Всю ночь напролет гитлеровцы освещали ущелье ракетами и обстреливали из пулеметов. Все же Гапоненко с двумя разведчиками удалось вынести тело Черемушкина. Оно все было искромсано пулевыми и осколочными ранами. Обе ноги ниже колен пересечены пулеметной очередью, в груди сквозное пулевое ранение, а голова, лицо и руки иссечены десятками осколков.
Смерть Черемушкина потрясла нас. Разведчики с обнаженными головами молча стояли возле тела друга. Молчание нарушил Рыбальченко.
– Когда мы вышли к реке, то ничего подозрительного не заметили, — говорил он сквозь слезы. — Прошли метров тридцать. Митя ушел вперед. В это время противник открыл огонь. Митя упал, отполз за камень и начал отстреливаться. Мы тоже бросились на землю. Лежим на ровной площадке у самой скалы. Даже укрыться негде. «Отходите», — крикнул Черемушкин. Леша Бородулин ему в ответ: «Ползи сюда. Вместе будем отходить». А Митя кричит: «Нас здесь по одному перебьют. Отходите! Это мой приказ. Потом прикроете мой отход». Начали отползать, меня щелкнуло в руку. Пули воют, не поднять головы… Выход подсказал Митя. Спустились в воду…
Я слушал Рыбальченко и все больше убеждался, что Черемушкин был ранен в ноги в самом начале боя. И раненым он думал не о себе, а о товарищах. Про ранение умолчал, зная, что раненого его товарищи не оставили бы. А это грозило смертью для всех.
– Эх, Митя, Митя, вологодский паренек, отважный партизан и лучший среди разведчиков, — шептал я, прощаясь с другом. — Знай же, боевой друг, что ты уносишь с собою и частицу моего сердца. Ты ушел из жизни с чистой совестью. Мы не забудем тебя, а за смерть отомстим врагу…
Всю ночь третья и разведывательная роты сдерживали натиск фашистов, которые наступали из долины. Не один десяток их нашли смерть в Зеленице. И лишь на рассвете мы сняли оборону и пошли догонять главные силы. Надо было торопиться. За ночь колонна могла уйти далеко, а в горах нагнать ее не так-то просто.
– Ничего, поднажмем и догоним, — успокаивал Федя Карпенко. — Они понесли раненых, а мы налегке.
Не прошли и километра, как дозорные остановились.
– Смотрите, — указал Гапоненко на камень, на котором мелом нарисована стрела в сторону движения колонны.
– Значит, идем правильно, — обрадовался Юра Корольков.
По-моему мнению, радоваться было нечему. Я думал: «Как мог появиться этот знак? Не может быть, чтобы Ковпак или кто иной из командиров распорядился обозначать для нас путь движения главных сил». Такого еще не было в нашей практике. Мы знали маршрут. Да если бы и не знали, то разыскали бы своих по следу. Правда, обоза сейчас не было и след иногда исчезал, но скоро мы его находили.
– Стереть знак и продолжать движение, — распорядился я. — Гапоненко, будьте внимательны.
Когда же на пути начали попадаться повешенные на деревья листки бумаги с такими же стрелами, стало очевидным, что это проделка фашистских лазутчиков.
– Быть всем начеку. Знаки уничтожать. Двигаться без остановки, — сказал я товарищам.
Карпенко ушел вперед со взводом. Вскоре там послышалась стрельба. Когда мы подошли, то увидели трупы двух гитлеровцев.
– Это их работа, — сказал Федя, указывая автоматом на трупы.
Но он ошибся. Знаки продолжали попадаться и дальше. Видимо, кто-то шел вслед за колонной или же в наши ряды проник предатель. Надо было быстрее нагнать колонну и предупредить командование. Легко сказать «быстрее», а как это сделать, если люди уже сутки, кроме воды, ничего во рту не держали, а в вещевых мешках только автоматные патроны и ни крошки съестного. У меня самого начали мельтешить желтые круги перед глазами. Идешь, а ноги подкашиваются.
Выйдя на перевал, разведчики увидели колонну, растянувшуюся тонкой змейкой у подножия горы. Над ней коршунами кружились самолеты. Доносились глухие раскаты взрывов.
Между нами и главными силами обширная делянка вырубленного леса. Решили не петлять по горам, а идти наперерез колонне. Первые двести-триста метров прошли сравнительно легко. Этот участок был очищен от леса и изобиловал ягодами. Хлопцы набросились на лесную малину и землянику. На ходу срывали ягоды и подкреплялись.
Чем дальше углублялись на делянку, тем труднее было идти. Сухие ветки и сваленные деревья загромождали склон горы. Наконец перед нами оказались сплошные лесные завалы. Что делать? Дальше идти тяжело, но как посмотришь назад – волосы дыбом становятся.
– Будь что будет, пойдем вперед, — решили мы единодушно.
Теперь уже никто не наклонялся за ягодами. Берегли силы.
Немало усилий пришлось положить, чтобы выбраться из ловушки, в которой мы оказались по собственной неосмотрительности… Колонну догнали лишь перед обедом. Она переправлялась через мелкую быструю речку и прямой тропой поднималась в гору.
На месте переправы нас встретили Сидор Артемович и Семен Васильевич.
– Потери есть? — нетерпеливо спросил Ковпак, когда мы с Карпенко перешли речку.
– Убит Черемушкин, легко ранен Рыбальченко, — ответил я.
– Об этом уже знаю… Жаль Черемушкина, — сказал Ковпак, провожая взглядом уставших партизан разведывательной и третьей рот. — Как это произошло?
Я подробно рассказал о засаде противника и бое.
– Могло быть хуже, если бы противник имел покрепче нервы и пропустил разведку, а удар нанес по главным силам, половины не досчитались бы, — сказал Ковпак, выслушав меня.
– Не уберегли такого человека. Коротенькая была его жизнь, но чистая, как родниковая вода. Жил честно, сражался отважно и погиб как герой, — с чувством сказал комиссар.
Руднев замолчал. Мимо нас проходили голодные, измученные непрерывными переходами и боями партизаны. Они настолько устали, что при налете вражеской авиации не рассыпались по лесу и не маскировались, а только ложились рядом с дорогой. В настроение людей закрадывалось безразличие.
– Безразличие – опасная болезнь, — сказал комиссар. — Это от голода… Надо убивать лошадей и кормить людей. Мы не можем допустить их духовной слабости… Вы сами-то ели сегодня? — неожиданно спросил Семен Васильевич, обращаясь ко мне и Феде.
– Ели… ягоды, — ответил Карпенко.
– На ягодах далеко не уедешь, — сказал комиссар, пошарил по карманам и вынул три кусочка сахару. — Это вам по одному, а третий Радику.
– Спасибо, товарищ комиссар, пусть все будут Радику. Мы не голодны, — отказывались мы с Федей. — Сами, небось, ничего не ели.
– Я сыт, — твердо ответил Руднев, держа на ладони крохотные кусочки сахара.
– Товарищ комиссар, — начал было я, но Ковпак не дал докончить.
– Як шо Семен Васильевич дает, так берите, не тяните за душу, — сказал Сидор Артемович, часто заморгал и отвернулся.
Протянув руку, я взял сахар и почувствовал, как к горлу подкатывается непрошеный комок. Чтобы скрыть свое волнение, я отвернулся и стал нарочито внимательно рассматривать растянувшуюся колонну партизан, над которой свирепствовали немецкие самолеты.
Разве можно об этом забыть! Эх, разве я взял бы последний сахар, если бы знал, что Семен Васильевич уже больше суток не имел во рту ни крохи и берег эти кусочки сахара для сына…
Справившись с минутной слабостью, я повернулся к Рудневу и сказал:
– Товарищ комиссар, в отряде, наверное, сволочь завелась.
– Что ты имеешь в виду? — насторожился комиссар.
– Путь соединения отмечен стрелками на камнях и листах бумаги, — сказал я и вынул из кармана листок, подобранный на перевале.
Семен Васильевич взял его и долго вертел в руках.
– Нет, не верю, чтобы среди наших партизан нашлись такие, — сказал он твердо. — Наши люди проверены в боях. Мусор от нас отсеивается быстро. К тому же за последнее время в отряд новичков не принимали… Уверен, это дело рук фашистских агентов, шатающихся по горам. Обратите внимание на бумагу. Вряд ли у кого из партизан есть такая… Хорошо, что сказали. Во избежание паники, никому об этом не говорите и предупредите своих хлопцев. Во всяком случае надо повысить бдительность…
Разведчиков я разыскал почти на самой вершине горы 1713, в районе которой сосредоточивалось соединение. Большинство из них поснимали сапоги, проветривали ноги и сушили изопревшие портянки. Костя Стрелюк лежал на спине, подложив под голову руки. Он глядел в небо и что-то бормотал. Я подошел ближе и разобрал слова:
И где мне смерть пошлёт судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
– Пушкиным увлекаешься? Но почему ты выбрал такую печальную тему? — спросил я. — Это на тебя не похоже.
– Веселиться не отчего, — ответил задумчиво Костя, — Что-то за последнее время у гитлеровцев вкус к нашим разведчикам появился. На границе четверых убили, в Полянице ранили одного, в ущелье Зеленицы остался Черемушкин. Сегодня Чусовитин погиб.
