В первой части дилогии — «Письмо из деревни к мужу, который повез на сель-хозвыставку быка племенного» — жена главного героя по имени Коля пишет ему в Москву письмо о том, как ей живется без него: «Вот вернешься ты, боюсь, занятой, нарядный, / Не заглянешь и домой — сразу в сельсовет».
Этот же мотив встретится позднее в частушках к спектаклю «Живой» (1971): «Петя Долгий в сельсовете — / Как господь на небеси. / Хорошо бы эти Пети / Долго жили на Руси» (АР-10-68).
Две последние строки предвосхищают аналогичный мотив из посвящения «Юрию Яковлеву к 50-летию» (1978): «Виват всем ЯКам — до ста лет им жить!», — в которой автор, говоря о ЯКах (вспомним песню «Я — “ЯК”-истребитель»), имеет в виду и себя. Сравним также с песней «Мореплаватель-одиночка» (1976), где он говорит о себе и близких по духу людях в третьем лице: «Так поменьше им преград и отсрочек, / И задорин на пути, и сучков!».
Само же название песни «Письмо из деревни…» говорит о том, что лирический герой живет в деревне, а Москва для него — своего рода заграница. То же самое происходит в «Поездке в город» (1969), где герой выбирается из деревни в Москву.[791] [792] [793] [794]
Приведем еше несколько параллелей между «Письмом из Москвы в деревню» и «Диалогом у телевизора»: «…Потому что я куплю тебе кофточку, / Потому что я люблю тебя, глупая» = «“А это кто — в короткой маечке? / Я, Вань, такую же хочу”. <…> “К тому же эту майку, Зин, / Тебе напяль — позор один, / Тебе шитья пойдет аршин — / Где деньги, Зин?”».
В последней песне у героя уже нет денег, а в «Письме из Москвы в деревню» он еще собирается одарить жену разными подарками: «Потому что я куплю тебе кофточку», — и перед этим: «Слушай лучше: тут с лавсаном материя. / Если хочешь, я куплю — вещь хорошая». Сравним в ранних произведениях: «Я тебя одену в пан и бархат, / В пух и прах, и в бога душу — вот!» /1; 137/, «Я сразу сузил круг твоих знакомств, / Одел, обул и вытащил из грязи» /1; 120/, «Красное, зеленое, желтое, лиловое, / Самое красивое я тебе дарил, / Люкс, а не дешевое, новое, фартовое / С разных мест и с разных дел в дом к тебе тащил» /1; 346/575. Последнюю песню на одном из домашних концертов Высоцкий назвал так: «Любимая песня»/76. А посвящена она подруге Артура Макарова Людмиле Крымской, которая говорила об этом так: «Я просто запомнила первую песню, потому что Володя пришел и спел. А потом сказал: “Миляга, это тебе”. Поэтому я ее и запомнила»577. Приведем еще рассказ Артура Макарова: «Когда мы только что переехали в новую комнату (а курили все нещадно), наша единственная постоянная дама по кличке Миляга, действительно невероятно милое создание, кстати, одна из первых песен Володи “Красное, зеленое” написана ей…»[795] [796] [797].
Итак, если в ранних песнях герой стремится облечь свою возлюбленную «в пан и в бархат», то в песне «После чемпионата мира по футболу — разговор с женой» (1970) он уже говорит: «Я сижу на нуле, / Дрянь купил жене — и рад». А в «.Диалоге у телевизора» он тоже «сидит на нуле»: «Где деньги, Зин?»579 Причем в песне 1970 года его жену зовут так же: «“Что ж, Пеле как Пеле”, - / Объясняю Зине я».
В «Письме из Москвы в деревню» герой обращается к жене с просьбой: «Не пиши мне про любовь — не поверю я». Такое же обращение к своей подруге имело место в песне «Давно я понял: жить мы не смогли бы…» (1963): «Ты не пиши мне про березы, вербы — / Прошу Христом, не то я враз усну, — / Ведь здесь растут такие, Маша, кедры, / Что вовсе не скучаю за сосну!».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Наблюдается даже параллель между «Письмом из Москвы в деревню» и «Татуировкой»: «Не пиши мне про любовь — не поверю я. / Мне вот тут уже дела твои прошлые» = «Не делили мы тебя и не ласкали, / А что любили — так это позади» (ср. с поэмой Маяковского «Про это», 1923: «Я любил… Не стоит в старом рыться»).
Впрочем, наряду с призывом героя к любимой женщине не писать письма, может возникать и противоположный мотив: «А знаешь, Маша, знаешь — приезжай!» («Давно я понял: жить мы не смогли бы…»), «Знаешь, что, милая, — ты приезжай! / Дальний Восток — это близко» («Долго же шел, ты, в конверте листок…»).
Если вернуться к «Письму из деревни в Москву», то можно заметить параллель и со стихотворением «Живу я в лучшем из миров» (1975): «Наш амбар в дожди течет — / Прохудился, верно» = «Вот только жаль, не чинят кров, / А в этом лучшем из миров / бывают и дожди». Оба эти мотива связаны с бездомностью самого поэта, у которого своя квартира появилась лишь в 1975 году: «Спят, укрывшись звездным небом, / Мох под ребра подложив» («Баллада о вольных стрелках», 1975). Поэтому, получив «письмо из деревни», герой тут же распоряжается в ответном письме: «Председателю скажи — пусть избу мою / Кроет нынче же…».
***
Лирический герой продолжает бороться «с ватной стеной», но ясно, что при этом неизбежны периоды крайней душевной усталости и внутренней опустошенности. Как результат появляется «Песня конченого человека» (1971). Послушаем в этой связи Вадима Туманова: «Как он работал, я говорить не буду… И вот так работаешь, работаешь, а потом р-раз — ему говорят: переделай! Сколько раз так бывало! Отменяли, срывали выступления, у него бывали недели подавленного настроения, он очень переживал…»580
Все эти впечатления и эмоции у Высоцкого постепенно накапливались и рано или поздно должны были найти выход в творчестве.
Когда лирический герой чувствует упадок сил и ему ничего не хочется, то всем событиям он дает противоположную оценку: «Сорвиголов не принимаю и корю, / Про тех, кто в омут с головой, — не говорю». Но когда он в нормальном состоянии, то приветствует «тех, кто в омут с головой» (поскольку сам относится к таким людям): «С головою бы в омут — и сразу б / В воду спрятать концы, и молчок!» («Копошатся — а мне невдомек…», 1975), «В прорубь надо да в омут, но сам, а не руки сложа!» («Снег скрипел подо мной…», 1977), «Бросаюсь головою в синий омут» («Реальней сновидения и бреда…», 1977), — и сорвиголов: «Здесь с почетом принимают / Оторви-, сорвиголов» («Баллада о вольных стрелках», 1975), «Без всяких трудностей ты попадешь сюда, / А мы уж встретим по закону, честь по чести» («Марш антиподов», 1973), «Я люблю загульных, но не пьяных, / Я люблю отчаянных парней» («Палата наркоманов», 1969).
Для сравнения — несколько таких «отчаянных» поступков со стороны самого лирического героя: «Из-за тебя под поезд прыгал я» /1; 120/, «Не то чтоб мне не по годам — / Я б прыгнул ночью из электрички, / Но я не еду в Магадан, / Забыв привычки, закрыв кавычки» /1; 166/[798], «Ты думаешь, что мне не по годам <…> Могу уехать к другу в Магадан» /2; 97 — 98/ («Из-за тебя под поезд прыгал я»[799] = «Я б прыгнул ночью из электрички»; «Не то чтоб мне не по годам» = «Ты думаешь, что мне не по годам»; «Но я не еду в Магадан» — «Могу уехать к другу в Магадан»).
А в «Песне конченого человека» имеется очень важная строка: «И не волнует, кто кого — он или я». Очевидно, что здесь используется прием персонификации власти в образе противника лирического героя. А сам герой настолько глубоко находится в состоянии депрессии, что его уже не волнует результат этой борьбы, которая является делом его жизни. Поэтому в начальном варианте песни говорилось: «Свободный ли, тугой ли пояс — мне-то что? / Я пули в лоб не удостоюсь — не за что!» /3; 346/. «Не за что», так как он не участвует в борьбе с властью, но когда участвует, то его застреливают именно «в лоб», как, например, лагерные охранники в «Райских яблоках»: «Херувимы кружат, ангел выстрелил в лоб аккуратно, / Неужели им жаль, что натряс я ледышек с дерев?! / Впрочем, выстрелу рад — ускакал я на землю обратно, / Вот и яблок принес, их за пазухой телом согрев» /5; 510/.
