Рихтгофен наблюдал, как вражеский самолет пытается приземлиться. «Английский самолет кидало из стороны в сторону. Наверное, я зацепил и летчика. Наблюдателя я не видел, за пулеметом его тоже не было. Скорее всего, я в него попал, и он выпал из самолета. Англичанин приземлился неподалеку от аэродрома одной из наших эскадрилий. Ликуя, я решил тоже сесть, и мне так не терпелось приземлиться, что я чуть не разбился при посадке. Мой самолет оказался недалеко от английского. Я бросился к противнику и увидел, что к нему уже бежит толпа солдат. Подбежав поближе, я понял, что не ошибся. Двигатель разнесло на куски, пилот и наблюдатель получили тяжелые ранения. Наблюдатель умер на месте, пилот скончался, пока его переносили на перевязочный пункт. Я воздал павшему противнику почести, возложив камень на его красивую могилу».
После бомбардировки 2 сентября многие жители плохо защищенного Ист-Энда в поисках безопасности каждый вечер уезжали на метро в Вест-Энд [146]. 1 октября семь дирижаблей сбросили на территорию Британии более двухсот бомб. Один из дирижаблей сбил над Поттерс-Баром лейтенант Королевского летного корпуса У. Д. Темпест, все 19 членов экипажа погибли.
На море немецкие подводные лодки продолжали уничтожать корабли противника. 22 сентября главное новостное агентство Германии объявило: «17 сентября в Средиземном море одна из наших подводных лодок нанесла удар по войсковому транспорту противника. Транспорт затонул за сорок три секунды» [147]. 1 октября кайзер поздравил германский подводный флот с успешным уничтожением кораблей Антанты, в основном британских, общим водоизмещением не менее миллиона тонн. Неделей позже немецкие подводные лодки U-53 впервые совершили нападение на Восточное побережье Соединенных Штатов. У острова Нантакет были уничтожены пять торговых судов, три британских, одно голландское и одно норвежское. Корабль, на котором американский посол в Берлине возвращался в Нью-Йорк, проплывал неподалеку от места затопления судов. «Я предполагал, что капитан слегка изменил курс, – писал он, – но на следующий день в воздухе ощущался стойкий запах прогоревшего горючего». Спустя несколько дней во время четырехчасового разговора с Джерардом президент Вильсон сказал, что хочет «заключить и поддерживать мир».
Далеко на Средиземном море продолжалась торпедная война. 4 октября немецкая подводная лодка нанесла два успешных удара, потопив линкор «Франкония» компании Cunard (погибло 12 человек), а затем французский транспорт «Галлия» (погибло 600 человек).
На Салоникском фронте на боеспособность британских войск пагубно воздействовала малярия, от которой за один месяц скончались три сотни солдат. 14 октября массированная атака войск Антанты с применением химического оружия не позволила выбить болгар даже с передней линии укреплений. На море немецкие подводные лодки продолжали истреблять корабли противника. 28 октября британский линкор «Марина» взорвался в результате внезапной торпедной атаки у мыса Фастнет. 18 пассажиров утонули, в том числе 6 американцев. В тот же день немецкая подводная лодка у Португалии потопила американский пароход «Ланао». Многие из тех, кто следил за событиями, задавались вопросом, долго ли еще США намерены терпеть, прежде чем объявить войну Германии. Двумя днями раньше президент Вильсон произнес в торговой палате города Цинциннати: «Боюсь, что мы больше не можем соблюдать нейтралитет. Современная война не позволяет ни одному государству оставаться в стороне».
На Сомме британцы по-прежнему пытались выполнить боевую задачу, поставленную перед ними в первый день наступления. Раз за разом дожди и размокшая земля сводили на нет все их усилия. 2 октября немцы вытеснили их из только что захваченной деревни Ле-Сар. Официальный британский историк генерал Эдмондс говорит по этому поводу: «Проливные дожди превратили поле боя в вязкую слякоть. Пытаясь выполнять приказы, солдаты буквально захлебывались в грязи». Немцы отбили Ле-Сар через пять дней. Во время немецкой контратаки погиб раненный на Галлиполи взводный сержант Лесли Колсон. В стихотворении «С берегов Соммы» (From Somme) он писал:
Играл во все, что даровал мне Бог,И песни пел, и праздники любил,Но выбросил игрушки за порог,Оставил лютню, игры позабыл.
Певец умолк и слезы лить готов,И музыкой трагической полнаМоя душа, но мне не хватит слов,Чтоб выразить, как глубока она.
11 октября, через четыре дня после смерти Лесли Колсона, рядовой Эрл Хемброф, служивший в канадском передвижном полевом медпункте, описал в дневнике окоп, где устроили перевязочный пункт и куда переносили раненых. До переоборудования окоп представлял душераздирающую картину. «Весь окоп был завален убитыми, многих из них взрывами разорвало на куски. Очевидно, по окопу вели артиллерийский огонь, чтобы вынудить солдат вылезти на бруствер. Трупы почернели от пороха. Один британский солдат в смертельной схватке сцепился с бошем». Ночью священники похоронили погибших. Солдаты из похоронной команды были измучены, «даже самые здоровенные ревели как дети».
11 октября гостья из Британии виконтесса Д’Абернон, добравшись до городка Альбер, писала в дневнике: «Я уезжала из Парижа в нетерпении и восхищении, мечтая поскорее увидеть британский фронт, куда до настоящего времени женщин не допускали». Осматривая поле боя в сопровождении генерала Дэвидсона, она увидела, что «линия фронта от деревни Позьер до деревни Тьепваль пылает под огнем немецкой артиллерии». Больше часа она наблюдала за артобстрелом. «Наши самолеты возвращались в ангары, расположенные далеко за линией фронта. Летчики рассказывали мне о подвигах своих товарищей, особенно о замечательном искусном пилоте Альберте Болле. Ему всего девятнадцать, а в этом бою он сбил свой тридцатый немецкий самолет и, к счастью, после стольких опасностей жив и здоров [148]. Мы долго стояли там, наблюдая за артиллерийским обстрелом, то было странное и страшное зрелище, и наконец я с облегчением отвернулась. Земля, по которой мы шли, была обезображена, изрыта снарядами меньше чем за месяц. Сначала война погубила Реймонда Асквита со всеми его большими надеждами, потом забрала моего племянника Чарльза Февершэма. А теперь, словно серая линия горизонта, за Альбером стояли тысячи моих соотечественников. Их окопы превратились в полигон для немецких снарядов, рвавшихся с такой частотой, что генерал Дэвидсон решил, что пора готовиться к неизбежной атаке. Это было жуткое, просто адское зрелище, но меня больше всего поразило, что вот так впустую расходуются человеческие жизни, да и вся бессмысленность происходящего. Казалось непостижимым, для чего понадобились все эти разрушения, опустошения и страдания».
Леди Д’Абернон побывала на эвакуационном пункте. «Кровати слишком узкие, – писала она, – накрытые поверх грязной простыни только одним, самым грубым одеялом. Офицерская палатка отличалась лишь тем, что одеяла здесь были не белые, а цветные, но ничем не лучше солдатских. Никакой другой разницы я не заметила, тем не менее за этим внимательно следили. Офицеры оказались очень молодыми, даже юными. Раненных в живот, грудь, глаз или страдающих газовой гангреной перевязывали в разных палатках. Отдельные палатки предназначались для бошей. Один из них лежал на носилках, повернувшись лицом к стене. В отличие от остальных он ни с кем не разговаривал и даже не обернулся, когда мы проходили мимо. Таким жалким и одиноким он и остался в моей памяти».
12 октября на Сомме солдаты с Ньюфаундленда вели бой в Гедекуре. Британцы испытывали тактику подвижного заградительного огня: артиллерия создавала перед противником сплошную огневую завесу, уничтожая проволочные заграждения и оглушая немецких солдат до подхода британской пехоты. Из-за недолетов снарядов или слишком быстрого продвижения погибали несколько из каждых десяти пехотинцев. Для ньюфаундлендца ефрейтора Реймонда Гудиера это был первый бой. Казалось, он просто споткнулся на ходу и вот-вот упадет, капитан повернулся, чтобы помочь ему, и увидел, что осколок снаряда ранил его ниже пояса. Дэвид Макфарлейн, историк семьи Гудиера, писал: «Под шлемом на его почерневшем лице мелькнуло недоумение. Он явно не понимал, что произошло. Ниже пояса виднелась разверстая рана, словно от удара топором».
Даже с наступлением зимы генералы пытались нащупать золотую середину между тем, что следовало сделать, и тем, что оказывалось возможным. «Непогода мешала нам продвигаться, – 14 октября записал в дневнике генерал Роулинсон. – Это давало бошам передышку. Их артиллерия лучше нашей, пехота сражается более стойко, и тем не менее поток дезертиров не иссякает. И чем сильнее наш артиллерийский огонь, тем больше будет немецких пленных и дезертиров. По-моему, зимой нам лучше не лезть на рожон, но в следующем году не ослаблять натиск». Через неделю британцы на Сомме взяли в плен тысячу немцев.
