22 августа армия Брусилова на 19-километровом участке фронта столкнулась с двумя турецкими дивизиями, которые год назад участвовали в сражении на Галлиполи. Однако австрийские силы были отброшены. Генерал Гофман, который на тот момент координировал сражение в Галиции, 27 августа написал в дневнике: «Офицеры на действительной службе занимают комфортабельные кресла в ставке Верховного командования. К тому же все эти народности смешались вместе – не меньше двадцати трех разных языков. Никто никого уже не понимает» [142].
В том августе турки воевали не только с русскими в Галиции, но и на Синайском полуострове с англичанами, возобновившими попытки достигнуть Суэцкого канала. В тылу у турок десять гидросамолетов, вылетевших с авианосца у берегов Хайфы, разбомбили турецкие военные склады и железнодорожные узлы в Афуле, на железной дороге Хайфа – Дамаск, и в Адане, на железной дороге Берлин – Багдад. Турки, не без поддержки собственной авиации, обстреливали Порт-Саид, ранив полсотни гражданских лиц и повредив авианосец Королевского флота.
В районе Салоник линия фронта оставалась неизменной и проходила вдоль греко-сербской границы, несмотря на прибытие в начале августа 5000 русских и 11 000 итальянских солдат. В начале лета греки, все еще сохранявшие нейтралитет, сдали болгарам хорошо укрепленный форт Рупель, расположенный в глубоком ущелье, через которое протекала Струма на пути в Болгарию. Союзники расценили это как предательство, сами же греки заявляли, что они обещали союзникам не помогать, но и не мешать Центральным державам. Сдача форта, с точки зрения греков, не нарушала их нейтралитет. Британцы оказывали на греков, на чьей земле они сражались, давление с целью склонить их на сторону Антанты и используя при этом самую разнузданную пропаганду. Молодой британский историк, Ллевеллин Вудворт, несколько раз побывавший в довоенной Германии, работал в Салониках, передавая греческим газетам информацию из Лондона. Позже он писал: «Помню мерзкое чувство, которое охватывало меня, когда я передавал по телеграфу из управления пропаганды: «Наши солдаты наслаждаются, убивая немцев под лучами весеннего солнышка».
Британские и французские войска, сражавшиеся на Салоникском фронте, захватили заброшенную промежуточную железнодорожную станцию и два холма. 17 августа 18 000 болгарских солдат атаковали позиции союзников возле Флорины, где их сдерживали сербские войска. Болгарский командующий, генерал, разменявший восьмой десяток, в 1870 г. сражался на стороне Пруссии. «Мы будем в Салониках к концу недели», – хвастливо заявляли болгары, и в Афинах предсказывали триумфальный вход немецкой армии в столицу. На второй день наступления болгары захватили Флорину, создав для себя опорный пункт в Северной Греции. Но дальнейшие болгарские атаки были отбиты прибывшими на линию фронта на британских грузовиках сербскими подкреплениями. На восточном фланге фронта, где годом раньше Болгария оккупировала 80-километровый клин греческой Фракии, монитор Королевского флота «Пиктон» обстрелял болгарские позиции возле Кавалы, в то время как британская авиация бомбила находившиеся под болгарским контролем железнодорожные мосты у удаленного от моря города Драма.
4 августа итальянцы на родной земле осуществили шестое по счету наступление на Изонцо, отбросив австрийцев назад, захватив несколько горных вершин и достигнув своей главной цели, города Гориция. Одним из отличившихся в этом наступлении итальянских военных был полковник Бадольо, начальник штаба армейского корпуса, однажды возглавивший атаку шести батальонов [143]. Когда две недели спустя наступление было прекращено, итальянцы контролировали 3–5 километров из 25-километровой линии укреплений и захватили в плен около 50 000 австрийских солдат, но цена этого успеха оказалась невероятно высока. Не менее 20 000 итальянских солдат было убито и еще 30 000 ранено.
На Кавказском фронте 6 августа российские войска столкнулись с серьезным препятствием – турецкими силами под командованием бригадного генерала Мустафы Кемаля, захватившими Битлис и Муш в Восточной Анатолии. Это положило конец всем надеждам на объединение Армении под эгидой России.
В Германской Восточной Африке британские, бельгийские и южноафриканские войска добились лишь небольшого продвижения на периферии, в основном благодаря успешному нападению Королевского военно-морского флота на Дар-эс-Салам. Германские силы, несмотря на потерю двух третей территории, продолжали сражаться, нанося поражения как бельгийцам, так и южноафриканцам. Под влиянием ситуации генерал Смэтс писал жене: «У нас очень сложное время». За два месяца он потерял 33 500 вьючных животных, на которых через всю страну перевозили припасы и оборудование.
На море немецкие субмарины продолжали сеять разрушения среди торговых кораблей, перевозящих продовольствие или военное оборудование для союзников. Одинокая субмарина U-35 во время 25-дневного рейда в Средиземном море затонула, атакованная в общей сложности 54 торговыми судами, включая 32 итальянских корабля, перевозившие 50 000 тонн угля. Основные повреждения ей нанес обстрел артиллерийскими снарядами. Счет погибших в морских катастрофах оставался огромным: когда в начале августа австрийские диверсанты проникли в гавань Таранто и подорвали итальянский крейсер «Леонардо да Винчи», погибло 248 итальянских моряков. Но морская удача не всегда благоволила Центральным державам: три месяца спустя, во время атаки на российский морской патруль в Финском заливе, за одну ночь семь немецких миноносцев подорвались на минном поле неподалеку от Таллина, утонуло более тысячи моряков.
Война на море во многих смыслах предана забвению. В то время военные моряки и экипажи торговых судов изо дня в день подвергались опасности. Историк Э. Хилтон-Янг сложил стихи о судах-тральщиках, занимавшихся разминированием, чьи экипажи можно назвать невоспетыми героями:
Мы ощупью ищем в море,Почти как слепые пловцы,Во тьме, в трудах и горе,Не душ, а смерти ловцы.
Любой боевой корабль союзников, как и любой торговый корабль, союзный или нейтральный, следующий своим курсом через Атлантику или Средиземное море, с военным грузом или продовольствием, мог подвергнуться атаке немецкой подводной лодки. За четыре года войны было потоплено более 2000 британских военно-морских и торговых кораблей, более 12 000 моряков утонули. Число затопленных союзниками германских субмарин превысило две сотни, 515 германских морских офицеров и 4849 моряков погибло. По сравнению с потерями на Восточном или Западном фронте эти цифры были невелики, но для тех, кто сражался или просто плавал на море, эта цена была высокой.
На Сомме мрачным образцом для англо-французской армии стала война на истощение. В этой войне захватывали и теряли перелески, рощи, долины, овраги и деревеньки, снова захватывали и опять теряли. 17 августа британский поэт и художник Исаак Розенберг написал своему другу: «Мы сейчас очень заняты, да и климат здешний весьма нездоровый; даже доктора его не выносят. Сегодня нам пришлось поволноваться, хотя мы не на передовой. Прямо из траншей многие отправились в рай или в госпиталь. Одного я сам дотащил на ручной тележке до госпиталя (который часто преддверие рая)».
18 августа германские войска нанесли контрудар со своих позиций в Лёзском лесу. Военный корреспондент Филипп Гиббс видел, как они приближались к британским траншеям, «плечом к плечу, как бетонный блок». По его словам, это было «чистое самоубийство». «Я видел, как наши пулеметы открыли огонь и правая часть живой стены разрушилась, а чуть позже и вся она рухнула в выжженную траву. За ней шла еще одна. Эти люди были высокими и не спотыкались в своем движении вперед, но мне показалось, что они идут как люди, уверенные в том, что обречены на смерть. Они умирали. Сравнение затасканное, но это выглядело именно так: их словно косила невидимая коса».
Гиббс отмечал, что во всех письмах, написанных немецкими солдатами во время тех боев и собранных ими с живых и мертвых, звучали лишь крики агонии и ужаса. В одном из них были такие строки: «Я стоял на пороге самых страшных дней в моей жизни. Это были дни битвы на Сомме, и начались они с ночной атаки с 13 на 14 августа. Атака длилась до вечера 18-го, англичане кровавыми буквами писали на наших телах: «С вами все кончено». Горстка полубезумных, жалких созданий, измученных телом и душой, – вот все, что осталось от целого батальона. Этой горсткой были мы».
Огромные потери в германских рядах были, по словам Гиббса, «ужасающими, но не превышали наши, и к середине августа боевой дух в армии был подорван».
18 августа в Уорли в Эссексе в армейских казармах состоялся трибунал, причем подсудимый был не дезертиром, а пацифистом, отказавшимся как от военной, так и от альтернативной службы. Это был 26-летний Клиффорд Аллен, председатель Антимобилизационного братства, который заявил допрашивающим его офицерам: «Я верю в то, что каждая личность, вне зависимости от ее национальности, священна и бесценна». Его приговорили к трем месяцам тяжелых работ, отпустили на несколько часов, затем снова судили и приговорили уже к более длительному сроку.
