— Спасибо.
На большом экране появился текст — ответ плазменной ИИ-системы, сгенерированный днем раньше.
ОБЪЕКТ: РАЙБИС РОММИ
РЕЗУЛЬТАТ АНАЛИЗА: THANATOUS
РЕКОМЕНДАЦИИ: ИЗБЕГАТЬ ЛЮБЫХ КОНТАКТОВ
ЭТИЧЕСКИЙ ФАКТОР: НЕ УЧИТЫВАТЬ
**СПАСИБО**
Моргнув, Макуэйн машинально проговорил: «Вам спасибо». До этого он имел дело с Плазмой всего один раз и забыл, как она лаконична в своих ответах. Экран потух; передача закончилась.
Он не был уверен, как понимать слово «thanatous»; видимо, что-то связанное со смертью. Это значит, что она умирает, думал он, запрашивая определение в планетарной справочной базе. Что умирает, или может умереть, или близка к смерти, а это все мне и так известно.
Однако он ошибся. Слово означало «смертельный», «причиняющий смерть».
Смертельна, подумал он. Между смертью и смертельностью громадная разница. Неудивительно, что система исключила этический фактор.
Да она же просто убийца, понял он вдруг. Что ж, потому консультации Плазмы и стоят так дорого. Получаешь не ложный ответ, высосанный из пальца, а чистую истину.
Макуэйн все еще пытался успокоиться, когда зазвонил телефон. Он уже знал, кто это.
— Привет, — дрожащим голосом произнесла Райбис.
— Привет, — сказал он.
— У вас случайно не найдется «Утренней грозы» от «Силестиэл Сизонингз»? Чая в пакетиках?
— Что?
— Когда я готовила для нас бефстроганов, я, кажется, заметила у вас пачку «Утренней грозы»…
— Нет, — перебил он. — Не найдется. Кончился.
— С вами все нормально?
— Просто устал, — ответил Макуэйн. И подумал: а она ведь сказала — «для нас». Она и я теперь «мы». Когда это произошло? — спросил он себя. Вот что имела в виду Плазма; система все поняла.
— А хоть какой-то чай у вас есть?
— Нет, — сказал он.
Внезапно ожила аудиосистема и заиграла запись, прерванная передачей с Фомальгаута. Пел хор.
Девушка в трубке захихикала.
— Фокс балуется фонограммами? Тут тебе сразу и хор, целая тысяча…
— Это Малер, — оборвал ее Макуэйн.
— А вы не могли бы заглянуть и составить мне компанию? — спросила Райбис. — Мне тут совсем нечем заняться.
После паузы он произнес:
— Хорошо. Мне надо кое о чем с вами поговорить.
— Я читаю одну статью в…
— Поговорим, — перебил он, — когда я буду у вас. Ждите через полчаса.
Когда он явился в купол, девушка сидела в темных очках на кровати и смотрела по телевизору мыльную оперу. С его последнего посещения ничего не изменилось, разве что тухнущая еда в тарелках да жидкости в чашках и стаканах выглядели ужасней прежнего.
— Вам стоит это посмотреть, — объявила Райбис, не поднимая глаз. — Хотя ладно, я сама вам все расскажу. Бекки беременна, но ее парень…
— Я принес вам чаю.
Он выложил четыре чайных пакетика.
— А можете передать мне крекеры? На полке над плитой целая упаковка. Время принимать лекарство. Мне легче глотать их с едой, чем с водой, потому что, когда мне было три годика… вы не поверите. Отец учил меня плавать. У нас тогда было много денег; мой отец был… ну, он и сейчас жив, хотя не слишком-то часто дает о себе знать. Он травмировал спину, когда открывал раздвижные ворота в одном жилищном комплексе, где…
Она замолкла; ее внимание вновь было поглощено телевизором.
Макуэйн расчистил себе место на стуле и присел.
— Этой ночью мне было ужасно тоскливо, — сказала Райбис. — Чуть вам не позвонила. Я все думала об одной моей подруге, ей сейчас… ну, мы с ней одногодки, но у нее рейтинг 4C по нормативам трудовых движений, в том числе по частоте призматических флуктуаций, или как их там. Ненавижу ее. В моем-то возрасте! Представляете?
Она рассмеялась.
— Вы давно взвешивались? — спросил он.
— Что? А, с весом у меня все в порядке. Это легко определить. Надо зажать пальцами кожу у плеча. Я проверяла, у меня есть еще жировая прослойка.
— А на вид исхудали, — сказал Макуэйн и положил ей руку на лоб.
— У меня жар?
— Нет.
Он все держал ладонь у нее на лбу, повыше темных очков, ощущая гладкость и влажность кожи. Вот здесь, подумал он, в миелиновой оболочке нервных волокон, завелись склеротические бляшки, которые ее убивают.
Тебе полегчает, когда она умрет, сказал себе Макуэйн.
Райбис с сочувствием проговорила:
— Не расстраивайтесь. Я поправлюсь. Медслужба сократила мне дозировку васкулина. Принимаю теперь ter in die — три раза в день вместо четырех.
— Вы знаете все медицинские термины.
— Приходится. Мне выдали справочник лекарств. Хотите взглянуть? Он где-то здесь. Посмотрите вон под теми бумагами. Я искала что-то, а потом наткнулась на адреса старых друзей и села писать им письма. Избавлялась тут от всякого барахла. Видите? — Он посмотрел в указанную сторону и увидел кучу бумажных мешков, набитых скомканными бумажками. — Писала вчера часов пять, сегодня продолжила. Поэтому мне и захотелось чаю; может, сделаете мне чашечку? Сахару не жалейте, а вот молока совсем капельку.
Пока он заваривал чай, в голове у него вертелись обрывки одной из доулендовских песен в обработке Линды Фокс.
О, Господи Предвечный,Всеблагостью овей,Терпенья гласу внемлиВ предсмертной песни сей.
— А сериал очень хорош, — сказала Райбис, когда мыльную оперу прервала реклама. — Можно я вам расскажу про него?
Вместо ответа он спросил:
— Вам понизили дозу васкулина. Значит ли это, что вы идете на поправку?
— Видимо, очередная ремиссия.
— И сколько она может продлиться?
— Довольно долго, наверное.
— Ваше мужество меня восхищает, — сказал Макуэйн. — Я ухожу. Это был последний раз, больше я не приду.
— Мужество? — отозвалась она. — Спасибо.
— Я больше не вернусь.
— Когда не вернетесь? Сегодня?
— Вы носитель смерти. Болезнетворный организм.
— Ну а если все-таки без шуток, — проговорила она, — то я хочу надеть парик. Не могли бы вы подать мне светленький? Он где-то здесь — может, вон под теми вещами в углу. Там, где красная кофта с белыми пуговицами. Одной не хватает, надо бы пришить — если еще найду.
Макуэйн разыскал ее парик.
— Подержите зеркальце, — попросила она, пристраивая парик на голове. — Как думаете, я заразна? Медслужба уверяет, что на этой стадии вирус пассивен. Я вчера разговаривала с ними больше часа; мне дали специальные указания.
— Кто обслуживает ваши финтифлюшки? — спросил он.
— Финтифлюшки?
Она уставилась на него из-за темных очков.
— Делает вашу работу. Отслеживает входящие данные. Записывает их, транслирует. Вы для этого здесь сидите.
— Все стоит на автомате.
— У вас сейчас горит семь сигнальных лампочек, причем все мигают красным цветом. У них должен быть звуковой аналог, его уже не проигнорируешь. Сигнал поступает, но не записывается, и вас пытаются известить.
— Ну что ж, не повезло им, — проговорила Райбис вполголоса.
— Приходится считаться с вашей болезнью, — сказал он.
— Да, именно так. Еще как приходится. Но можно и без меня; вы ведь, по-моему, получаете примерно то же самое, что и я? И, в принципе, моя станция дублирует вашу?
— Нет. Это моя вашу дублирует.
— Да какая разница. — Она отхлебнула чаю из поднесенной им кружки. — Очень горячий. Пусть пока остынет.
Райбис потянула дрожащую руку к прикроватному столику; кружка выпала, и чай расплескался по пластиковому полу.
— Боже, — в бешенстве выдавила она. — Ну сколько можно, сколько можно-то. Сегодня все наперекосяк. Проклятье.
Макуэйн включил вакуумный контур, и система всосала пролитую жидкость. Он так ничего и не сказал. Его переполняла неясная, ни на что не направленная злоба; ярость, у которой не было объекта. И он чувствовал, что такова же и ненависть Райбис — эмоция, бьющая в никуда и повсюду сразу. Ненависть, подумал он, похожа на мушиный рой. Господи, как же мне хочется вырваться отсюда. Как я ненавижу эту ненависть, когда пролитый чай и смертельная болезнь вызывают одну и ту же злость. Одномерная вселенная. Дошло же до такого.
В последующие недели Макуэйн стал бывать у нее все реже и реже. Он не вслушивался в ее слова; не следил за тем, что она делает; отводил глаза от окружавшего ее хаоса, от разгрома в куполе. Да это же проекция ее мозга, подумал он, окинув взором мусор, лежавший кучами тут и там; она навалила мешков даже снаружи купола, на поживу вечному холоду. У нее маразм.
У себя в куполе он пытался слушать Линду Фокс, но магия ушла. Теперь он видел и слышал лишь синтетический образ, в котором не было ничего настоящего. Райбис Ромми высосала из Фокс всю жизнь, как вакуумный контур всосал пролитый чай.
