невыносимой.
Огради себя. Соберись.
Всего одно лёгкое касание могло сломать колено, а несильный толчок выбить локоть. Кат физически был в очень уязвимом положении, теперь нужно было добиться такого же результата и в эмоциональном плане.
Сердце бешено забилось. Я не хотел этого делать. Но сделаю.
— Хочу, чтобы ты знал, я буду с тобой на каждом шагу. Пусть я и не смогу отключиться от твоих переживаний, но сделаю это всё равно. Ибо это не ради меня. — Расставив ноги, я замахнулся. — А ради Жасмин. Ты наконец-то узнаешь, что чувствовала твоя дочь в тот день.
— Джет, нет, не надо. Не надо…
Кат понял, что произошло — я больше не буду сдерживаться. Больше не буду мягким и снисходительным.
До этого была лишь разминка.
А сейчас… сейчас очередь настоящего наказания.
— Извини.
Тяжело сглотнув, я дал волю чувствам и ударил отца дубинкой по лодыжке. Последствия были ожидаемые. Таранная кость приказала долго жить. Надо же, как легко вспомнилась биология — названия частей тела, которые меня особо никогда не волновали, вдруг всплыли в памяти прежде, чем дубинка раздробила их на куски.
Казалось, комната сначала схлопнулась вовнутрь, а потом взорвалась — Кат сделал резкий вдох, а потом закричал.
Его крик, ударившись о крышу, рухнул вниз, задребезжав в древнем окне.
Его крик вернул меня в тот день, который я так старался забыть.
— Прекрати! — Плевать, что я был накрепко привязан к дыбе. Плевать на кровь, стекающую по запястьям из под грубых кожаных ремней. Всё, что меня сейчас волновало, это беззвучно рыдающая у ног Ката Жасмин. — Оставь её в покое!
Тяжело вздохнув, Кат убрал влажные волосы со лба. Этот урок был самым худшим. Он приложил все усилия, чтобы я остался равнодушным к тому, как он истязал Жасмин. Заставлял меня оставаться стойким и спокойным, подключив к монитору сердечного ритма, чтобы отслеживать положительные изменения.
После первых нескольких уроков, он больше не мог терпеть мою ложь, стараясь понять, есть прогресс или его нет.
Прогресса не было.
Не важно, что он делал со мной, я не мог остановить то, что было для меня так естественно. Я чувствовал то же, что и другие, и не мог «отключить» эту способность. Да и как я мог, если не знал способа?
Посему, отец удвоил старания, заставив ходить с ним на охоту и стрелять в несчастных кроликов и оленей. Он угрожал причинить боль Кестрелу и приводил Жасмин смотреть на мои пытки. Поначалу он её не трогал, и одно её присутствие заставляло меня работать усерднее.
Ни на одном уроке она не проронила и слова, просто смотрела на меня грустными глазами, обняв себя за плечи, пока Кат делал всё, чтобы я перенял его внутреннее спокойствие. Чтобы принял его жестокость. Чтобы стал таким же, как он.
Поначалу, я желал, чтобы это сработало. Я поднаторел во лжи, и Кат уже было начал верить, что «излечил» меня, а потом подключил к «детектору лжи» и кардиомонитору. И врать я уже больше не мог.
Жасмин сидела, сжавшись, не поднимая глаз у ног отца. Он не стал в этот раз использовать лезвия, бил её собственными руками, заставляя меня сосредоточиться на его мыслях, а не на её.
Стать хищником, а не добычей.
Стать безжалостным, а не сострадающим.
Стать чудовищем, а не жертвой.
Писк сердечного ритма на мониторе рушил все надежды, показывая Кату, насколько же я был безнадёжен. Меня нельзя исправить. Невозможно.
— Отпусти её, прошу.
— Я отпущу её, когда ты научишься контролировать ЭТО, — вытирая лицо носовым платком и глядя на меня с отвращением, ответил Кат.
— Я не могу!
— Можешь!
— Нет, не могу!
Пока мы с отцом скалились друг на друга, Жасмин ускользнула. Её розовое платьице запачкалось вековой амбарной пылью, так же, как и чёрные колготки.
Пусть он орёт.
Чем дольше я смогу приковывать его внимание к себе, тем больше у Жасмин будет шансов сбежать.
Глянув на сестру, я мысленно приказал ей подниматься на ноги и бежать. Бежать без оглядки и никогда не возвращаться. Быстро кивнув, она дала понять, что приняла команду.
Подлетев, Кат схватил меня за лицо, сжав щёки, и повернул к монитору. Когда меня переполняли эмоции, сердцебиение всегда становилось сбивчивым. Этот чёртов орган словно чувствовал окружающих, стараясь подстроиться под чужой ритм, чужой пульс.
— Что же я, блядь, должен ещё с тобой сделать, Джет? Ты когда-нибудь исправишься?
— Я ис-пвавлюфь, обифафю, — еле выговорил я, стараясь изо всех сил не плеваться слюной. — Я обифафю.
— Я слышал уже эти обещания, они никогда не исполняются.
Заглянув ему за плечо, я молча порадовался, когда Жасмин, вскочив на худенькие ножки, стала пробираться к двустворчатой двери. Почти… иди же, иди.
— Что ещё мне сделать, чтобы заставить тебя сосредоточиться и перестать быть таким слабаком всё время? — проревел Кат, ткнув меня в грудь, где билось моё сердце — сердце мальчишки подростка. — Скажи, наконец, чтобы мы могли закончить этот цирк.
Жасмин ухватилась за ручку и потянула на себя тяжёлое деревянное полотно.
Да, уходи. Беги.
Дверь предательски заскрипела, не желая выпускать добычу.
Нет!
Кат обернулся. Изумлённо уставившись на пытавшуюся сбежать Жасмин, он отпустил моё лицо, но, привязанный накрепко, я не мог пошевелиться. Сжав руки в кулаки, отец направился к столику со зловещим инструментарием.
— И куда это ты собралась, Жасси?
Сестра прижалась к двери, качая головой.
— Беги, Жас. Беги! — дёргаясь в путах, закричал я. — Беги не оглядываясь!
Но она осталась стоять на месте.
И замерла, когда Кат, взяв чёрную дубинку, направился к ней.
— Нет! — закричал я, сильнее дёргаясь в оковах, ещё больше раздирая кожу и ещё больше вызывая страха.
— Я научу тебя контролировать это, Джет, даже если это последнее, что мне придётся сделать, — зловеще проговорил Кат, устроив удобней дубинку в ладони, от чего по телу
