промышленности. Я утверждал, что органа, непосредственно ответственного за плановое руководство государственным хозяйством и способного по своим правам, обязанностям и составу осуществлять такое руководство, у нас нет. Я утверждал, что именно отсюда вырастает стремление нагромождать все новые и новые руководящие и объединяющие органы, которые в конце концов только мешают друг другу. Помимо Совнаркома и Президиума ВЦИКа, мы сейчас имеем: коллегию замов (Тройка), СТО (Совет Труда и Обороны. –
Д. В.), Финкомитет, Малый Совнарком, Госплан. При этом вопросы сплошь да рядом переходят в ЦК (Секретариат, Оргбюро, Политбюро). Я считал, что эта множественность руководящих учреждений с неопределенными взаимоотношениями, с распыленной ответственностью насаждает хаос сверху»{678}. Если бы Троцкий знал, как эта «множественность руководящих учреждений» стократно увеличится в будущем! То было только начало.
Троцкий на Политбюро, особенно в отсутствие Ленина, все чаще поднимал вопрос о бюрократическом окостенении создающейся системы, бесконтрольности аппарата и неэффективности государственного управления. Его независимые, резкие суждения были расценены многими партийными руководителями как однозначные претензии на роль нового лидера после приближавшегося ухода с политической сцены признанного вождя, с последней волей которого соратники дружно не посчитались…
Сталинский «обруч»
Однажды на Политбюро, рассказывал мне А. П. Балашов, старый большевик, работник секретариата Сталина, вспыхнула перепалка между Зиновьевым и Троцким. Все поддержали точку зрения Зиновьева, который бросил Троцкому: «Разве вы не видите, что вы в ”обруче“? Ваши фокусы не пройдут, вы в меньшинстве, в единственном числе». Троцкий был взбешен, но Бухарин постарался все сгладить. «Часто бывало, – продолжал Балашов, – когда до заседания Политбюро или до какого-либо совещания у Сталина предварительно встречались Каменев и Зиновьев, видимо, согласовывая свою позицию. Мы в секретариате эти встречи ”троицы“ (Сталин, Зиновьев, Каменев) и других членов Политбюро, если их приглашали, так и называли между собой, с легкой руки Зиновьева, – ”обруч“».
Троцкий вскоре догадался о существовании заговора высшего партийного эшелона, направленного против него. Поначалу он отмалчивался, но позднее в своих выступлениях неоднократно разоблачал закулисную сталинскую «механику». Так, выступая в июне 1927 года на Президиуме ЦКК, Троцкий заявил: «Вы, конечно, все достаточно хорошо знаете, что с 1924 года существовала фракционная ”семерка“, состоявшая из всех членов Политбюро, кроме меня. Мое место занимал ваш бывший председатель Куйбышев, который должен был, по должности, быть главным блюстителем партийного устава и партийных нравов, а на деле был первым их нарушителем и развратителем. Эта ”семерка“ была нелегальным и антипартийным учреждением, распоряжавшимся судьбами партии за ее спиной… На этих собраниях вырабатывались меры борьбы со мной. В частности, там было выработано обязательство членов Политбюро не полемизировать друг с другом, а полемизировать всем против Троцкого. Об этом не знала партия, об этом не знал и я. Это длилось долгий период времени…»{679}
Сказанное Троцким полностью соответствовало действительности. Под предлогом борьбы за интересы народа, партии и социализма на вершине пирамиды власти развернулась самая что ни на есть банальная и беспринципная борьба за лидерство. Правящая партийная верхушка сплотилась против одного ее члена, имевшего, по ее мнению, немалые шансы возглавить партию, но лично не устраивавшего никого.
Опасения Ленина относительно возможного раскола ЦК, изложенные им в знаменитом «Завещании» (которое принято называть «Письмом к съезду»), начали сбываться. В отсутствие первого вождя революции разгоралась подспудная и жестокая борьба за власть, за влияние в партии. Тройка лидеров, составивших основу сталинского «обруча», поставила своей целью изолировать и дискредитировать Троцкого, оттеснить его от главного пульта управления партией и страной. События форсировались, потому что нельзя было исключать вероятность того, что в случае своего выздоровления Ленин еще больше сблизится с Троцким, а это означало бы крах честолюбивых намерений как Сталина, так и Зиновьева с Каменевым. Не вызывает сомнений, что предложение Ленина, датированное 4 января 1923 года, о «перемещении Сталина» с поста генсека{680} в случае его (Ленина) выздоровления было бы быстро реализовано.
Для нас, видимо, навсегда останется загадкой истинная причина того, почему Троцкий уклонился от предложенного Лениным союза для борьбы со Сталиным по «грузинскому делу». Но Сталина, Зиновьева и Каменева не могла не пугать реальная возможность объединения Ленина и Троцкого по таким важным вопросам, как национальный, монополия внешней торговли, борьба с бюрократизмом и другие. Они не могли допустить столь серьезного усиления позиций Троцкого.
Известно, что в ленинском «Завещании», продиктованном в несколько приемов – 23, 24, 25, 26 и 29 декабря 1922 года и 4 января 1923 года, особое внимание уделено взаимоотношениям Сталина и Троцкого. Но не остались без внимания и другие видные лидеры большевиков. Поэтому есть основания считать, что после того как о «Завещании» узнали в Политбюро, соперничество среди высшего руководства партии усилилось. Ленинский «секретный» документ подлил масла в огонь. Если бы Ленин вернулся к активной работе, Сталину было бы трудно рассчитывать на сохранение своего положения человека с «необъятной властью». Он был крайне заинтересован в свержении Троцкого, в котором большинство членов партии видели в то время «второго человека». Более того, о Троцком Ленин отозвался в «Завещании» несравненно выше и похвальнее, чем о других. Напомнив о «небольшевизме» Троцкого, который «мало может быть ставим» ему в вину лично, Ленин подчеркивал, что это, «пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК», обладающий «выдающимися способностями»{681}.
Троцкий был заинтересован в оглашении ленинского письма, остальные – нет. Это, впрочем, подтверждает документ (с грифом «строго секретно»), показывающий отношение членов Политбюро ЦК и Президиума ЦКК к преданию гласности ленинского «Завещания». Позиции были таковы:
«1. Я думаю, что эту статью нужно опубликовать, если нет каких-либо формальных причин, препятствующих этому.
(Если) есть какая-либо разница в передаче (в условиях передачи) этой статьи и других (о кооперации, о Суханове).
Троцкий.
2. Печатать нельзя: это не сказанная речь на П/Бюро. Не больше. Личная характеристика – основа и содержание статьи.
Каменев.
3. Н. К. (Надежда Константиновна Крупская. – Д. В.) тоже держалась того мнения, что следует передать только в ЦК. О публикации я не спрашивал, ибо думал (и думаю), что это исключено. Можно этот вопрос задать. В условиях передачи разницы не было. Только эта запись (о Госплане) передана мне позже – несколько дней тому назад.
Зиновьев.
4. Полагаю, что нет необходимости печатать, тем более что санкции на печатание от Ильича не имеется.
Сталин.
5. За предложение тов. Зиновьева – только ознакомить членов ЦК. Не публиковать, ибо из широкой публики никто тут ничего не поймет.
Томский.
6. Эта заметка В.И. имела в виду не широкую публику, а ЦЕКА и потому так много места уделено характеристике лиц. Ничего подобного нет в статье о кооперации. Печатать не следует.
Сольц.
7. Тт. Бухарин, Рудзутак, Молотов и Куйбышев – за предложение тов. Зиновьева.
Словатинская»{682}.
Сталинский «триумвират» предпочел пока скрыть ленинское «Завещание», ибо его обнародование заметно подняло бы шансы Троцкого и ослабило бы «тройку». И Сталин, и Зиновьев, и Каменев преследовали личные честолюбивые цели, особенно первые двое. Вместе с тем они находили серьезную поддержку и у остальных членов Политбюро. Но открыто выступить против триумфатора революции и Гражданской войны «обруч» не решался: имя Троцкого все еще называлось рядом с именем Ленина. Радек писал 14 октября 1922 года в «Правде», что «если т. Ленина можно назвать разумом революции, господствующим через трансмиссию воли, то т. Троцкого можно охарактеризовать как стальную волю, обузданную разумом. Как голос колокола, призывающего к работе, звучала речь Троцкого…» «Тройка» понимала, что для развенчания Предреввоенсовета его нужно сначала «отделить» от Ленина, а затем скомпрометировать в глазах партии, сильно преувеличив слабости и недостатки характера этого человека.
Позже, находясь уже в изгнании на Принцевых островах, Троцкий напишет об этом: «Главная трудность для заговорщиков состояла в открытом выступлении против меня перед лицом массы. Зиновьева и Каменева рабочие знали и охотно слушали. Но поведение их в 1917 году было слишком свежо в памяти у всех. Морального авторитета в партии они не имели. Сталина за пределами узкого круга старых большевиков почти совершенно не знали. Некоторые из моих друзей говорили: ”Они никогда не посмеют выступить против вас открыто. В сознании народа ваше имя слишком неразрывно связано с именем Ленина. Ни Октябрьской революции, ни Красной армии,
