– Да. А вы, простите?
– Я Мелентьев Виктор Ильич. У меня, вероятно, воспаление среднего уха, страшная резь.
Попов всмотрелся в лицо Мелентьева и отошел в сторону:
– Пройдите.
Они вошли в кабинет. Это был обычный докторский кабинет с неизбежным зеркалом над диваном, белым шкафчиком с хирургическим инструментом и картиной в простенке: розовощекая Диана похищала бледного и худосочного Эндимиона.
– Хорошая картина, - заметил Мелентьев.
– Дрянь, - сказал Попов. - Плохая копия. Какими судьбами, коллега?
– Неисповедимыми. Пять часов назад я находился в камере смертников, нас везли для исполнения приговора. Вы что, не оповещены о моем провале?
– Оповещен. Но не мог же я пристрелить вас прямо на пороге своего дома? Тихо! - Он повел дулом пистолета. - Сядьте. Каким образом вы здесь? И сколько чекистов снаружи?
Мелентьев вздохнул и покачал головой:
– У вас профессиональный психоз, коллега. Если я не выдал вас на следствии, какой мне резон это делать теперь? И о каких, собственно, чекистах вы изволите толковать? В городе вот-вот появятся немцы!
Попов опустил пистолет, тыльной стороной ладони вытер пот, обильно выступивший на лбу:
– Вы правы. У меня просто сдают нервы. Простите меня.
– Пустое. Какие у вас планы, доктор?
– Будем работать. Подумайте о форме легализации, о прикрытии. Несколько дней можете прожить у меня. В суматохе это незаметно.
Мелентьев улыбнулся:
– Если я правильно понял, работать мы будем отнюдь не на немцев?
– Вы правильно поняли.
– Забавно. - Мелентьев рассмеялся. - Советы хотели меня шлепнуть, а я буду им помогать? Я - дворянин, белый офицер, идейный борец?
– Что поделаешь! - Доктор пожал плечами: - Вы интеллигентный человек. Вы же знаете: в политике вчерашний враг - лучший друг сегодня. Мы, англичане, всегда это понимали лучше других.
– Так вы… - протянул Мелентьев. - Теперь понятно.
– Ну и слава богу, - улыбнулся доктор. - Куда вы? Выходить небезопасно.
– Вместе со мной бежал Семен Бойко, бандит, - сказал Мелентьев. - Судя по всему, теперь он займет значительное положение. Контакт с ним пригодится нам с вами.
– По-моему, это неразумно, - заметил Попов. - Впрочем, он все равно вас знает. Хорошо. Можете встретиться. Если почувствуете, что он опасен, ликвидируйте. Вы спаслись вдвоем?
– Была еще одна женщина. Но она не в счет. Так… Пустая бабенка.
– Когда у вас встреча с Бойко? И где?
– У него дома. Через полчаса.
– Возьмите, - Попов передал Мелентьеву пистолет. - Успеха вам.
Семен Бойко и Клавдия Боровкова - "пустая бабенка", как назвал ее Мелентьев, отсиживались в квартире, которую жильцы оставили совсем недавно: на кухонной плите еще попыхивал паром горячий чайник.
Бойко выжидал, пока последние беженцы и последние красноармейцы покинут улицу.
Он выглянул в окно:
– Все. Можем двигаться.
Взяв автомат, он надел серый макинтош начальника конвоя - на груди багровой кляксой расплылось пятно крови.
Шли, прижимаясь к стенам домов. Прятаться было не от кого, но въевшаяся в плоть и кровь привычка "зека" "не маячить" делала свое дело и помимо воли заставляла идти крадучись…
Семен шел впереди. Длинный макинтош заплетался у него в ногах, мешал, и Семен каждую минуту раздраженно отбрасывал то правую, то левую полу.
– Ты сними его, - посоветовала Клавдия.
– Ну и дура, - сказал он злобно. - В такой одеже я неприметен, пойми, если ума нет.
– Как знаешь, - кивнула она с тупой покорностью. - Я же как лучше хотела.
Он оглянулся:
– Все спросить тебя хотел - ты чего натворила? За что тебя к стенке-то?
– За глупость, - она поежилась. - Мужик мой сидит. За кражу. Ну, тесть приперся, выпили. День воскресный, пошли за солеными огурцами на базар. А там ко мне мильтон привязался, начал в отделение тащить. Ну, я и выступила с речью. Немцы, говорю, придут - они вам кишки выпустят. Ну и всяко-разно. Толпа собралась. Меня в НКВД. И привет.
– Ясно. Ну, радуйся, Клаша. Просьбу твою о немцах, считай, судьба удовлетворила, - Семен остановился у парадного схода красивого четырехэтажного дома, окинул взглядом окна. Кое-где видны были цветы в горшках. В верхнем окне справа ветер трепал зеленые бархатные портьеры. Семен поддел ногой детское пальто, которое валялось на пороге подъезда, и сказал, повернувшись к Клавдии:
– Квартира богатая, зайдем.
Она поняла, зачем он зовет ее, и сказала просительно:
– Так ведь полчаса назад уже… заходили, Сеня. Может, хватит?
– Цыц! - прикрикнул он. - Два месяца без бабы. Понимать должна! - Он шагнул через порог, поправляя на ходу автомат, и вдруг остановился в раздумье: - Ладно. Сначала родных навестим.
– Твоих родителей? - переспросила она. - Так они ждут позже, я же тебе говорила. Сам же время назначал!
– Не родителей!.. - усмехнулся он. - Крестных. Вали за мной.
Они свернули в боковой переулок и через минуту вышли на улицу Сталина.
***
Электростанция была взорвана. Водопровод - тоже. Когда начальник РОМ захотел напиться, кран жалобно зашипел, два раза булькнул и безнадежно смолк. Телефон тоже не работал.
Начальник вскрыл тщательно замаскированный в стене сейф, сказал дежурному:
– Ставлю на двадцать один ноль-ноль. Ты готов?
Дежурный кивнул:
– Они будут здесь с минуты на минуту.
– Надо, чтобы всосались, сволочи. По кабинетам разбрелись, - сказал начальник. - Обжились. В двадцать один ноль-ноль самое время. - Он закрыл сейф, поправил отклеившийся уголок обоев. - Разнесет их за милую душу, - добавил он с удовлетворением.
Дежурный снаряжал обойму своего "ТТ". Патроны с сухим лязганьем исчезали под срезом. Дежурный передернул затвор, щелкнул предохранителем, сказал:
– Можем идти, - и спрятал пистолет в боковой карман.
Начальник обвел взглядом пустые стены. На тех местах, где еще вчера висели портреты, темнели прямоугольники невыцветших обоев. В углу стоял эмалированный таз, доверху наполненный обгоревшими бумагами. Начальник пошевелил золу палкой, и зола, еще хранившая форму сгоревших листов, рассыпалась в прах.
Дежурный взял со стола автомат, щелкнул затвором и перебросил ремень через плечо:
– Присядем?
Начальник улыбнулся в ответ:
– На счастье? Давай.
Они не успели сесть. Из-за приоткрытой створки входных дверей стеганула автоматная очередь. Падая, дежурный машинально сорвал трубку бесполезного уже телефона и крикнул:
– Немцы!
Начальник словно сломался пополам и без стона вытянулся на полу.
Сквозь туман гаснущего зрения дежурный увидел, как из-за отодвинувшейся створки высунулась белобрысая голова, а чуть ниже, из-под серого, мышиного цвета плаща дуло автомата. Это был Семен Бойко.
– Не-емцы, - хрипло повторил дежурный и дал очередь по дверям. Пули прошили филенку от пола до потолка, Клавдия вскрикнула. Семен сморщился и, слегка оскалив ослепительно белые зубы, повел дулом автомата, словно кончиком поливного шланга. Пули аккуратно вспороли пол, пройдя сквозь тело дежурного дымными вспышками.
– Жива? - равнодушно спросил Семен. Оглядел Клавдию с головы до ног и, заметив, что из левого плеча обильно течет кровь, добавил с сожалением: - Лучше бы тебя сразу убило. На кой ты теперь? Все равно не баба.
Клавдия завыла. Трупы, кровь на полу. На ее лице отразились страх и растерянность.
– Не надо бы этого, Сеня, - сквозь слезы сказала она.
– А они нас? - снова оскалился он. - Молчи лучше, а то и тебя туда же отправлю!
Он подошел к убитым, перевернул их ногой и, брезгливо морщась, забрал "ТТ" у начальника и автомат у дежурного, шагнул к окну и тщательно вытер кровь на оружии портьерой.
Стенные часы ударили пять раз. Семен выстрелил. Пуля пробила маятник. Часы поперхнулись и смолкли.
Он вышел на улицу. Клавдия сидела на ступеньках крыльца и, зажимая раненое плечо, стонала.
– Куда же теперь, Сеня? - спросила она.
– Куда хочешь, - сказал он равнодушно. - Считай, что я тебя списал ввиду полного износа.
***
Таня ушла домой растерянная. В голове был полный сумбур. "В самом деле, - думала она, - отец может выдать Гену. Запросто. Увидит случайно на улице, окликнет первого попавшегося немца, и все. Отец…" Она не искала оправдания тому, что уже задумала совершить. Не вспоминала обиды, побои, оскорбления, мать, умершую много лет назад "от горя", как однажды выразился сам отец. Таня решила про себя: если отец захочет выдать Гену, она его убьет. Вот так, просто - возьмет и убьет.
– Ты ничего сама не решай, - сказала ей Маша. - Особенно сгоряча. Приходи ко мне, обсудим вместе.
"А чего обсуждать? - спрашивала себя Таня. - Это только мое дело. И нечего мне вмешивать в него Генкину мать".
Она вышла на Коммунистическую улицу. Эта дорога была самой короткой.
Она шла задумавшись и поэтому не обращала внимания ни на вдруг вспыхнувшую совсем неподалеку стрельбу, ни на Бойко, который вот уже целых три минуты почти наступал ей на пятки. Клавдия плелась чуть поодаль.
