– Какого чёрта вы задрались? – тихо спросил Хуан.
– Это он, он! Напал, когда я мыла посуду, сеньор!
– Откуда нож у вас?
– Захватила почистить, – тихо ответила Габриэла. Она вскинула глаза на Хуана. Уже были густые сумерки, и разглядеть выражение его лица было трудно. Но что-то ёкнуло в груди Габриэлы. Она поняла, что Хуан спас её от верной смерти, от небытия и ещё от многого, что даёт молодой девушке жизнь. Волна благодарности быстро переросла в нечто большее.
Хуан повернулся к Габриэле.
– Это вы его так порезали?
Она молча кивнула, рот продолжала прикрывать ладонью, а глаза неотрывно смотрели на юношу. Тот вдруг спросил участливо, взволнованно:
– Что такое, сеньорита? Всё закончилось. Можно успокоиться. Он сам напросился и вам нечего беспокоиться.
Она всхлипнула. Хуану стало жаль её. Он приблизился к ней, положил руку на плечо, заглянул в широко распахнутые глаза, полные слёз, страха и благодарности и чего-то ещё, что разглядеть было невозможно.
– Спасибо, Хуан! – прошептали губы Габриэлы. Она чуть подалась к нему. Хуан участливо приобнял вздрагивающие худые плечи, она порывисто прижалась к его груди, и он вдруг услышал её жаркий шёпот:
– Возьми меня, Хуан! Прошу! Мне это просто необходимо! Возьми!
Хуан вздрогнул. Он отпрянул, посмотрел в глаза, но было уже темно.
А Габриэла продолжала прижиматься к нему, что-то шептала. Хуан ощутил в себе жгучее влечение к этой измученной девице, возбуждение с каждой секундой возрастало. И он не успел опомниться, как оказался на ней, жадно раскрывшей себя для любви, для всепоглощающей страсти.
Они любили бурно, страстно, жестоко. Оба чуть ли не наслаждались болью, которую причиняли друг другу. И только когда страсть была удовлетворена, Хуан отвалился, перевёл дыхание и спросил хрипло, растерянно:
– Что с тобой, Габриэла!? Ты сдурела, что ли?
– Ты прав, Хуан! Я окончательно сдурела, но это было так здорово, что ни о чём не жалею!
– Но почему так случилось?
– Неважно! Это не имеет значения, Хуан! Просто что-то толкнуло меня к тебе… и я получила такое наслаждение, что долго не смогу забыть его! А ты?
– Не могу понять, Габриэла! Всё так стремительно и неожиданно! Но что теперь? Ты ведь… – он не закончил, её ладонь прикрыла его рот, и они замолчали.
Звёзды подмигивали им с чёрного неба. Москиты нещадно сосали их кровь, но у них не было сил отмахнуться. Оглушённые, обескураженные и расслабленные, они без мыслей продолжали лежать на твёрдых камнях. Переживали только что ураганом пронёсшуюся бурю чувств, не могли ничего объяснить себе.
Утром Хуан долго лежал с открытыми глазами. Он перебирал в голове вечернее происшествие. Труп Алесио до сих пор лежал на берегу речки. Это сильно беспокоило Хуана. Что он скажет товарищам?
Ариас проснулся, заметил бодрствующего друга, спросил:
– О чём задумался, Хуанито?
– Да вот, Ар, вечером пришлось прикончить Алесио.
– Что? Алесио? Он мёртв? Что случилось? – мулат вскочил на колени и с удивлением уставился на Хуана.
– Хотел убить сеньориту, Ар. Едва успел помешать.
– С чего бы это?
– У них давно вражда, Ар. Она, видимо, хотела отомстить ему за насилие, а он всё пытался её склонить на сожительство. А тут наш запрет. Но всего мы вряд ли узнаем, Ар. Во всяком случае он напал на неё, после чего ей ножом удалось порезать его довольно сильно, но недостаточно. Вот он и добирался до неё, пока я не остановил его.
– Чем же ты его прикончил?
– Кинжалом! Едва успел. Он направил пистолет на сеньориту, и я поспешил кинуть в него. Попал хорошо, прямо в жилу. Он и упал.
– А сеньорита?
– А что сеньорита? Рыдает, стонет. Вся избитая. Сегодня посмотришь, как он её отделал. В темноте-то плохо можно было рассмотреть.
– Слушай, Хуан! А ведь это не так уж и плохо! Этот Алесио мне с самого начала не внушал доверия. И колдунья подтвердила, что он ненадёжен. Так что мы отделались от него, при том, что он сам и виноват. Меньше претендентов на долю. А?
– Я об этом не думал, Ар. Лучше встанем и посмотрим, как лучше похоронить мулата. Пошли рыть могилу.
Они вышли, спустились к речке. Труп Алесио лежал на прежнем месте, немного тронутый зверьками и грифами, которые неохотно разлетелись по ближайшим деревьям.
– Да, зрелище не из приятных, Хуан! – проговорил Ариас, посмотрев на обезображенный труп. – Может, спустим по речке. Кайманы ниже по течению обязательно поблагодарят нас за отменный обед.
– Брось говорить несуразное, Ар. Поволокли его выше к месту захоронения. Вон уже и скот выгоняют из загона. Поспешим.
Весь небольшой народ долины собрался смотреть на похороны. Сообща отрыли не очень глубокую могилу, уложили труп и торопливо забросали землёй. Сверху навалили холмик из камней, поставили крест и без молитвы отошли по своим делам. Их, как обычно, было много.
Габриэла не показывалась из своего шалаша до обеда. Её лицо было почти сплошь покрыто синяком, глаза заплыли и едва смотрели на мир. Вся её новая одежда опять висела клочьями и была в пятнах засохшей крови. Вид её был ужасен.
Хуан не осмелился подойти к ней. А она лишь взглянула на него и отвернулась, прошла к речке, подальше от места её схватки.
Укрывшись за кустами, она разделась, долго плескалась в холодной воде, отмачивала свои лохмотья, потом долго сидела на берегу в тени, ожидая пока просохнет одежда.
Хуан сам принёс ей обильнуюеду из лепёшек, фруктов и мяса специально зарезанного барашка, запечённого на углях. Немного рома, от которого Габриэла отказалась.
Они молча сидели, не смотрели друг на друга. Хуан так же молча ушёл, когда девушка поела всё, что было принесено.
Габриэла проводила юношу взглядом, ничем не проявив своего отношения от вечернего происшествия.
Весь день она так ничего и не делала. И понятно. Всё тело её ныло от побоев и схватки. Глаза выглядели как щёлки, лицо опухло, а на теле было множество кровоподтёков и ссадин.
Но всё же на душе девушки было легко и свободно. Она лишь ждала, когда вернётся лёгкость тела, отпустит боль, и можно будет приступить к обычным работам. И вдруг ощутила, что эти работы больше не тяготят её, не оскорбляют её достоинство.
Такое ощущение сильно удивило Габриэлу, а мысли повернулись к тому ужасному вечеру, и внезапному бурному всплеску страсти. Остатки гордости, пережитки воспитания ещё сопротивлялись порыву, но и эти чувства куда-то испарялись, тускнели, не вызывали возмущения.
Теперь она часто останавливалась и надолго задумывалась, не контролируя своих мыслей. Потом даже с трудом могла вспомнить нить рассуждений, ход мыслей и чувств. И лишь одно чётко обозначилось – стремление к очередной близости с этим небольшим, худым юношей, с которым она испытала такое блаженство и наслаждение, о котором забыть было просто невозможно.
Поймала себя, что ждёт встречи с Хуаном. Глаза сами рыскали в надежде увидеть его худую фигуру. И вдруг вспомнила, как в усадьбе заставляла продемонстрировать умение метать кинжал, и как с презрением отвергла его возможности.
А в тот вечер, кинжал тёмной летучей мышью мелькнул перед глазами, и проклятый мулат упал, сражённый точным броском. И опять же: как он подловил её с чтением письма. Или это молодой мулат? Да они друзья ведь! И подумала ещё: «Господин и сам отлично должен читать! Как она понадеялась тогда со вторым посланием! И вот теперь она без пальца. Хорошо, что только мизинец, и на левой руке! До сих пор болит и ноет!»
Её вывел из задумчивости голос Хуана:
– Сеньорита чем-то обеспокоена?
Она вспыхнула, повернула покрасневшее лицо, не успев скрыть охватившее волнение. С ответом не нашлась, продолжала смотреть снизу в рядовое лицо юноши, обросшее неопрятной бородкой, с грязными волосами, спускающимися на плечи.
– Хуан, ты можешь мне кое-что разъяснить? – вдруг спросила Габриэла, очнувшись от оцепенения и смущения.
