Кат заёрзал, когда ремешки вокруг его запястий и лодыжек медленно натянулись. — Прислушайся к моим чувствам. Внимательно. Я говорю правду.
Самое ужасное, что так оно и было. Ему, правда, было жаль. Его сжигало желание извиниться, и он охотно брал на себя ответственность за всё, что натворил.
Но сожалений не достаточно. Он должен покаяться и пожалеть о своих поступках.
Прерывисто вздохнув, перебарывая слабость и лихорадку, я ещё раз повернул рычаг. Шестерёнки и зубцы слаженно закрутились, толкая друг друга. Надавив сильнее, наклонился к Кату, спросив:
— Готов подрасти на пару сантиметров?
— Пожалуйста, — взмолился он в ответ.
— Не смей умолять, — произнёс я, провернув рукоять на полную.
Дыба повиновалась, разъединяясь под ним, мучительно растягивая тело отца. Кожа на его руках и ногах покраснела и натянулась, словно меха аккордеона на самой задорной ноте.
Кат закричал.
Я снова толкнул рычаг.
Издавая неприятные звуки, стол растянулся ещё сильнее, преодолевая сопротивление распятого на нём тела.
Отец закричал ещё громче.
В ушах зазвенело от внезапно наполнивших голову Ката мыслей, угрожавших мне потерей концентрации. Я почувствовал себя монстром, добровольно питавшимся болью своего отца, и от этого размышления стало тошно. Но в то же время я почувствовал своего рода искупление — я, наконец, стал тем, кем всегда меня хотел видеть Кат, и сейчас был достоин его похвалы.
— Как считаешь? Достаточно? — Я снова нажал на рычаг, а вопрос потонул в его стонах.
Подвижные части дыбы повиновались, раздвигаясь больше, разрывая связки, вгрызаясь задубевшей от времени кожей в плоть на руках и ногах жертвы.
Кат уже не кричал. Скорчив гримасу боли на бледном лице, он завыл, словно раненый зверь. Выгнувшись дугой, напряг плечи и растопырил пальцы ног, руки его сжались в кулаки, впившись ногтями в ладони. Он боролся с дыбой.
Я знал, что он чувствует. Не потому что читал его, а потому, что бывал на его месте. Но я был крепче и моложе. Первыми сдадут плечи — вылетят из суставов. А за плечами последуют и остальные сочленения: выскочат колени, лопнут сухожилия, мышцы порвутся в клочья, сломаются кости — всё зависит от натяжения устройства.
Этот вид пытки был самым жестоким в средневековье, и не только для человека, находящегося в объятьях дыбы, но и для лицезреющих казнь. Тошнотворный треск частей тела, суставов, отказывающихся от борьбы, сломит любого.
Люди легко сознавались только от увиденного.
Смогу ли я зайти так далеко?
Смогу ли медленно разорвать Ката на части, задействуя дыбу, пока его тело не перестанет сопротивляться?
Такой уж ли я бессердечный и безжалостный.
Что ж, выясним.
Ухватившись потными ладонями за рычаг, я ещё раз толкнул его. Стол затрещал, кожа наручей заскрипела, и Кат забился в судорогах, крича:
— Твою мать, стой! Боже, что… что ты хочешь? Прекрати…
— Я ничего не хочу, — ответил я, останавливая механизм. Его суставы были на пределе. Пока что.
И всё же, насколько удивительно человеческое тело. Через час в таком положении начнут рваться хрящи, растягиваться сухожилия, кости стонать от натяжения. Но стоит его отпустить, и всё восстановится. Потребуется время, чтобы окреп позвоночник, выздоровели внутренние органы, но в долгосрочном эффекте, от пытки дыбой не останется и следа.
Я знал это.
Ведь я сам тому прямое доказательство.
Я обошёл вокруг стола, снова вооружившись дубинкой. Вопрос Ката врезался в сознание. «Чего ты хочешь?». Если честно, я не хотел ничего. У меня была Нила, и этого достаточно, но на этот шаг я пошёл не только ради неё, так же за Жасмин, Кестрела, да даже за Дэниеля.
Это было для них.
Резко остановившись, я посмотрел на отца.
— А знаешь что? Есть у меня всё же одно желание, — сказал я, переместившись от головы к ногам моей жертвы.
Кат попытался проследить за мной, но не смог поднять и головы — поза не позволяла.
— Что… что угодно. Скажи, и я сделаю. Ты хороший сын, Джетро. Мы забудем это и двинемся дальше.
— В твоих словах есть доля правды, отец. Я забуду и двинусь дальше, а вот ты потерял такую возможность, когда выкрал Эмму и позволил Бонни манипулировать тобой.
Как только покончу здесь, займусь бабулей. Заставлю пожалеть о том, что стала кукловодом для своих близких.
— Бонни мертва, — напряжённо выдохнул Кат. — Умерла от сердечного приступа незадолго до твоего появления.
Я замер.
Смерть прибрала её в обход меня. Может и к лучшему. Того и гляди я сорвусь и струшу, уступив эмоциям Ката. Забрать ещё одну жизнь у меня явно не хватило бы сил.
— Мне жаль. — При всей моей ненависти к бабушке, к её безжалостности, Кат любил и одновременно боялся своей матери. Я позволил себе прочувствовать это — его боль. Сильную. Он раскаивался и осуждал себя, но этого было мало для искупления. Несмотря на боль, он всё ещё думал, что сможет избежать кары.
Как же старик ошибался.
Подняв дубинку так, чтобы она оказалась в его поле зрения, я подошёл.
— Помнишь, на ком ещё ты использовал это? — Я вздрогнул, поборов пытавшиеся вырваться воспоминания о том ужасном, судьбоносном дне — дне, когда я понял, что мой отец никогда не поймёт меня, когда понял, что должен оставаться сильным не ради себя, а ради моей сестры.
В тот день он преподал мне здесь последний урок. Урок, который помогал хранить верность семье, пока не появилась Нила.
— Кайт… стой, — нервно сглотнув, проговорил Кат.
— Нет, ты больше не вправе отдавать мне приказы, — удовлетворённо постучав по ладони дубинкой, ответил я. — Я ждал слишком долго.
Была в дыбе ещё одна особенность — тело растянутого на ней человека становилось сверхчувствительным. В такой позе естественные защитные оболочки из хрящей и жира не могли защитить.
Удары, которые я наносил до этого, может, и могли причинить боль, но не могли убить. Боль может и была острой, но вполне терпимой. Но сейчас… если я ударю сейчас, боль будет просто
