Никому этого не совершить. Мне казалось, в прошлом году мы все обсудили.
– Я приняла решение, – сказала Лили. – Грета, неужели ты не понимаешь? Я хочу иметь детей от мужа.
Солнце в эту минуту отражалось от купола Королевского театра. Лили Эльбе и Грета Уод, как она вновь стала себя называть, были вдвоем в квартире. Их пес, Эдвард IV, спал на полу возле платяного шкафа; пораженное артритом тельце совсем одряхлело. Недавно Лили осторожно предложила усыпить старенького Эдварда, но Грета яростно, едва ли не с криками, воспротивилась.
– Профессор Больк знает, что делает, – сказала Лили.
– Я ему не верю.
– А я верю.
– Никто не способен сделать мужчину беременным – он ведь именно это тебе обещает! Этого никогда не произойдет, ни с тобой, ни с кем-либо другим. Это против природы.
Неприятие со стороны Греты глубоко уязвило Лили, и на ее глазах выступили слезы.
– Никто не верил, что мужчину можно превратить в женщину, так? Кто вообще мог такое представить? Только ты и я, всё. Мы поверили, и, посмотри, вот она я. Это случилось, потому что мы верили. – Лили заплакала. Больше всего она ненавидела Грету за то, что та не встала на ее сторону.
– Подумай еще, Лили, пожалуйста. Хоть немножечко.
– Я уже подумала.
– Нет, не торопись. Поразмысли как следует.
Лили молчала, отвернувшись к окну. Внизу снова затопали тяжелые башмаки, потом хрипло заголосил патефон.
– Я волнуюсь, – сказала Грета. – Волнуюсь за тебя.
Солнечный свет на полу переместился, на улице опять прогудел клаксон, моряк снова взялся орать на жену, а Лили вдруг ощутила в себе перемену. Грета больше не могла указывать ей, что делать.
Закончив работу над портретом, Грета развернула его к Лили. Сквозь резной подол отделанной шитьем юбки просвечивали ноги, букет роз выглядел загадочно, словно бы прорастал из колен Лили. «Ах, будь я хотя бы вполовину так красива на самом деле», – подумалось ей. А потом она решила отослать портрет Хенрику: это будет ее свадебный подарок.
– Он ждет меня на следующей неделе, – сказала Лили. – Профессор то есть. – Почувствовав приближение боли, она бросила взгляд на часы. Прошло ли восемь часов с последнего приема таблетки? Лили поискала в сумочке эмалевую таблетницу. – И он, и фрау Кребс знают, что я приезжаю. Моя палата уже готова. – В поисках заветной коробочки Лили по очереди открывала ящики кухонного буфета. Стремительное возвращение боли пугало – за считанные минуты приступ мог усилиться стократ – и напоминало атаку злого духа. – Тебе не попадалась моя таблетница? – Лили посмотрела на Грету. – Кажется, она лежала в сумочке. Или на подоконнике… Грета, ты не видела? – От боли и жары Лили задышала чаще. – Не знаешь, где она может быть? – А потом с ее губ сорвалось робкое, словно прикосновение перышка к запястью: – Я бы хотела, чтобы ты отправилась со мной в Дрезден. Помогла мне восстановиться после операции. Профессор сказал, что тебе лучше побыть рядом. Что мне понадобится помощь. Грета, ты ведь не против? Поедешь со мной, Грета? В последний раз, хорошо?
– Ты же понимаешь, – сказала Грета, – понимаешь, да? Это всё.
– В каком смысле?
Боль нарастала так быстро, что у Лили потемнело в глазах. Она села и согнулась пополам. Как только она проглотит таблетку, ей станет легче, не пройдет и пяти минут, но прямо сейчас ее как будто резали ножом. Она подумала о своих яичниках – живых, настоящих, по заверению профессора Болька. Она словно бы их ощущала – набухшие и пульсирующие, они все еще не зажили, хотя после операции минул почти год. Куда же она дела таблетки и что означает Гретино «Это всё»? Лили посмотрела на противоположный конец комнаты, где Грета, расстегнув пуговицы халата, сняла его и повесила на крючок возле решетчатой двери на кухню.
– Прости, – сказала Грета, – я не могу.
– Не можешь найти мои таблетки? – Лили заморгала сквозь слезы. – Посмотри в шкафу, вдруг я туда их положила. – Внезапно она почувствовала, что сейчас потеряет сознание: мало того что в комнате душно, куда-то пропали таблетки, а живот разрывает жгучая боль, так еще и Грета бродит по квартире и отказывается ей помочь: не могу, не буду.
Рука Греты погрузилась в нижний ящик шкафа из мореного ясеня и извлекла оттуда маленькую эмалевую коробочку. Грета протянула ее Лили и дрожащим от слез голосом произнесла:
– Прости, но я с тобой не поеду. Я против этой поездки и сопровождать тебя не стану. – Она передернула плечами, а потом вся задрожала. – Тебе придется ехать в Дрезден одной.
* * *
– Если Грета не едет, – сказал Карлайл, – тогда поеду я.
Он проводил в Копенгагене лето, и вечерами, окончив смену в «Фоннесбеке», Лили иногда навещала его в гостинице «Палас». Они садились у раскрытого окна и смотрели, как тени наползают на булыжную мостовую Ратушной площади, а молодые мужчины и женщины в тонких летних нарядах встречаются по дороге в джазовые клубы, расположенные в районе Нёрревольд.
– Грета всегда поступала как ей вздумается, – говаривал Карлайл.
– Не всегда, – поправляла Лили. – Она изменилась.
Они начали готовиться к поездке: купили билеты на паром в Данциг, а в один из выходных Лили приобрела в дамском отделе «Фоннесбека» парочку новых халатов и сообщила своей начальнице, демонстративно скрестившей на груди руки, едва она открыла рот, что через неделю уезжает.
