и говорить, если вдруг будут спрашивать. О своей наблюдательности он никому сегодня рассказать ещё не успел, о чём пожалеть ему пришлось тут же. В общем, обошлись без излишнего членовредительства: доморощенного шпиона окунули головой в мутную реку и, когда он перестал дёргать конечностями, отпустили плыть по течению – оскользнулся человек по пьяному делу. Бывает.
Туманов решил вернуться в Слободу. Понятное дело, его крайне заинтересовала личность таинственного «чина из ЧеКи», но ещё более – интерес того к чужим людям: с чего бы это? Вполне возможно, что этот интерес по их душу. Так или иначе, а этот хвост следовало обрубить сейчас же, потом будет некогда.
К постоялому двору подъезжали с разных сторон. У коновязи кивали друг другу головами пять разномастных лошадок, под седлами, в окнах постоялой избы белели занавески, скрывавшие внутреннее убранство и посетителей. Суматову досталась позиция у крыльца: принимать всех, кто выскочит, и не пускать никого с улицы. Он облокотился о перила и застыл скрестив руки, пряча в рукаве нож. Туманов толкнул дверь и вошёл в избу.
В единственной большой комнате было накурено, едкий дым крепкого самосада едва уходил в дымоход печи. Пятеро красноармейцев беспечно расположились за широким столом, и судя по всему собирались погонять чаёк, разложив перед собой горку рафинада и связку баранок. На столе исходил паром медный чайник, в окружении полудюжины оловянных кружек. За столом, спиной к нему, сидели двое, ещё трое, рыжий, белобрысый и бородач, расположились напротив и с неудовольствием смотрели на него. Пять винтовок с примкнутыми штыками, стояли горкой у печи. Туманов уверенно и не суетясь, молча прошел к столу, сокращая дистанцию и вгоняя себя в боевой транс.
– Э, тебе чего тут? – недоуменно и развязно спросил долговязый рыжий парень в гимнастерке.
«Этого живым»…
Когда сидевшие спиной начали оборачиваться, Туманов без замаха, коротко рубанул ребром ладони по сонной артерии одному, другому и опершись левой рукой о стол перемахнул через него, впечатав носок сапога в висок отпрянувшему белобрысому. Приземляясь по ту сторону стола придержал рукой рыжего, метнувшегося к винтовкам, и костяшками пальцев ударил в горло бородача, ломая кадык – он среагировал достаточно быстро и попытался обхватить Туманова руками. Рыжему сдавил шею и пару раз ударил лицом о стол. Осмотрелся, оценивая диспозицию: двое падали со скамьи, белобрысый лежал у печи, бородач хрипя оседал на пол, рыжий уткнулся носом в стол и безвольно опустил руки вдоль тела. Туманов ослабил хватку, и в два счёта связал ему руки за спиной. В чувство его он привёл просто – плеснул за шиворот кипяток из чайника и придержал на стуле, когда тот пытался взвиться свечкой от отчаянной боли. Крика тоже не вышло – Туманов предусмотрительно запечатал рот кляпом из грязной тряпки. Убедившись, что пленник широко открытыми глазами наблюдает за ним, Туманов достал нож, и не спеша, показательно, обошел четверых его товарищей, проверяя каждого неглубоким уколом в ключицу – все были мертвы.
– Поговорим? – вопросительно посмотрел на пленника.
Когда тот утвердительно потряс головой, выдернул кляп и поддев окровавленным острием клинка его за подбородок, сухо сказал:
– Не врать.
Свободной рукой он ловко вытащил у рыжего из кармана гимнастерки потрепанную книжку красноармейца, и распахнул её одним движением.
– Фамилия, имя, номер части и фамилия командира…
На крыльцо вышел минут через десять, кивнув расслабленно-бдительному Суматову: за мной. Вскочили на лошадей и неспешной рысью выехали на улицу, свернув в ближайший переулок и припустив к выезду из села. Сзади, на постоялом дворе треснуло стекло и в небо взметнулся густой столб черного дыма, и почти сразу же раздался чей-то крик
– Горим!
Всю обратную дорогу Туманов молчал, а Суматов не лез к нему с расспросами. Полученную на допросе информацию логика принимать отказывалась: по фамилии, внешнему описанию, повадкам и особым приметам командир этих чоновцев был похож на погибшего Макарова. Но ведь не мог человек умерший на твоих глазах воскреснуть, не мог воскреснув выбраться из могилы, а воскреснув и выбравшись, не мог перейти к врагу и занять командную должность. Не мог. И если бы он не узнал про интерес этого человека к обозу, и к себе лично, то нипочём бы не поверил рыжему, и убил бы его не так жестоко, как сейчас – перепроверяя всё им сказанное через дополнительные страдания. Всё услышанное требовало перепроверки и подтверждения. А как?
Вернулись на базу тем же путём, незаметно сойдя с проселка в ручей и по нему поднявшись к лесу. За время, что их не было, Филатов с казаками успели полностью подготовить обоз к движению – запрячь лошадей, загрузить подводы оружием и походным имуществом, оставив для погрузки только ящики с золотом, уже вырытые из земли и ждущие своего часа. Этим и занялись сразу же, надёжно упаковав груз и прикрыв его рогожей и брезентом. Туманов кратко довёл диспозицию, обозначив приоритетной задачей постоянное наблюдение за местностью, и немедленное выдвижение, как только линия фронта переместится в западном направлении. Выдвигаться сейчас, и влезать в сектора обстрела фронтовой артиллерии и пулеметов, было невообразимо, это отлично понимали все – в этакой сумятице сохранить груз совершенно не представлялось возможным. Караул усилили, теперь в постоянном наблюдении за местностью находились пятеро казаков, выдвинув посты к самому краю лесного массива. Остальные попеременно отдыхали и обеспечивали охранение. Попутно приводили себя в порядок, чиня обмундирование, остригая бороды и принимая бравый воинский вид. К исходу вторых суток наблюдатели заметили перемещение в северо-западном направлении большого количества военных подразделений. Сначала тянулись обозники, затем артиллерия и пехота, в конце проследовали кавалерийские части. После непродолжительного затишья всё повторилось, но уже в обратном порядке – следом за отступившими красными на запад двинулись военные части Русской армии Колчака. Туманов не мешкая выехал в направлении тракта, по которому перемещались основные силы наступавших. Из личного наблюдения, и коротких разговоров офицеров и солдат, ему удалось выяснить, что в Чистопольском направлении наступление развивала 8-я Камская стрелковая дивизия, а западнее, на Нурлат, двигались части 2-го Уфимского корпуса. В целом это было здорово, конечно, но радоваться избавлению от всех хлопот было рано. Ни те, ни другие не являлись адресатами получения груза, бремя ответственности за который он нёс. Представляться именем ротмистра Сергеева или своим собственным было также преждевременным, памятуя тот опыт, который ему пришлось усвоить при первом переходе фронта под Бугульмой. Обратиться за содействием к Каппелю сейчас также не представлялось возможным: с февраля месяца Волжский корпус Каппеля был выведен в тыл в качестве личного резерва Ставки Верховного главнокомандующего, и в
