Анастасия удивленно вскидывает брови.
– О! – выдыхает и, запрокинув голову, снова смеется. – Ты прав, слишком, слишком близко. – Она, преодолевая сопротивление обхвативших ее рук, сдвигается к его коленям. – Так лучше?
– Нет, – честно отзывается Леонхашарт, но тут же исправляется. – Да, так лучше, спасибо.
Хотя он предпочел бы, чтобы она сидела на прежнем месте. Особенно если бы он был без тесной брони, а она – в здравом уме и делала все это осознанно.
Микроавтобус останавливается, короткорогий водитель сдвигает перегородку между кузовом и салоном:
– Прибыли, но ворота не открываются.
Вытащить смартфон из‑за пояса Леонхашарту удается только с третьей попытки, он набирает шестизначный код для системы охраны, и микроавтобус снова трогается.
– На подземную стоянку заезжай. – Меньше всего Леонхашарту нужны свидетели, особенно – камеры репортеров. Он снова нажимает код, и электрические ворота открываются.
Еще пара минут движения, и микроавтобус останавливается окончательно. Леонхашарт распахивает заднюю дверь и вылезает с Анастасией на руках. Не оглядываясь, направляется к отверстию пронизывающей здание шахты.
– Даже не запыхался ни разу, – восхищается Анастасия. – С тобой я чувствую себя пушинкой.
– Ты пушинка и есть, я почти не чувствую твой вес. – Остановившись под широкой шахтой, тянущейся до пентхауса, он выпускает крылья. – Держись крепче.
Леонхашарт приседает, резко отталкивается и взмывает вверх. От восторженного вскрика Анастасии у него екает сердце, в следующий миг он приземляется в коридоре на верхнем этаже, быстро проходит к дверям, и магнитный замок пропускает его внутрь.
Здесь Леонхашарту сразу становится спокойнее – никто посторонний не потревожит не подсмотрит. Но в то же время в этом безопасном уединении близость Анастасии, ее нежность и податливость еще более пьянят.
– А почему мы не в секторе четвертого факультета? – Анастасия оглядывает коридор, картины на стенах.
«Потому что не надо было связываться с Юмаат, подписывать какие‑то там договоры и уходить с ней из сектора четвертого факультета без разрешения декана», – мысленно фыркает Леонхашарт, шагая в сторону спальни.
Его фантазия осуществляется: Анастасия распластывается на алых шелках постельного белья, ее волосы черными жгучими волнами растекаются по подушке, и взгляд все такой же томный, губы приоткрыты, соблазнительно блестят. Леонхашарт сам не замечает, как склоняется к ней так близко, что почти касается. Если бы не шлем, он бы ощутил ее дыхание, запах кожи.
– Твой дом меняется, тут все цветет, – шепчет Анастасия таким голосом, что Леонхашарта почти парализует, каждая мышца становится невыносимо тяжелой, словно приглашает лечь на нее. Его тело горит, ломает от почти нестерпимого желания сорвать с себя сдерживающую его магию броню, наплевав на безопасность Анастасии. А она дышит прерывисто, и ее вздымающаяся грудь то и дело касается его груди. – Что ты собираешься делать?
– Позвонить Уршу, чтобы прикрыл… твое… отсутствие, – выдавливает Леонхашарт и отодвигается.
Но сначала он собирается принять душ. Очень холодный. Возможно даже со льдом.
ГЛАВА 13
Какой дивный надо мной потолок: то выгибается, уносясь куда‑то ввысь, то наоборот, прогибается, почти касаясь моих поднятых рук.
Леонхашарт что‑то там говорил по поводу того, что ему надо отойти ненадолго, и я должна быть умничкой, лежать спокойно, ну я и лежу, а то, что у него потолок пляшет – так он этого и не запрещал.
– Ты ледяной! – приказываю потолку, и он покрывается морозными узорами, обращается в сероватый лед, сквозь который просвечивает блеклое небо Нарака. – А небо пусть будет голубое!
И просвечивающее небо становится голубым‑голубым.
На фоне этого голубого неба появляется словно бы созданный маревом воздуха силуэт, в нем образуется щель, а в ней – глаз, затем лицо Юмаат, ее алые волосы, рога. Капюшон и плащ сливаются с окружающим пространством, словно моя Саламандра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Тсс! – шипит Юмаат. – Я на секундочку, только датчики прикреплю, они маленькие, под цвет кожи, почти незаметные, только Леонхашарту не говори, ладно?
Из ниоткуда возникают ее руки, осторожно касаются моей шеи, запястий, пробираются к телу.
– Ой! – взвизгиваю я. – Щекотно!
– Тихо‑тихо, – Юмаат перемещается к моим лодыжкам, а потом, соединив края капюшона и спрятав руки в рукава, сливается с окружающим похлеще любого хамелеона. И лишь по слабому колыханию «марева» видно, что она опускается на пол и заползает под кровать.
– Что ты там делаешь? – свесившись с края, заглядываю вниз, но теперь Юмаат совсем не видно, даже марева нет, наверное, оно исчезает, когда она не двигается.
Стащив красную подушку, швыряю ее под кровать.
– Объект… Анастасия, тихо, пожалуйста, – шепчет Юмаат.
– Ты меня похитила.
– Я тебя спасла от преследования.
Сейчас почему‑то становится очень смешно, я представляю лысых демониц Леонхашарта и, захохотав, падаю с кровати на мягкий‑мягкий белый ковер. Ворс такой длинный, нежный. Из ковра вырастают облачные барашки и, глядя на меня, нежно блеют, словно колокольчики звенят.
– Юмаат, а Юма‑а‑ат, – зову я, но она молчит. – Где моя Саламандра?
– Молчи о ней, а то Леонхашарт ее уничтожит, – шепчет Юмаат из‑под кровати, хотя я по‑прежнему ее там не вижу. – Потом отдам ее, в лаборатории она в безопасности, никто ее без меня не тронет.
– Ну раз так… – На меня снова накатывает веселье. Я раскидываю руки в стороны и начинаю махать ими вверх‑вниз, словно рисуя себе крылья на снегу, потому что коврик мягкий и пушистый, словно снег, а барашки блеют‑звенят.
Не хватает только Леонхашарта. На ощупь прикольнее его мягкого коврика только он сам, так бы снова и гладила выпуклости мышц, это же умиротворяет, как раскрашивание мандал, только лучше: этакая демоническая антистресс‑терапия, и мне она прямо срочно нужна… Так зачем дело встало?
Переворачиваюсь. Коврик на глазах растет, ворсинки колышутся, шепчут: «Полежи на нас, полежи». Но меня так просто не проведешь! Я поднимаюсь на четвереньки, потом и вовсе выпрямляюсь:
– Леонхаша‑а‑арт! Ты где?!
Молчит. Ну, ничего, от меня никуда не денется.
– Раз‑два‑три‑четыре‑пять, я иду тебя искать, мой львеночек!
* * *
Ледяной душ остужает тело Леонхашарта, но разум его просто кипит: слишком соблазнительна Анастасия, надо договориться с Уршем, надо позаботиться об Анастасии, надо проверить, что там было за покушение, о котором рассказала Юмаат, надо не придушить Юмаат и Анастасия такая… наконец‑то обращающая на него внимание. В его доме… Есть от чего разволноваться.
«Надеюсь, Анастасия будет помнить все происходящее», – Леонхашарт выключает воду.
От холода все его тело покрыто мурашками. Он торопливо растирается, чтобы скорее натянуть броню и вернуться к Анастасии, а заодно решить вопрос с ее исчезновением из сектора четвертого факультета. Только когда Леонхашарт застегивает броню, надевает уже ненавистный шлем и сдвигает дополнительную дверь ванной комнаты с прослойкой поглощающих магию материалов, по огромной квартире разносится грохот. И доносится он явно не из спальни, в которой Леонхашарт оставил Анастасию.
Уже через мгновение он врывается в гардеробную: Анастасия лежит на полу среди элементов брони и обнимает золотой шлем. Взгляд у нее по‑прежнему томно‑мутный:
– Я тут посмотрела, – она встряхивает шлемом в своих руках. – Знаешь, шлемы у тебя совершенно ужасные, обычная пластина без выкрутасов смотрится и то симпатичнее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ну спасибо. – Леонхашарт опускается рядом с ней на колено и осторожно просовывает руку под ее голову, помогает сесть. – Сильно ушиблась?
– Неа, – выронив шлем, Анастасия смеется грудным, совершенно очаровательным смехом. – У тебя такие смешные шлемы… слушай… а ты всегда ходишь в облегающей броне?
