— Я все улажу, — обещаю я.
В тот момент, когда я встаю для перекрестного допроса детектива Метсона, мне кажется, что между нами происходит своего рода состязание. Он смотрит на Эмму — у нее до сих пор заплаканные глаза и опухшее лицо, — а потом, прищурившись, на меня, как будто всему виной я, а не он. От этого мне еще больше хочется его задушить.
— В вашу первую встречу с Джейкобом у него дома, детектив, — начинаю я, — он цитировал вам «Терминатора», верно?
— Да.
— В вашу вторую встречу с Джейкобом… он предложил вам провести ряд экспертиз рюкзака?
— Да.
— Сколько именно?
— Несколько.
Я хватаю блокнот, лежащий перед Джейкобом.
— Он предлагал провести анализ ДНК на ремнях рюкзака?
— Да.
— И анализ на наличие спермы на белье?
— По-видимому.
— Использовать люминол?
— Вроде да.
— А нингидрин на открытке в рюкзаке?
— Послушайте, я всего не помню, но вполне вероятно.
— По-видимому, детектив, — замечаю я, — Джейкоб лучше разбирается в работе полиции, чем вы.
Он прищуривается.
— С местом преступления он точно был знаком лучше меня.
— Эти блокноты для заметок, которые вы обнаружили… Вы их все прочли?
— Да.
— Что в остальных ста пятнадцати блокнотах?
— Краткий обзор серий «Блюстителей порядка», — отвечает он.
— Вы знаете, что такое «Блюстители порядка», детектив?
— А кто сейчас этого не знает? Это телевизионный сериал о работе полиции — его, наверное, уже и на Марсе смотрят.
— Вы его когда-нибудь смотрели?
Он смеется.
— Стараюсь не смотреть. Не слишком похоже на правду.
— Значит, там преступления ненастоящие?
— Да.
— Тогда будет ли соответствовать истине утверждение, что сто шестнадцать блокнотов, которые вы изъяли в комнате Джейкоба, исписаны вымышленными преступлениями?
— Да, — отвечает Метсон, — но я считаю, что преступление, описанное в сто шестнадцатом блокноте, совсем не вымышленное.
— Откуда вы знаете? — Я подхожу к нему ближе. — Ведь если разобраться, детектив, в новостях сообщили об исчезновении Джесс Огилви еще до того, как к вам попали эти блокноты, не так ли?
— Да.
— Ее имя упоминалось в новостях, ее родители просили помочь в расследовании преступления?
— Да.
— Вы заявили, что Джейкоб появлялся на местах происшествий с желанием помочь, я правильно понял?
— Да, но…
— Он когда-либо огорошивал вас своими познаниями?
Метсон колеблется.
— Да.
— Следовательно, допустимо предположить, особенно принимая во внимание его личное знакомство с жертвой, что он воспользовался блокнотом не для того, чтобы похвастаться совершенным убийством… а скорее для того, как он поступал со всеми сериями «Блюстителей порядка», чтобы помочь раскрыть дело? — Не давая ему времени ответить, я поворачиваюсь к присяжным. — Больше вопросов не имею, — говорю я.
Со своего места встает Хелен.
— Детектив Метсон, — начинает она, — вы не могли бы прочесть примечание внизу первой страницы этого блокнота?
— Тут написано: «Раскрыто: мной, двадцать четыре минуты».
— А примечание на странице шесть?
— «Раскрыто: полицией, сорок пять минут… Хорошая работа!»
Она подходит к Метсону.
— У вас есть какие-либо предположения о том, что означают эти примечания?
— Джейкоб мне сам рассказывал, когда я первый раз увидел, как он делает записи в блокноте. Он отмечает, смог он или не смог раскрыть дело, до того как его раскрыли телевизионные детективы, и сколько это заняло времени.
— Детектив, — просит Хелен, — прочтите примечание на странице четырнадцать, под заголовком «В ее доме», которое вы уже читали для нас раньше?
Он бросает взгляд на страницу.
— Тут написано: «Раскрыто: мною».
— Есть что-нибудь примечательное в этой записи?
Метсон смотрит на присяжных.
— Она подчеркнута. Десять раз.
ТЕО
За обедом именно я замечаю, как мой брат припрятывает нож.
Сперва я молчу. Но все отлично вижу: как он замирает над своим желтым рисом и омлетом, отковыривает зернышки от початка кукурузы, а потом большим пальцем толкает нож к краю стола, и тот падает ему на колени.
Мама без умолку говорит о суде: жалуется на кофейный автомат, который готовит холодный кофе; обсуждает завтрашний костюм Джейкоба; вспоминает защиту, которая завтра утром должна представить свои доказательства. Похоже, никто ее не слушает: Джейкоб пытается не дергать плечами, а сам заворачивает в салфетку нож, я же стараюсь следить за каждым его движением.
Когда он встает из-за стола, а мама прерывает этот процесс резким, натужным кашлем, я не сомневаюсь, что сейчас она задаст ему за украденную кухонную утварь. Но вместо этого она говорит:
— Ты ничего не забыл?
— Прошу прощения, — бормочет Джейкоб, через минуту моет тарелку и несется наверх.
— В чем, собственно, дело? — удивляется мама. — Он почти ничего не ел.
Я запихиваю остатки еды в рот и бормочу извинения. Я спешу наверх, но Джейкоба в спальне нет. Дверь ванной комнаты широко открыта. Такое впечатление, что он просто исчез.
Вхожу в собственную спальню и внезапно оказываюсь прижатым к стене с ножом у горла.
Ладно, я просто хочу признаться, что тягостно уже не в первый раз оказываться вовлеченным в инсценировку брата. Я делаю то, что наверняка сработает: я кусаю его за запястье.
Думаете, он понимает, что я хочу его укусить? Нет. Нож падает на пол, я бью его локтем в живот, он сгибается пополам и мычит.
— Что, черт побери, ты делаешь? — кричу я.
— Тренируюсь.
Я хватаю нож и бросаю его в ящик своего письменного стола — тот, который я стал держать на замке, когда научился прятать вещи от Джейкоба.
— Тренируешься убивать? — воплю я. — Ты чокнутый дебил! Поэтому тебя и судят за убийство.
— Я не хотел причинить тебе вред, — Джейкоб тяжело опускается на мою кровать. — Кое-кто подозрительно на меня сегодня смотрел.
— Думаю, многие в зале суда смотрели на тебя с подозрением.
— Но этот тип пошел за мной в уборную. Я должен себя защитить.
— Верно. И что, по-твоему, произойдет завтра, когда ты войдешь в здание суда и начнет звенеть металлодетектор? И на глазах у идиотов-репортеров из твоего носка достанут нож?
Он хмурится. Один из его безрассудных планов — планов, которые он никогда тщательно не продумывает. Например, как два месяца назад он вызвал полицию, чтобы нажаловаться на маму. Для Джейкоба, я уверен, все совершенно логично. Для остальных — не очень.
— А если бы я был нормальным? — спрашивает Джейкоб. — А что, если причина моего поведения и причина моего мировоззрения кроется в том, что на меня постоянно не обращают внимания? Если бы у меня были друзья, ну, ты понимаешь, то я, возможно, не совершал бы поступки, которые кажутся окружающим странными. Это подобно бактерии, которая развивается только в вакууме. Может быть, нет никакого синдрома Аспергера. Может быть, так происходит с человеком, когда он не такой, как все.
— Не говори это своему адвокату. Ему для победы необходим синдром Аспергера.
Я смотрю на руки Джейкоба. Пальцы все изгрызены, часто до крови. Раньше, до школы, мама заматывала ему пальцы лейкопластырем. Однажды в коридоре я услышал, как две девчонки называли его «мамочкин сынок».
— Слушай, Джейкоб, — тихо говорю я. — Я сейчас тебе кое-что скажу, только об этом никто не должен знать, ладно?
Его рука, опущенная вдоль тела, дернулась.
— Секрет?
— Да. Только маме не говори.
Я хочу ему рассказать. Я так долго хочу хоть кому-нибудь рассказать. Но, возможно, Джейкоб прав: если не находишь места в этом мире, то, о чем забываешь, становится больше и еще непонятнее. В горле стоит ком, из-за него мне кажется, что в комнате нечем дышать. И внезапно я громко плачу как ребенок; утираю глаза рукавом и пытаюсь сделать вид, что мой брат не стоит перед судом; что моего брата не должны посадить в тюрьму, — разве не кармическая расплата за все мои дурные поступки и мысли?
— Я был там, — бросаю я. — Я был там в тот день, когда умерла Джесс.
Джейкоб не смотрит на меня — может, оно и к лучшему. Он начинает чуть быстрее размахивать рукой, потом подносит ее к горлу.
— Я знаю, — признается он.
Мои глаза расширяются от изумления.
— Знаешь?
— Конечно, знаю. Я видел твои следы. — Он смотрит поверх моего плеча. — Именно поэтому я так и поступил.
О боже! Она рассказала Джейкобу, что я шпионил за ней голой, сказала, что пойдет в полицию, а он заткнул ей рот. Теперь я всхлипываю: не могу отдышаться.
— Прости.
Он не касается меня, не обнимает, чтобы успокоить, как сделала бы мама. Как поступил бы любой другой человек. Джейкоб продолжает вертеть рукой, как вентилятор, а потом повторяет мои слова: «Прости. Прости» — словно эхо, лишенное своей музыки, словно дождь по жестяной банке.
