– Сэ-фэ-си, – прошептал он и через силу поднял руку и протянул к ней.
Сэфэси шагнула навстречу брату и покачнулась. Дэниел подхватил её и помог ей идти. С трудом преодолев расстояние в два шага, она улыбнулась ему, потом опустилась на колени и протянула руку брату. Он взял её в свои.
– Су-фус, – воздух принял от неё слабые звуки и отдал их Суфусу.
– Сэ-фэси, – сказал он и погладил её белокурые локоны.
– Бра-тик… зага-дай… небо, – в глазах её промелькнул блик жизни.
– Твои… гла-за, – ответил он. – Теперь… ты.
– Глаза… Дэ-на: он… пришёл… не зря.
– Да, – прошептал Суфус.
Вдруг пальцы его охватила судорога.
– Сэ-ф… – ещё раз успел он произнести имя сестры, и жизни в нём больше не осталось.
Слеза скатилась по щеке Сэфэси, и это была последняя капля её жизни.
Дэниел склонился над ними и зарыдал…
– Беги за лекарем, парень! – вдруг прямо над собой услышал он чей-то голос.
Он глянул на человека, сказавшего слова надежды. «Фэлэфи, – промелькнуло у него в голове. – Она спасёт их». Подстёгнутый этой мыслью, он помчался к знакомому дому. (Если бы вчера он был вместе с друзьями в «Парящем Ферлинге», он бы узнал теперь в этом человеке того, в чьих глазах Семимес угадал тёмные мысли)…
* * *
Дорлифская площадь рыдала и вопила сотнями голосов, и эти смятенные и горестные звуки не только подгоняли Дэниела и Фэлэфи, но и призывали каждого дорлифянина… Семимес, Мэтью и Нэтэн помогли двум сельчанам положить Суфуса и Сэфэси правильно (так предложил Семимес): рядом друг с другом, лицом к небу. Потом Мэтью и Нэтэн встали подле бездыханных тел своих друзей. Они, как и многие другие, ждали Фэлэфи, ждали чуда. Но пока чуда не случилось, а безжизненность была зрима, плач занял место предновосветной жизни Дорлифа… И жизнью Мэтью и Нэтэна в эти мгновения тоже был плач по Суфусу и Сэфэси: Мэтью не сдерживал слёз, Нэтэн плакал лишь сердцем…
Семимес, покинув скорбную площадь, побежал домой за отцом. Сообщив ему и Гройоргу страшную весть, он ушёл к своей иве. Он опустился на землю подле камня, прижался к нему щекой, обнял его и свернулся клубком. Протерпев ещё немного, он заплакал навзрыд. Обливаясь и захлёбываясь жгучими слезами, он стал рассказывать о своём горе тому единственному, с кем только и мог поделиться своим горем:
– Суфус и Сэфэси… Суфус и Сэфэси… Так звали брата и сестру… братика и сестричку… моих дорогих друзей… Всё!.. Всё! Нет больше Суфуса и Сэфэси! Там, на площади ещё надеются, что они оживут… что их оживит Фэлэфи. Никто… никто-никто не поможет им. Даже Фэлэфи не поможет им… Их убили… Всё! Нет больше Нового Света!.. Всё! Нет больше соцветия восьми!.. Как она: «Соцветие восьми!» Нет больше соцветия восьми!.. Как она: «Мы цветки на одном стебле». Только Сэфэси могла так сказать… Всё! Нет больше цветков, которых звали Суфус и Сэфэси… Соцветие восьми… Это начало. Это было начало. А теперь… Как она мне: «Кто бы так сказал, Семимес, дружок?» «Один человек», – ответил я… Один человек, которого на самом деле нет. Он был бы… я был бы им, если бы был целым человеком… Суфус и Сэфэси были такими… Они были правильными… Всё!.. Всё!..
Толпа расступилась перед Фэлэфи. Она подошла к Суфусу и Сэфэси, встала на колени подле них и подняла над ними руки ладонями вниз…
– Их души покинули Мир Яви, и я не в силах вернуть их, – сказала она, обводя взором дорлифян.
Утихшую было площадь захлестнула новая волна плача.
– Что умертвило их? – раздался голос из толпы.
Фэлэфи поводила над Суфусом и Сэфэси руками и вдруг отдёрнула их, будто испугалась чего-то.
– Я услышала что-то чуждое. Оно в их телах.
– Громче! Фэлэфи, громче!
Фэлэфи поднялась и сказала:
– В телах Суфуса и Сэфэси что-то чуждое! Оно отняло у них жизнь!
– Что это, Фэлэфи?!
– Мы ничего не видим!
Из толпы вышел Малам и жестом руки попросил всех угомониться. Затем обратился к Фэлэфи:
– Фэлэфи, дорогая, позволь мне назвать то, что ты почувствовала руками, но что скрыто от наших взоров.
– Да, дорогой Малам.
Малам опустил палку на землю между телами Суфуса и Сэфэси и всё своё внимание отдал руке. Покачав головой, он сказал:
– Кинжалы-призраки сразили наших дорогих Суфуса и Сэфэси. Позвольте мне открыть их вашим взорам.
– Поддержим Малама. Он знает, что говорит, – попросила дорлифян Фэлэфи.
– Покажи их нам, Малам!
– Мы хотим увидеть их!
– Мы хотим знать правду! Кто убил их?!
Малам осторожно прикоснулся палкой к тому невидимому, что остановило ток жизни в Суфусе – все разом ахнули: они увидели рукоять кинжала, который пронзил его грудь. Малам выдернул кинжал и отдал Фэлэфи. Затем он открыл взору дорлифян кинжал, что оборвал жизнь Сэфэси, и отдал его Тланалту, который стоял в первом ряду собравшихся. Тот поднял кинжал над головой, чтобы его могли увидеть все.
– Кто убил их? – снова прозвучал вопрос, на который пока никто не дал ответа.
И Тланалт, и Фэлэфи, и вслед за ними все, кто мог видеть морковного человечка, обратили свои взоры на него. И он сказал:
– Кинжалы-призраки вложил в руки труса Повелитель Тьмы. Этим убийством в канун Нового Света он показывает нам, что отнимет у нас свет, как отнял сегодня Суфуса и Сэфэси, людей, которые дарили нам свет. Этим убийством он начал войну нелюдей, корявырей, которым стало тесно в Выпитом Озере, против людей.
Гул поднялся над площадью… Фэлэфи попросила тишины, и, когда общий голос возмущения утих, сказала:
– Суфус и Сэфэси погибли. Но мы с вами продолжаем жить. Суфус и Сэфэси хотели, чтобы мы встретили Новый Свет. Повелитель Тьмы, напротив, жаждет лишить нас его. И мы, следуя светлому желанию сердец наших дорогих Суфуса и Сэфэси и наперекор тёмной воле, встретим Новый Свет. А потом пойдём на войну.
– Да! Правильно! – раздались согласные голоса дорлифян.
– Пусть сегодня не будет веселья, – продолжила Фэлэфи. – Но мы соберёмся на площади, каждый со своим загадом, как и прежде, и дождёмся прихода Нового Света. И те, чей загад сбудется, завтра выберут украшения на Новосветном Дереве и возьмут их себе, в память о Суфусе и Сэфэси. А теперь нам всем надо успокоиться и уступить место скорбной тишине.
– Стойте! Не расходитесь! – раздался голос из толпы, и все узнали этот голос. – Я буду говорить с вами!
Фэрирэфа пропустили. Он подошёл к телам Суфуса и Сэфэси и, встав на колени, сказал в тишину, которая жадно прислушалась к нему:
– Простите меня, дорогие мои друзья. Простите за то, что вы мертвы, а я жив… Было бы лучше, если бы убийца сначала пришёл за моей жизнью.
Люди в недоумении стали перешёптываться. Фэрирэф поднялся, приблизился к Фэлэфи и тихо спросил её:
– Ты уже знаешь, что Слеза, которую хранили Суфус и Сэфэси, была похищена убийцей?
– Нет, Фэрирэф, – ответила Фэлэфи взволнованно и даже растерянно (она вовсе не думала о Слезе, когда пыталась услышать руками хоть малейшее дыхание жизни в телах убитых дорогих ей людей).
– Фэлэфи, дорогая, – вступил в разговор Малам, – это правда: Слезы нет ни у Суфуса, ни у Сэфэси. Я заметил это, когда вынимал кинжалы, но ждал, пока люди разойдутся, чтобы сказать тебе об этом.
– Мы потеряли слишком много времени, чтобы попытаться распознать убийцу и вернуть Слезу, – с досадой заметил Тланалт.
– Беда, – тревожный шёпот вышел из груди Фэлэфи.
– Подожди, Фэлэфи. Хватит с нас одной беды, – сказал Фэрирэф и, ничего не объяснив ей, обратился к сотням собравшихся сельчан: – Дорлифяне! Вы хорошо знаете меня и верите мне!..
– Да, Фэрирэф! Не сомневайся!
– С чем ты пришёл? Скажи нам!
– Что ты знаешь, Фэрирэф?
– Так знайте же и вы, что знаю я! Сегодня хотели убить не только дорогих нам Суфуса и Сэфэси! Тот, кто убил их, пытался убить и меня!
Толпа ахнула. Фэрирэф продолжал:
– Но я одолел его. Убийца Суфуса и Сэфэси лежит в моём саду. Он мёртв и больше ни у кого не отнимет жизнь.
Многие сорвались было с места: им не терпелось собственными глазами увидеть убийцу. Но Фэрирэф окриком остановил их:
– Стойте! Стойте! Я сам отведу туда членов Управляющего Совета и нескольких мужчин, которые заберут тело.
– Кто этот изверг? – спросил кто-то из дорлифян.
– Я не знаю его имени. Никогда прежде не видел его. Но он не дорлифянин. Своих я знаю так же хорошо, как все вы знаете меня.
– Фэрирэф?! – раздался голос Руптатпура, и все поняли, что Фэрирэфу не избежать участи отвечать на вопрос с подковыркой. – Откуда же ты узнал, что тот незнакомец, что оказался в твоём саду, убийца? Или он сам тебе об этом сказал перед тем, как ты лишил его всякой возможности говорить?
