— Девятнадцать…
«Для детей рановато, конечно, но посыл…»
Егор попробовал представить нарисованную Ульяной картину. Он бы наверняка запомнил, если бы в детстве ему щекотали пятки. Такое вряд ли забывается. Попробовал представить, как сам заливается смехом. Попробовал представить себя щекочущим пятки своему ребенку папашей – и грудь ощутимо сдавило. Если когда-нибудь, хоть когда-нибудь, у него будут дети, хоть один, он целыми днями только и будет его щекотать – пятки, подмышки, ребра, снова пятки. И смотреть на это «солнечное лицо». И пусть его деть не взглянет на него глазами его близких, всё равно…
Правда… для детей нужны двое, нужно еще найти, нужна семья.
Вестимо, не его случай.
Можно усыновить… Но… Кто отдаст ребенка одиночке? Требования к опекунам всегда были жесткими.
Хочется стать для кого-то смыслом, да?
Да. Очень.
— Давай я помогу тебе оттуда выбраться… — не двигаясь с места в ожидании разрешения подойти, произнес Егор. — Постоим, покурим, поговорим… А через неделю у нас сольник, организую тебе вписку, познако…
Резкий раздраженный автомобильный гудок, спустя какую-то секунду вылившийся в какофонию безумных уличных звуков, распахнувшиеся глаза малой, её стремительный рывок к парапету – всё случилось в один миг, произошло на их глазах. Там, где только что находился тот парень, больше никого не было… Никого. На единственную секунду мир встал. Перестал вертеться, выключил все звуки. Чтобы через мгновение ожить и сделать вид, что ничего не заметил.
— Е-… Егор?..
Бросившись к перилам, он пытался высмотреть в воде тело, но зацепиться глазу оказалось не за что. Течение шло на них, и Егор кинулся к противоположной стороне моста, предполагая, что мальчугана успело пронести за их спины. В голове успела мелькнуть шальная мысль прыгать следом, рука уже потянулась к вороту, но Ульяна – в мозг она, наверное, умеет лазить, чем еще это можно объяснить? – тут же вцепилась в предплечье мертвой хваткой.
— Нет! Нет! — яростно замотав головой, закричала она. — Не надо!
К этому моменту Уля уже натурально рыдала: нос покраснел, нижняя губа дрожала, руки тряслись. В затуманенных глазах стояли слезы – прорывались из неё всхлипами, лились по щекам ручьями, низвергались с подбородка водопадами. Такое – второй раз на его памяти. Второй раз она так плачет. Первый раз случился в его шестнадцать лет, когда ушел её отец… И… Господи Боже, или кто там, на небе, есть? Есть там кто? Кого просить? Как это вынести? Как на это смотреть и не пытаться сделать хоть что-то, лишь бы ей стало легче, лишь бы пригасить её страх? Как не желать забрать на себя хотя бы часть её боли, обернувшись каким-нибудь Коржиком? Как разрешить себе такой простой и привычный у обычных людей жест, понимая, что тебе же и аукнется? И, возможно, куда сильнее, чем ты думаешь.
К ним стремительно приближался небольшой бело-синий катер.
— Малая… — одной рукой загребая её в охапку, а вторую поднимая наверх в попытке привлечь к себе внимание, пробормотал Егор, — сейчас его найдут… Всё будет… нормально.
«Наверное…»
Странное чувство… Ты вроде как пытаешься помочь, а ощущение такое, что помогают тебе. Ты вроде как пытаешься даже в таком положении сохранять какую-то дистанцию и держаться в рамках, но чем мокрее становится твоя футболка, тем условнее становятся рамки и дистанция, а потом ты, чувствуя нарастающее раздражение от себя самого – такого, блядь, принципиального приверженца отношений на расстоянии вытянутой руки, не ближе, – плюешь просто на всё, потому что футболка ну совсем уж мокрая, хоть выжимай, и плечи трясутся под рукой. Краем глаза следишь за происходящим на реке. Она даже не видит, что парня достают прямо сейчас – причем, кажется, живого. Из-под моста – заметить его под мостом было, конечно же, невозможно. Может, чудом войдя в воду под более или менее правильным углом, не переломав себе о дно ноги и выплыв, он смог зацепиться за кусок какой-нибудь ржавой, торчащей из опор арматуры, может… Да какая разница, как его уберегли?
Там, внизу, голоса, перекрикиваются люди, кто-то даже смеется, кто-то, задрав подбородок, кивает головой и вскидывает руку с поднятым вверх большим пальцем.
— Смотри, малая… — наконец очнулся Егор. — Живой… Твоими молитвами.
Опустил руку, давая ей возможность убедиться во всем собственными глазами. Ульяна вскинула голову, всхлипнула, с усилием вытерла щеки тыльной стороной ладони и отступила на шаг. Глаза забегали по катеру и людям.
— В одеяле вон. Синем. Видишь? — доставая из кармана пачку, спросил Егор. Как всё-таки вовремя он позаботился о сигаретах. Не перекурить вот это вот всё сейчас – просто преступление против собственной нервной системы.
Помедлив, малая кивнула, тягостно и рвано вздохнула, шмыгнула носом, а потом дрожащей рукой изъяла из открытой пачки сигарету и забрала из руки зажигалку. Чиркнула и с третьей попытки прикурила. Попробовала затянуться и ожидаемо тут же закашлялась до слёз из глаз. Но это её не остановило. Вид она имела такой безучастный, словно бездумно перекуривает на лавочке – так обычно выглядят заядлые курильщики, уже не осознающие процесса. Егор, склонив голову, наблюдал за тем, как продолжат развиваться события. С одной стороны, порыв ему кристально ясен, сам он без сигареты сейчас бы не обошелся, и тут всё понятно: Ульяна наивно полагала, что вот этим успокоится. А с другой… Она даже не представляет, на что подписывается. Что это за невнятный бунт такой? Против кого или чего? Или это она в прострации?
Прошло, наверное, с полминуты прежде, чем Егор осторожно вытащил на треть истлевшую палочку из подрагивающих пальцев и демонстративно вышвырнул её в реку. Вообще-то, он против того, чтобы природу загаживать, но тут такой случай… Не до природы, если честно. Вообще.
— Давай не дури, — мрачно изрек он. — Я тебе уже когда-то говорил, что это вредно.
— Ты же куришь, почему мне нельзя? — Ульяна даже не возмущалась. Голос её звучал очень равнодушно, такое ощущение, что ей сейчас и впрямь было все равно, чем травиться. Окажись при нём бутылка рома, глядишь, и опрокинула бы в себя без лишних раздумий.
— А что я? — искренне удивился Егор. — Меня среда воспитала, по-другому и быть не могло.
Не могло. В его окружении дымили с шести-семи лет, это считалось признаком крутости и «таковости». Если ты к семи не сделал ни одной затяжки, ты слабак, с которым базарить не о чем, дохлик, на котором можно ставить крест. Не мужик. С тобой просто разговаривать не станут, ты – пустое место.
Но нет, не убедил. По пронзительному взгляду видно.
— Никотин – яд для организма, — нараспев произнес Егор нравоучительным тоном.
— Вот и заканчивай сам тогда… Раз яд, — отозвалась Ульяна апатично, внаглую залезая в карман его куртки, выуживая оттуда пачку и протягивая раскрытую ладонь в ожидании зажигалки. Пока все аргументы в одно ухо влетали, а в другое вылетали.
«Какой смысл заканчивать?..»
Он поджал губы и помотал головой, давая понять, что зажигалку она не получит. Можно было бы еще кукиш с маслом показать ей, но это уж слишком.
— А мне, судя по всему, и так недолго осталось. Так что пофиг.
Глядя во вмиг округлившиеся, все еще до конца не высохшие глаза, отругал себя мысленно, что позволил себе при ней расслабиться. С малой нужно следить за языком! Он как-то привык к тому, что людям вокруг по большому счету плевать, чем ты там себя травишь, чем закидываешься, как часто и насколько бездумно рискуешь собственной шкурой, что там с твоим здоровьем, что в душе, какие у тебя планы на жизнь, есть ли они вообще, и всё в таком духе. Люди – существа эгоистичные, это природа, и думают о себе, это нормально. А значит, можно молоть любую чушь, будучи уверенным, что она не достигнет нужных отделов мозга.
Можно. Но не с малой. С малой нельзя. Постоянно вылетает из башки.
— В смысле?.. — прошептала Уля, тут же забыв, что собиралась упрямиться. — Егор…
— Забей.
Воспользовавшись её замешательством, вернул себе свое добро. Убрал сразу во внутренний карман и тут же застегнул молнию. Так, на всякий случай.
