— Спасибо уже за то, что ты что-то делаешь и даёшь мне надежду!
Она посмотрела на меня невыносимо-синим взглядом, и в её глазах заискрились слёзы.
— Ну что ты, Нина, — пролепетал я, чувствуя себя, словно какой-то мальчишка.
Она ещё раз мне улыбнулась и торопливо ушла обратно в комнату.
А я постоял немного в пустом коридоре и потихоньку двинул обратно к себе домой.
Дома я совершенно не находил себе места. И Дуся, глядя на меня, такого неприкаянного, не стала лезть мне в душу. Зато нашла очень хорошую причину убрать досаду из моей души — отправила меня к Адияковым, якобы с тем, что нужно срочно отнести две банки капусты. Она как раз наквасила. А ещё передала пирожков, которые она напекла специально для детей. Ясное дело, что отказать я не мог, тем более сам понимал, что если останусь сейчас дома, то буду, словно тигр, метаться туда-сюда по комнате. Поэтому я подхватил в одну руку сумку с капустой, а в другую — корзинку с пирожками, и отправился к Адияковым.
Не успел я подойти к квартире, как ещё на площадке услышал громкий спор. Дверь мне открыл Павел Григорьевич, и вид у него был какой-то взъерошенный.
Увидев меня, он сильно обрадовался.
— А, Муля! — с облегчением воскликнул он. — Проходи, проходи! И скажи своей матери, что так, как она думает, никто не поступает!
— Муля пришёл? — закричала с другой комнаты Надежда Петровна. — Муля, ты посмотри, что твой отец выдумал! Это ужас какой-то, глаза бы мои это не видели!
— Что случилось? — еле-еле успел я остановить вновь зарождающийся спор.
Спор, с моей точки зрения, возник на пустом месте. В общем, Надежда Петровна и Павел Григорьевич решали «важный» вопрос, куда завтра идти с детьми. Адияков считал, что надо идти в зоопарк — он, дескать, давно уже обещал Алёше показать жирафа и слона. А вот Надежда Петровна считала, что сейчас на улице прохладно и детям нечего делать в зоопарке, а лучше пойти в дневной кукольный театр и посмотреть классический спектакль, который будет способствовать развитию.
Спор на эту тему у них разгорелся нешуточный. И поэтому, чтобы не вставать на чью-то сторону, я посмотрел на них обоих и сказал:
— Мама, Дуся вот передала пирожков для детей, ещё горячие. Я, кстати, тоже не успел поужинать, так что от чая я бы не отказался.
И потом посмотрел на Адиякова и протянул ему сумку с капустой.
— Отец, здесь банки. Дуся капусты наквасила. Их бы, может, в подвал занести? А то они ещё должны постоять с неделю в холодном. Так сказала Дуся.
Надежда Петровна подхватила корзинку и быстренько побежала на кухню ставить чайник. Адияков взял сумку с капустой и вышел из квартиры — их подвал находился в общем подвальном помещении дома.
Я с облегчением выдохнул.
Фух! Хоть на некоторое время семейный конфликт приостановлен.
Пока родители Мули занимались бытовыми делами, я разулся, прошёл в ванную, помыл руки и хотел уже идти на кухню, когда меня окликнул девичий голосок.
— Муля!
Я заглянул в детскую комнату. Анфиса смотрела на меня и улыбалась.
— Муля, а давай мы с тобой поиграем? — сказала она, старательно выговаривая слова.
— Давай! — обрадовался я и спросил её. — Ты что, уже по-русски понимаешь?
— Ага! — засмеялась она. — Чуточку-чуточку!
Я вошёл в комнату. Анфиса на сидела на фланелевом одеялке. Она там разложила игрушки и занималась тем, что лечила их: у одной куклы — из-под мышки торчал игрушечный градусник, у второй была перемотана шея, третья лежала, и у неё была перемотана нога. Сама же Анфиса держала деревянный игрушечный стетоскоп и по очереди прослушивала кукол и мишку.
— Когда я вырасту, я буду доктором! — с важным видом заявила она.
Алёша сидел на стуле, болтал ногами и занимался тем, что старательно писал каляки-маляки в альбоме для рисования красным карандашом.
Я сел на одеялко рядом с Анфисой и спросил её:
— Ну, как тебе жизнь в Москве, Анфиса?
— Хорошо, — сказала она и требовательно добавила. — Держи!
Она сунула мне в руки мишку и сказала строгим голосом:
— Он кашляет.
— Хорошо, — включился в игру я. — Если он кашляет, чем мы его с тобой лечить будем? У тебя есть малиновое варенье?
— У мамы есть, — сказала Анфиса и задумчиво добавила. — Утром было. Если Лёшка не съел.
А у меня аж сердце сжалось — она уже начала называть Надежду Петровну мамой!
Мы ещё немного поиграли, а потом, когда вернулся Адияков, мы все дружно пошли на кухню пить чай с Дусиными пирожками.
— Как у тебя дела на работе? — спросил Павел Григорьевич, аккуратно помешивая ложечкой сахар в чашке с чаем.
— Хорошо, — кивнул я и затем спросил Надежду Петровну: — Тебя Анфиса мамой уже называет?
Надежда Петровна польщённо зарделась и сказала подчёркнуто нейтральным голосом:
— Ну, ничего, я же не могу ей запретить.
Но, судя по блеску в её глазах, она была очень довольна.
Мы ещё немного поболтали. Я порадовался, что они вот так вот нашли общий язык. Теперь у них полноценная семья.
На следующий день по дороге на работу меня остановил… Глориозов. Он явно меня поджидал, причём практически возле моего подъезда.
— Иммануил Модестович! Вот так встреча! — делано обрадовался он и растянул губы в подобии улыбки. — На работу идёте?
— Здравствуйте, здравствуйте. Да, неожиданная встреча, — вежливо поздоровался я, но потом не удержался и намекнул на то, что видно, как он замёрз, ожидая меня.
Глориозов смутился, но быстро взял себя в руки.
— Да, на работу иду, конечно. В это время я всегда иду на работу.
— А мне тоже нужно в комитет заглянуть, забрать корреспонденцию. Так что нам по пути. Давайте, это я вас провожу. Хоть поболтаем!
Деваться было некуда, не пошлёшь же его лесом.
— Давайте, — сказал я, и мы пошли по дороге, влившись в поток трудящихся, которые спешили на свои заводы, фабрики и разнообразные комитеты.
— Как там дела у вас? — продолжал щебетать Глориозов, видя, что я не поддерживаю разговор, а иду молча.
— Нормально, — отмахнулся я.
Вместо того чтобы спросить, как дела у него, я промолчал. Глориозов чуть поджал губы, но демонстрировать недовольство не стал, вместо этого продолжил дальше:
