Ульяна протестующе тряхнула головой, понимая, что не то. Не те слова. Не потому её тянет к этой двери как магнитом, что он учит её играть, водить и отвечает на её вопросы.
— А самое главное… Пляж и ссору нашу помнишь же? Вечером он принес мне мороженое и сказал, что был не прав. Что испугался. Что ему хватило в жизни потерь и что терять вновь он не готов. Юль… Понимаешь?.. — впервые за весь монолог она задержала взгляд на подруге. — Ты же знаешь его, можешь ты это себе представить? Можешь? Вот и я до того момента не могла. У меня внутри всё разнесло в ту же секунду. Это не пустой звук – я видела в глазах. Юль, — простонала Ульяна беспомощно, — иногда в его глаза страшно смотреть… В них такое… Душа шиворот-навыворот, перекорежено всё, вот что.
Сколько еще будет продолжаться эта пытка исповедью? Сколько ей еще говорить прежде, чем она почувствует, что все сказала, ничего не утаила? Сколько говорить, чтобы самой полегчало? Сколько вина в себя надо влить, чтобы всё стало неважно?
— А сегодня мы пытались снять одного парня с моста, и Егор с ним говорил… Я слушала, и меня изнутри перекручивало, потому что я осознавала, через что именно он проходил один после гибели родителей. А потом тот парень то ли сорвался, то ли все-таки прыгнул, меня накрыла истерика, я ревела ему в плечо и… — невыносимо! Воспоминания совсем свежи и от них едет крыша. — Почему? Вот о чем я опять себя спрашиваю. Чем дальше заходит, тем чаще спрашиваю, чем дальше заходит, тем больше подозрений, что причины тогда были другие, не институт, не новые друзья и не новая жизнь. Не знаю… Может, его семья начала переживать, что слухи пойдут какие-нибудь, я не знаю! Он не рассказывает. Я вижу, что избегает говорить об этом, и боюсь спросить. Может, они и пошли, слухи эти…
Ну всё, слезы опять полились в три ручья, водопадами, нос зашмыгал, плечи затряслись. Юлька, за всё это время не проронившая ни слова, ни звука, вздохнула, подвинулась ближе и загребла в охапку, и всхлипы сменились сдавленными рыданиями. Пальцы легко перебирали волосы, пытаясь успокоить, а острый подбородок уткнулся в макушку. Уля слышала, как колотится соседнее сердце. Еще одна промокшая по её вине футболка за единственный день.
— Юль, это трудно. М-мне кажется, я этого не вынесу, — простонала Уля, чувствуя, как оставляют силы. — Я н-не хочу слушать осуждения в свой адрес, а в его адрес я не хочу слышать вообще ничего. Ни от кого, слышишь? За кого бы вы там его н-не держали. Я не буду б-больше это слушать. Я… я отказываюсь. Считай, что я… ч-что я оглохла. Я ни за что от него не откажусь. Тогда меня спасал он. Сейчас мне хочется хоть как-то помочь ему. Я в-вижу вокруг него людей и одновременно не вижу никого. Это одиночество в т-толпе, п-понимаешь? У него никого нет. Больше. Я не знаю, как он справляется с этим пять лет. П-прыгает с парашютом, играется с жизнью. Прямо сейчас он в больнице у бабы Нюры. П-потому что у бабы Нюры тоже никого нет. П-понимаешь?
Юлька кивнула, вздохнула и крепче сжала в объятиях, утешая, как умеет.
— Я з-знаю, что вляпалась. И что там тупик, б-без просвета. Для него я малая. Голова все осознает. Вот только… душе плевать. И это… Юль… Это п-пиздец какой-то, если честно… Это пиздец.
...
— Алло. Тетя Надя, здрасьте. Это Юля Новицкая. Ульяна у меня, она тут нечаянно уснула. ...Ага. Уже поздно, можно оставить её до утра? ...Могу фотку прислать или видео, а то вдруг вы не верите. ...Можно, да? Спасибо. ...Сейчас пришлю.
***
«Ямаха» с рёвом берёт разгон к линии горизонта. Там, впереди, крепкий, густой туман – не видно ничего, сплошь молоко. Узнаваемая фигура в кожаной куртке удаляется от неё на бешеной скорости, не реагируя на окрики, сердце оцепенело и больше не стучит, глаза вцепились в уменьшающееся пятно. Где-то там, впереди, препятствие, пропасть, через которую ему вздумалось перелететь, стремительная горная река. «Да ладно тебе, малая, лицо попроще. Все там будем», — это последнее, что она услышала, увещевания не достигли цели. Она стоит на месте, окаменевшая, и беспомощно провожает его взглядом, не в состоянии сделать ничего, вообще.
Секунды – и «Ямаха» взлетает на горке, к огромной черной стае проносящихся в небе голубей. Мгновения – и далекий туман подползает к ногам, окутывает их, поднимается по бёдрам к груди, оплетает и проникает в легкие, не давая дышать. Минуты, часы, дни… Вечность с мгновения, как он не вернулся.
— Егор?!
Нет ответа.
*** Кто трезвонит в дверь, не переставая? Кого убить? Вы время видели?
Скатившись с кровати, с трудом разлепив ресницы, он нащупал на стуле домашние штаны, футболку не нащупал, забил и поплёлся открывать так. «Сорян, что не при параде, но какого лешего?». Звонок не замолкал, казалось, ни на секунду, а пока он натягивал на себя, что под руку попалось, к пронзительной трели добавились слабые хлопки ладонью. На наручных часах шесть утра.
«Ну?»
С превеликим трудом заставляя себя держать веки открытыми, навёл резкость. Перед ним с мокрыми, полными ужаса глазами, забывая моргать, стояла растрёпанная, запыхавшаяся соседка.
«За тобой что, гнались? Ты откуда вообще?.. Что происходит?..»
— Малая? Ты чего? Что стряслось? Что с лицом?
Голос со сна хрипел, а помехи в голове мешали мозгу включиться.
— Ничего… То есть… Всё в порядке, — тихо отозвалась она. — Просто сон плохой… приснился. Прости, что разбудила. Я хотела убедиться… Там… «Ямахи» нет.
«Что?.. За домом она… Сон?..»
Она сказала, и он понял, что ему тоже снился какой-то сон… Странный незнакомым, согревающим чувством нежности и ощущением света. Он там был не один, еще кто-то… Он не помнит таких снов, это первый. И тем обиднее оказалось просыпаться. Достав из кармана увесистую связку ключей и развернувшись к своей двери, Ульяна шмыгнула носом и загремела металлом.
А он так и остался стоять в дверном проеме, пытаясь осознать происходящее. Без толку, наверняка понятно было лишь одно: одежда на ней вчерашняя. В распухшем рюкзаке мотокомбез. Хорошо, видимо, встретилась с этим своим товарищем, с продолжением. Ну, и что он за тип? Ей оно точно нужно? Это что, значит, кончились их покатушки? На него у неё времени теперь не будет? Это… видимо, придется с кем-то её делить? А если он не хочет?
— Ты вообще откуда? — делано безразлично поинтересовался Егор.
Хрупкие плечи вздрогнули, ладонь на секунду замерла на дверной ручке.
— У Юльки ночевала.
«А, ну да… Конечно. У Юльки… Десять лет назад я бы в это ещё поверил…»
Плохо поддающееся контролю, стянувшее сердце удавкой чувство прекрасно знакомо ему с детства. Егор помнит её, он рос с ней – извечной своей спутницей. И был уверен, что давно перерос. Ан нет. Похоже, это просто тех, кто мог в нём её вызвать, не осталось.
Ну какого же чёрта? Что за херня?
Комментарий к
XVII
. Выход в окно – это не выход Хочется поделиться новостями: у работы появилась бета! ❤️ А это значит, что текст станет лучше, приобретет
