– Нравишься, - сказал он натянуто. - Я уезжаю на фронт.
– На фронт? - изумился Егор. - А чего на него уезжать? Он вот, отсюда слыхать.
– Я еду туда, куда пошлют. Разве это не все равно, Егор Васильевич.
– Все равно. Пуля везде весит девять граммов. Да ведь ты, я думаю, в особый отдел пойдешь, поскольку ты опер.
– Нет. Я буду командиром пехотного взвода, - сдерживая раздражение, сказал Генка.
– Ну и дурак! - развеселился Егор. - В особом тебе и чины, и ордена, и всех забот - людям нервы портить, а в окопах и убить могут. - Он опрокинул еще одну стопку и с хрустом заел огурцом.
– Чего мне вас убеждать, - вяло сказал Генка. - Вы всех скопом дегтем мажете, а это, между прочим, подло. Хватит об этом. Я к Тане пришел.
– Ишь ты, - презрительно протянул Егор. - К Тане. Коли тебе нечего мне возразить, так и скажи. А от ответа уходить нечего.
– Мама просила тебя прийти, - сказал Генка. - Так уж теперь вышло, что она останется, наверное. Ты побудь с нею. А может быть, еще все и образуется - отбросят немцев.
– Не-е, - покачал головой Егор. - Теперь уж не отбросят. Отбросались - пробросались.
– Мария Ивановна не любит меня, я это сразу поняла, - сказала Таня. - Я не пойду к ней.
– Не до счетов теперь, - мягко сказал Генка. - Ты постарайся это понять.
– Как это не до счетов? - снова вмешался Егор. - Самое время.
– Я пойду, - Генка встал. - Ты напиши мне, Таня. Впрочем, куда? К матери зайди. Мне некого больше об этом попросить. - Он в последний раз обвел взглядом стены, оклеенные дешевыми обоями, задержал взгляд на ходиках с мигающей совой и вышел на крыльцо. Канонада гремела уже значительно ближе.
На шоссе он остановился в ожидании попутного автомобиля. В город не было ни одного, зато из города прошло сразу три полуторки. В них стояли мужчины и женщины с ломами и лопатами - видимо, приехали строить какое-то оборонительное сооружение. Все пели "Утро красит нежным светом". Старший - горластый парень в полувоенной форме скомандовал, строители высыпали на пыльную траву.
– В город поедете? - спросил Генка.
– Ты сдурел? - удивился парень. - Работы у нас ого-го! Товарищи! Не расходиться! Сейчас приедет инженер, и мы начнем!
Генка вышел на шоссе и остановился, вдруг замерев от радостного чувства: от железной дороги бежала женщина, размахивая на ходу платком. Она что-то кричала.
– Гена! Подожди-и! - разобрал, наконец, Генка.
Таня подбежала, молча повисла на шее. Он нежно провел ладонью по ее щеке:
– Ну, все. Все хорошо, Таня. Я не обижаюсь.
– Я приду. Вечером. Скажи маме.
Он молча кивнул и подумал благодарно: "Я не ошибся в ней. Я не ошибся".
Подъехала "эмка". На дорогу выскочил военный в форме капитана инженерных войск.
– Гопоненко! - крикнул он. - Все назад! Пулей!
– А как же противотанковый ров? - растерянно спросил старший колонны.
– Какой тебе ров? Ты на небо взгляни, суслик!
Генка тоже посмотрел: с южной стороны на город заходила черная стая самолетов.
"На станцию идут", - определил он.
– Понял теперь? - продолжал кричать капитан. - Отходят наши! Через час-другой немцы будут здесь!
Возвращались уже без пения. Генка стоял в кузове среди плотно сбившихся людей.
Когда въехали на городскую площадь, со стороны станции донеслись глухие удары тяжелых авиабомб, дрогнула земля, и небо заволокли клубы черного дыма.
В горотделе милиции Генку встретила мертвая тишина и ворох раскиданных по полу разноцветных бумаг.
За стойкой обедал дежурный. Торопливо отрезая большие куски вареной колбасы, он отправлял их в рот и жадно жевал.
– Проститься? - увидел он Генку.
– Проститься. Чего машина не пришла?
– Машина, брат, перевозила продовольствие. Если не совсем глупый, поймешь, какое и куда.
– Понял. Я пошел. Бывай.
– Бывай, - отозвался дежурный. - Беспокоюсь я. Станцию, говорят, здорово бомбили, а начальник час назад уехал туда. Вагон с зеками встречать.
– Это же конвой НКВД должен делать, - сказал Генка.
– Некогда считаться, - вздохнул дежурный. - Мы тоже в НКВД. В армии ты куда? В особый отдел?
– Командиром взвода, в пехоту.
– Ну, правильно, - кивнул дежурный. - Для работы в особом отделе ты хлипкий, уж не обижайся, брат. Странное дело: слыхал я, что ты из потомственной чекистской семьи, а конституция в тебе слабая для нашего дела.
– Ладно, не будем обсуждать, - оборвал его Генка. - Желаю тебе удачи. Прощай!
Тренькнул циркулярный телефон. Дежурный сорвал трубку с рычага. Несколько секунд он слушал, потом крикнул, срываясь на хрип:
– Да нет никого, товарищ начальник. Сами знаете - все уехали. - Дежурный остановил на Генке сумасшедший взгляд и вдруг добавил, усмехнувшись: - Вот лейтенант Кондратьев здесь. Геннадий Николаевич. Что? Есть, понял. - Он положил трубку и сказал, пожимая плечами: - Мотоцикл у подъезда, дуй на станцию.
– Да я уже и не сотрудник, можно считать! - удивился Генка.
– Дуй на станцию, - повторил дежурный. - Начальник ждет.
– Есть!
…Навстречу мотоциклу двигались наши отступающие части. Они вливались на главную улицу из всех боковых улочек и переулков, и у Генки возникло тяжелое, невыносимое ощущение безысходной тоски, словно он стоял перед умирающим, истекающим кровью человеком и ничем не мог ему помочь. Когда Генка сворачивал на привокзальную площадь, поток войск заметно поредел.
Генка въехал на перрон. Сразу же за приземистым зданием вокзала полыхали пакгаузы и багрово мигали раскаленные остовы нескольких вагонов.
Генка бросил мотоцикл и побежал через рельсы. Один вагон сорвало с путей и опрокинуло набок. Это был тот самый "вагонзак", который Генка видел два часа назад. Рядом чернели воронки от авиабомб.
Начальник стоял около грязной рогожи, которая прикрывала нечто очень похожее на уложенные в ряд огромные бутылки.
– Здесь четыре трупа, - негромко сказал начальник. - Все из конвоя. Старший был жив, я его отправил в больницу.
Подбежал стрелок охраны, крикнул:
– Нашли! Его аж за стрелку откинуло.
– Идем! - Начальник побежал. Генка следом.
В кювете, у забора, ограждающего станцию, лежал еще один труп. Он был настолько обезображен, что начальник судорожно повел головой и отвернулся. Попросил:
– Номер на куртке посмотри.
Генка нагнулся. В ноздри ударил приторный запах запекшейся крови. "Н-1205", - прочитал Генка.
Начальник сверился со списком, который держал в руках:
– Это - насильник. Бородулин его фамилия. - Начальник закрыл папку. - Тут, значит, вот какое дело, Кондратьев, - он сурово посмотрел на Генку и продолжал: - В этом вагоне везли четырех осужденных. Все - к "ВМН". Трое бежали. Сейчас они в нашем городе. Хочешь сказать: теперь не до них?
Генка промолчал, и начальник продолжал:
– Мы с тобой с глазу на глаз, и я теперь речей произносить не стану. Например, о том, что раз советский суд их осудил, мы обязаны и так далее. Тут в другом дело. - Начальник снова раскрыл папку. - На свободе - трое опаснейших преступников. Вернее, двое. Один приговорен военным трибуналом за шпионаж. Английский агент. Второй - бандит, убийца. Они взяли у конвоя автомат и два нагана. А немцы вот-вот войдут в город. Имей в виду и то, что бандит этот, Бойко, из нашего города. Обозлен, страшен. Если его не обезвредить, он многих поубивает, да и выдаст немцам всех, кого сможет. Смекаешь?
– Третий кто? - спросил Генка.
С каждой минутой он мрачнел все больше и больше. Дело, которое ему предстояло, не сулило ничего хорошего.
– Третья, - поправил начальник. - Из ее личного дела и приговора так выходит, что осудили ее как бы под горячую руку. Слова она разные на базаре выкрикивала в адрес Советской власти, а время военное, сам понимаешь. В общем, не о ней речь. Приговор над ней исполнять - не наша обязанность. И вообще, ты усеки, что я тебя не в исполнители определяю, а велю тебе заняться твоим прямым делом: задержать и обезвредить бежавших из-под стражи уголовников. Поскольку они вне закона, оружие разрешаю применять неограниченно. Все понял?
– Я в военкомат явиться должен, - угрюмо сказал Генка. - Знаете ведь.
– Беру на себя, - сказал начальник. - Разберемся потом. После войны. - Он улыбнулся. - Ты, Кондратьев, меня прости на худом слове, я к тебе плохо относился, не верил в тебя, как в работника. Хлипковат ты, рассуждаешь много. Но теперь у меня выбора нет, да и время такое, что не до рассуждений тебе будет. А в твою чекистскую честность я верю. Прощай.
– Один пойду? - Генка напряженно вглядывался в лицо начальника.
– Один, - начальник развел руками: - У меня и у дежурного - своя задача, от горкома, так что - сам понимаешь. Времени у тебя, парень, считай, что нет. Немцы вот-вот войдут в город. Запомни! Бойко живет на Коммунистической, двадцать. Ты теперь - Бородулин Иван Сергеевич, сын погибшего насильника. В городе ты не случайно - ждешь немцев, а из последнего, тайно полученного письма отца знаешь, что он сидел в одной камере с Бойко и сообщил тебе адрес родителей этого Бойко - для пристанища на первый случай. Письмо прямо сейчас напиши сам, почерка там все равно не знают. Остальное придумаешь по ходу дела.
