я, и слова мои показались слишком взрослыми для четырнадцатилетнего мальчишки. Поверит ли он?
Всего на мгновение в душе расцвела надежда.
Тут же разбившись о реальность.
— Нет, Джет, — ответил Кат, и снова пустил в ход нож. И на этот раз… порезав нежную кожу сестры. Слёзы брызнули из её карих глаз, но она даже не вскрикнула. — Я ненавижу всё это. Мне невыносимо делать такие вещи с моими детьми. И я ненавижу тебя за то, что вынужден так поступать.
Кончиками пальцев я коснулся потускневшего от времени тонкого лезвия, брошенного на столе. Я мог бы разрезать его. Мог бы заставить почувствовать то же, что чувствовала тогда Жасмин. Но у меня была идея получше.
Тяжело дыша, прошёл мимо плети девятихвостки, и схватил большую дубинку. Она была очень похожа на ту, что обычно носят и применяют полицейские, но в два раза толще и тяжелее. Такой легко переломать конечности, превращая кости в мелкое крошево.
Я повернулся лицом к отцу. Кат лежал ничком, привязанный к дыбе, широко распахнув глаза.
— Помнишь это?
— Я помню, как ты ныл, когда я использовал эту штуку, — сглотнув, ответил он.
Память услужливо подкинула мне картинки прошлого. Как он избивал меня, оставляя синяки, преподавая мне урок за уроком.
— Тебе не кажется, что
