нет, сегодня уже поздно. Завтра же с утра я свяжусь с Йоже Гале. Попробуем это дело как-то провернуть. Но гарантий я дать не могу, сами понимаете.
Синеглазка обрадовалась и бросилась ко мне на шею обниматься.
Когда она ушла, Дуся вытерла слёзы на глазах и жалостливо вздохнула:
— Бедные люди.
Я был с ню согласен.
Но вот, что они делали в туалете, и что это за вещества — я спросить забыл.
Маша родила в конце месяца.
До этого момента я дважды приходил к ней в коммуналку, мы много разговаривали. Что интересно, Маша действительно изменилась — она больше не пыталась давить на меня и что-то требовать. Мы просто разговаривали обо всём: о разных бытовых делах, о том, что творится на Кубе, о развитии химии, о перспективах нашего советского кинематографа. Она много читала и живо интересовалась разными литературными жанрами, поэтому разговаривать с ней было довольно интересно.
Я заходил туда, потому что, ну, во-первых, она мне была как бы не совсем чужая — в плане, что всё-таки какое-то время она была женой Мулиного отчима. Во-вторых, меня просил Модест Фёдорович, чтобы я за ней присмотрел. Поэтому я заходил. Насколько я понимаю, ей было со мной тоже интересно общаться, потому что девушка она была неглупая, довольно начитанная, продвинутая, а в коммуналке ну с кем ей ещё общаться? С новыми соседями или с Беллой? Поэтому наши посиделки были довольно интересные, хоть и непродолжительные.
И тут через какое-то время, я как раз вернулся домой с работы, и из кухни вылетела Дуся и радостно воскликнула:
— Маша родила! Девочку!
Я обрадовался, начал расспрашивать. Дуся сказала, что она сходила туда, в роддом, и даже посмотрела на девочку в окно. Вот только с Машей пока разговаривать не дают, но она написала ей записку и через знакомую санитарку передала. Маша дала ответ.
И Дуся посмотрела на меня, чуть замялась, а потом вдруг выдала:
— Ты знаешь, Муля, тут такое дело…
— Какое? — не понял я.
— Девочку она решила назвать Сонечкой.
— Красивое имя, — кивнул я и с подозрением посмотрел на Дусю. — И что? Какое такое дело? Говори!
— Да, вот такое дело. Не знаю, как ты отреагируешь. Ты же коммунист…
— И что? — опять ничего не понял я.
— Да, вот… понимаешь… Маша просила меня выяснить, тихонько у тебя, аккуратненько…
— Говори! — не выдержал я, — что она хочет выяснить?
— Не согласишься ли ты стать крёстным отцом Сонечки?
Глава 18
И вот вернулся я как-то раз домой с работы и обалдел.
В общем, дома у нас, видмо, был конкурс «Слепи лучший вареничек», ну или, может быть, по-другому как-то, типа «Золотой вареник». На кухне, значит, собрались Дуся, Валентина, Белла, Муза, Надежда Петровна и неожиданно… Августа Степановна. Я аж крякнул от удивления. Они вытащили кухонный стол на середину кухни, разложили его и сейчас вовсю лепили вареники. Вареники были с самой разнообразной начинкой, Дуся, видимо, заготовила всё наперёд. Сидели все рядышком, дружно лепили и складывали на посыпанный мукой стол.
Когда я вошёл, мирно текущий разговор о какой-то Гале прервался, и все посмотрели на меня. Я в душе ощутимо напрягся: когда шесть женщин смотрят на тебя с таким видом, значит, надо бежать. Но убежать я не успел.
Надежда Петровна на правах старшей, потому что мать, сказала:
— О, Муля, пришёл! А ну-ка, ну-ка, иди сюда.
— Давайте я хотя бы руки вымою, — пошёл на попятную я.
Но бабоньки были опытными, поэтому Дуся сразу заявила:
— Ещё вареники мы не варили. Так что заходи, Муля, и садись вон в тот уголок. Мы сейчас будем с тобой разговаривать.
У меня аж сердце ёкнуло.
Под предлогом «мы будем с тобой разговаривать» могло быть всё, что угодно. Любая тема. Причём самая неприятная тема — это была тема моей женитьбы. Ну, этот вопрос всё время мусолили Муллина мамашка и Дуся. Остальные — опционно. Кроме того, меня ещё любили просто так повоспитывать. Вроде больше других таких за собой недостатков я не замечал, поэтому гадал, о чём они сейчас будут со мной разговаривать (то, что сговорились — это понятно). Но внятного предлога, чтобы свалить, не было, поэтому пришлось идти в уголок и садиться.
— Слушаю вас, товарищи женщины, — сказал я деланно-безразличным тоном.
— Муля, — сказала Надежда Петровна, — тут такое дело…
— Какое? — спросил я.
— Дело в том, что у Валентины через месяц большой праздничный вечер, в институте.
— Выпускной, что ли? — удивился я. — Так вроде рановато ещё.
— Нет, выпускной будет весной, а это большой праздник, по типу бала-маскарада, который у них проходит перед тем, как студеенты отправляются на производственную практику. Так принято.
— Ну, хорошо, — кивнул головой я. — Раз праздник, так праздник, а в чём собственно говоря проблема? Платье нужно?
— Да нет, платье у меня есть, — сказала Валентина, густо покраснела и принялась так интенсивно лепить вареник, что он, бедный, весь съежился. А начинка из него аж прыснула в стороны.
Муза и Белла, которые сидели по обе руки от Валентины, предпочли не заметить этот конфуз. Муза аккуратненько вытерла на руке начинку и продолжила меланхолично лепить свой вареник. Белла неодобрительно поджала губы и отвела взгляд.
— Так в чём проблема? — напомнил я.
— Дело в том, что на этом празднике будут танцы.
— Прекрасно, — одобрил я. — Молодёжь должна танцевать. Танцы укрепляют сердечно-сосудистую систему и осанку. И вообще, танцы — это замечательно. А я уже думал, что этот праздник у них будет в виде комсомольского собрания, но если танцы, то это же хорошо.
— Нет, ты не так всё понял, Муля, — сказала Надежда Петровна. — Дело в том, что Валентине тоже нужно будет там танцевать.
— Ну, пускай себе танцует, — сказал я нечутко.
И все на меня посмотрели осуждающе.
— А что такое? Что я не так сказал? — не понял я.
— Муля, — сказала Надежда Петровна и выдала, видимо, то, что Валентина просила не выдавать, потому что она ещё сильнее покраснела и практически попыталась спрятаться под стол (но Белла вовремя положила ей руку на плечо и не пустила).
— Валентина не умеет танцевать, и нужно, чтобы ты с ней потренировался!
— Очуметь,
