В моей голове проносятся сотни язвительных ответов — большей частью заключающихся в том, как я могу ему доверять, если однажды он меня уже предал. Но вместо этого я качаю головой.
— Джейкоб вернется домой, — заверяю я.
— Эмма, ты должна…
Я поднимаю руку, как будто могу остановить поток его слов.
— Приготовь себе завтрак. Мне нужно переодеться.
Я оставляю его в кухне, а сама иду наверх, в спальню. Через стену я слышу, как в душе поет Тео. Сажусь на кровать, свесив руки между коленями.
Когда мальчики были маленькими, мы установили семейные правила. Я написала их на зеркале в ванной комнате, когда мальчики купались. И в следующий раз, когда ванная наполнялась паром, они мистическим образом появлялись на зеркале: заповеди для малыша и его болезненно щепетильного брата-аутиста, законы, которые нельзя нарушать.
1. Убирать за собой.
2. Говорить правду.
3. Чистить зубы дважды в день.
4. Не опаздывать в школу.
5. Заботиться о брате; он единственный, кто у тебя есть.
Однажды вечером Джейкоб спросил меня, а должна ли я следовать этим правилам. Я ответила утвердительно. «Но, — возразил он, — у тебя нет брата». — «Тогда я буду заботиться о тебе», — пообещала я.
Но не смогла.
Сегодня, возможно, и завтра, и послезавтра Оливер будет выступать в суде и пытаться завершить то, что я безуспешно делала все эти восемнадцать лет: уговаривать посторонних людей поставить себя на место моего сына. Заставить их проявить сочувствие к ребенку, который сам сочувствия испытывать не способен.
Когда Тео заканчивает мыться, в душ отправляюсь я. Воздух все еще тяжелый от пара и жары; зеркало запотело. Я не вижу слез в своих глазах, но это и к лучшему. Потому что я знаю своего сына и всем сердцем верю, что он не убийца. Но шансы на то, что присяжные солидарны со мной, — минимальные. Потому что, как бы я ни храбрилась перед Генри — и перед собой самой, я знаю, что Джейкоб домой не вернется.
ДЖЕЙКОБ
Тео еще не одет, когда я стучу в его комнату.
— Какого черта, чувак? — восклицает он, прикрываясь полотенцем.
Я закрываю глаза и жду, пока он не разрешает мне их открыть, а потом вхожу в его комнату.
— Помоги мне с галстуком, — прошу я.
Я очень горд тем, что сегодня оделся без всяких проблем. Я немного встревожился из-за пуговиц на рубашке, которые казались мне горячими углями на груди, но я надел вниз футболку, и теперь это не так мучительно.
Тео стоит передо мной в джинсах и толстовке. Жаль, что я не могу отправиться в таком виде в суд. Он поправляет мне воротничок и начинает продевать концы галстука в петлю, чтобы завязать узел, а не то безобразие, какое получилось у меня дважды. Галстук похож на длинный, узкий вязаный шарф; он нравится мне намного больше, чем тот полосатый, который вчера повязал на меня Оливер.
— Вот так, — говорит Тео и сутулится. — Что ты думаешь о папе?
— Я не думаю о нем, — отвечаю я.
— Я имею в виду, о его приезде.
— А-а, хорошо, что приехал.
На самом деле я не знаю, хорошо это или плохо. В конце концов, какая разница, приехал он или нет? Но, похоже, так реагируют обычные люди на появление близкого родственника. К тому же, надо отдать ему должное, он пролетел четыре тысячи восемьсот километров.
— Я думал, мама взорвется.
Не знаю, что он имеет в виду, но киваю и улыбаюсь. Вы бы удивились, куда может завести в разговоре подобный ответ, когда вы совершенно сбиты с толку.
— Ты помнишь его? — спрашивает Тео.
— Он звонил и поздравлял меня с днем рождения. Это было всего три с половиной месяца назад…
— Нет, — перебивает Тео, — я имею в виду, ты помнишь его в детстве? Когда он еще жил с нами?
На самом деле я помню. Помню, как лежал в кровати между мамой и папой и прижимал руку к его щеке, пока он спал. Она колючая из-за растущей бороды, раньше меня очень интересовала ее текстура, к тому же мне нравился звук, когда папа чесал щетину. Помню его портфель. Там лежали дискеты различных цветов — мне нравилось перекладывать их по цвету — и скрепки в маленьких коробочках, которые я раскладывал на полу в его кабинете, пока он работал. Однако временами, когда папа писал программы, оказывался в тупике или радовался, он кричал, отчего обычно начинал вопить и я, и ему приходилось звать маму, чтобы она забрала меня, а он смог доделать работу.
— Однажды он взял меня собирать яблоки, — говорю я. — Нес меня на плечах и показывал, как собирают яблоки в корзины, чтобы не подавить.
Какое-то время я записывал интересные факты о яблоках, потому что, насколько я помню отца, он, по крайней мере поверхностно, увлекался помологией — наукой о плодоводстве. Настолько, что однажды повел меня в сад на целый день. Например, мне известно, что:
1. Больше всего яблок в мире выращивают в Китае, Соединенных Штатах Америки, Турции, Польше и Италии.
2. Чтобы получить галлон сидра (около 4 литров) требуется тридцать шесть яблок.
3. В США больше всего произрастает яблок сорта «Рэд Делишиоз».
4. Чтобы завязалось одно яблоко, необходима энергия 50 листьев.
5. Самое крупное яблоко весило около килограмма.
6. Яблоки не тонут, потому что на четверть состоят из воздуха.
7. Яблони относятся к семейству роз.
8. Археологи обнаружили доказательство того, что яблоки употребляли в пищу еще в 6500 году до н. э.
— Класс! — вздыхает Тео. — А я его вообще не помню.
Я знаю почему: Тео было всего несколько месяцев от роду, когда отец нас бросил. Я не помню тот день, когда это случилось, но помню многое из того, что к этому привело. Мама с папой часто ссорились в моем присутствии. Я был рядом и меня с ними не было — в те дни я всецело был поглощен помехами на телеэкране или рычажком тостера. Родители полагали, что я не обращаю внимания, но дело обстояло совсем по-другому. Я все слышал, видел, чувствовал и осязал, даже сидя спиной к ним, именно поэтому я изо всех сил старался сосредоточиться только на одном раздражителе. Мне это напоминало кино: представьте себе камеру, которая может записывать весь окружающий мир — каждый звук, каждый взгляд. Производит сильное впечатление, но совершенно бессмысленно, если хочешь специально послушать разговор двух людей или увидеть, как мяч летит прямо на тебя, когда стоишь под корзиной. Тем не менее я не в силах изменить мозг, с которым родился, поэтому научился сужать окружающий мир с помощью самодельных шор, до тех пор пока в поле моего зрения не оставалось только то, что я хотел замечать. Такова природа аутизма с точки зрения тех, кто никогда сам аутистом не был.
Как бы там ни было, несмотря на то что родители считали, что мое внимание поглощено другим, я помню все их ссоры дословно.
— Ты забыла обо мне, Эмма? Я тоже здесь живу…
— Ради бога, Генри. Ты ревнуешь, что я все время посвящаю нашему с тобой сыну?
И
— Мне плевать, как мы будем расплачиваться. Я не стану отказываться от лечения Джейкоба только потому…
— Почему? Скажи. Ты считаешь, я мало зарабатываю?
— Ты сам сказал, не я.
И
— Я хочу возвращаться домой с чертовой работы и не видеть, черт побери, как десять посторонних людей толпятся у меня в гостиной. Разве я много прошу?
— Эти десять посторонних — люди, которые вернут нам Джейкоба…
— Эмма, очнись! Он таков, каков есть. Внутри него не скрыто чудо, которое только и ждет, как бы вырваться наружу.
И
— На этой неделе ты слишком поздно приходишь с работы.
— А зачем, скажи, мне спешить домой?
И
— Как это ты беременна? Мы решили, что больше детей у нас не будет. С нас и одного довольно…
— Знаешь, я не сама сделала себе ребенка.
— Знаешь, ведь это ты пила таблетки.
— Думаешь, я тебя водила за нос? Господи, Генри, я рада, что ты такого «высокого» обо мне мнения. Убирайся. Пошел вон!
И однажды он так и сделал.
Неожиданно отец стучит в дверь спальни Тео и просовывает голову в комнату.
— Мальчики, — говорит он, — как дела?
Мы оба молчим.
— Джейкоб, мы можем поговорить? — спрашивает он.
Мы сидим у меня в спальне: я на кровати, а отец за письменным столом.
— Ты не против… что я приехал?
Я оглядываюсь. Он ничего не трогает у меня на столе, поэтому я киваю.
Я вижу, что ему становится легче от моего молчаливого ответа, его плечи расслабляются.
— Я должен перед тобой извиниться, — говорит он, — только не могу подобрать слова.
— Со мной такое тоже случается, — успокаиваю я его.
Он улыбается и качает головой. Тео так похож на отца — я всю жизнь слышал это от мамы, но сейчас вижу, что отец во многом напоминает меня самого. То, как он втягивает голову в плечи, прежде чем начать говорить. То, как барабанит пальцами по ноге.
