– Я доверяю вашим капо и мастерам наблюдение за порядком и поиск взаимопонимания. Скажите всем об этом, ибо такой подход должен служить интересам вашей безопасности. Приношу благодарность мельнику Даубеку! И от вашего имени я приношу свою благодарность смелости и отваге человека, который, рискуя жизнью, не позволял вам умереть с голоду…
Не благодарите меня за то, что вы остались в живых. Благодарите тех, кто работал день и ночь, спасая вас от уничтожения. Благодарите бесстрашных Штерна и Пемпера и других, которые, думая о вас и опасаясь за вашу судьбу, особенно в Кракове, ежесекундно смотрели в лицо смерти. И когда пришел долгожданный час воздаяния почестей, наша обязанность, пока мы еще все вместе, – блюсти порядок и не отступать от принципов благородства. Стоя среди вас, я обращаюсь к вам с просьбой: не позволяйте себе бесчеловечности, отдавайте себе отчет в ваших решениях и поступках. Еще я хотел бы поблагодарить близких мне людей за их готовность к самопожертвованию в связи с моей работой…
Речь его стала более взволнованной и рваной, он переходил от темы к теме, перескакивал с одной мысли на другую.
Обратившись к гарнизону СС, Оскар поблагодарил их за то, что они не поддались варварству, которого требовали их обязанности. Кое-кто из заключенных в цехе подумал: «Он просил нас не провоцировать охрану? А что он сам делает?» Ибо СС было СС, и в его составе нашли свое достойное место такие, как Гет и Йон, Хайар и Шейдт. СС заставляло своих членов делать такие вещи, сама мысль о которых приводила человека на грань безумия.
Шиндлер подошел к опасной черте – и все чувствовали это.
– Я хотел бы, – сказал он, – поблагодарить стоящих здесь охранников СС, которых против их желания, забрав из армии и флота, одели в эту форму. У них есть семьи, и они давно уже осознавали всю омерзительность и бессмысленность поставленных перед ними задач. И они вели себя гуманно и сдержанно.
Никто не понял, что возбуждение Оскара Шиндлера знаменовало одно: он завершил задачу, поставленную перед собой в свой день рождения.
Его стараниями эсэсовцы больше не представляли собой боевую единицу. Ибо, стоя здесь, они молча проглотили его оценку их поведения как «гуманного и сдержанного», и теперь им не оставалось ничего другого, как покинуть пределы лагеря.
– И в завершение, – сказал Шиндлер, – я призываю вас к трем минутам молчания, чтобы почтить память бесчисленных жертв, погибших в эти жестокие годы.
И все они послушались его.
Обершарфюрер Мотцек и Хелена Хирш; Люся, которая лишь на прошлой неделе поднялась из подвала; Шенбрунн, Эмили и Гольдберг. Для них время тянулось с мучительной медлительностью; они испытывали непреодолимое желание поскорее исчезнуть отсюда. Но они хранили молчание среди гигантских прессов «Хило», а вокруг затихал грохот самой страшной из войн…
Когда все было кончено, эсэсовцы торопливо покинули пределы цеха.
Заключенные остались. Озираясь, они не могли поверить, что теперь предоставлены самим себе.
Когда Оскар и Эмили двинулись укладываться, они обступили их. Тут Шиндлеру и было преподнесено кольцо Лихта. Рассмотрев его и выразив свое восхищение, он показал надпись Эмили и попросил Штерна перевести ее. Когда супруги Шиндлер спросили, откуда взялось золото выяснилось, что на кольцо пошел мостик Иеретца, и они увидели, как его бывший владелец рассмеялся, охотно демонстрируя дыру на месте отсутствующих зубов.
Но Оскар посерьезнел и торжественно надел кольцо на палец.
И хотя этого тогда никто не понял, в ту секунду, когда Оскар Шиндлер позволил себе принять их дар, они снова стали самими собой.
Глава 38
В течение несколько часов, последовавших за выступлением Оскара, гарнизон СС растаял за воротами лагеря.
На заводе команда, собранная из обитателей Будзынского и других лагерей, уже начала раздавать оружие, приобретенное Шиндлером. Оставалось только надеяться, что заключенные предпочтут просто разоружить эсэсовцев, чем вступить с ними в ритуальное сражение. Это было бы далеко не самым умным поступком, объяснил им Оскар, потому что отступающих не имеет смысла загонять в угол.
Но прежде чем страсти улеглись, кто-то даже предлагал подорвать ручными гранатами сторожевые вышки…
К счастью, обошлось тем, что боевые группы лишь приняли сдаваемое уходящими охранниками оружие. Охрана у главных ворот рассталась со своими автоматами едва ли не с благодарностью.
В сумерках на ступенях, ведущих в казарму СС, Польдек Пфефферберг и другой заключенный, Яцек Хорн, разоружили коменданта Мотцека: Пфефферберг ткнул ему пальцем в спину, и Мотцек, как и подобает любому нормальному человеку сорока с лишним лет, которого ждет дом и семья, попросил их пощадить его.
Пфефферберг изъял у коменданта пистолет и после короткого диалога, в ходе которого Мотцек взывал к отсутствующему герру директору с просьбой спасти его, он был освобожден и направился домой.
Охрана бросила вышки, и несколько заключенных, вооружившись полученными автоматами, тут же взобрались на них, дабы у любого человека, появившегося в окрестностях лагеря, создавалось впечатление, что тут все по-старому и «порядок» соблюдается. Ури и другим предстояло проводить час за часом, вглядываясь в окрестности и продумывая планы дальнейших действий.
К полуночи в лагере не осталось ни мужчин, ни женщин из состава СС. Оскар пригласил в кабинет Банкера и вручил ему ключ от особого склада. Это было хранилище имущества военно-морских сил, которое, пока русские не захватили Силезию, располагалось в районе Катовице. Его запасы предназначались для снабжения патрульных катеров на реках и каналах. Оскар выяснил, что инспекция по делам вооруженных сил хотела переместить их в менее опасный район. Ему удалось получить контракт на перемещение этих запасов – с помощью небольшого подарка, как позже объяснил он. Таким образом в Бринлитц прибыли и были разгружены на его территории восемнадцать грузовиков с верхней одеждой, форменными мундирами, с теплым бельем из грубой пряжи и шерсти, а также несколько сотен тысяч бобин шерсти и много пар обуви. Штерн и другие не сомневались – Шиндлер понимал, что по завершении войны все это добро останется в его распоряжении, и предназначал его для раздачи заключенным, чтобы они не остались голыми и босыми. В позднейших документах Оскар утверждал то же самое; приложив контракт на складирование, он добавил: «Запасы предназначались для снабжения одеждой моих еврейских подопечных по завершении войны… Специалисты по текстилю из их числа определили стоимость запасов одежды на складе более чем в сто пятьдесят тысяч долларов (по ценам мирного времени)».
Среди обитателей Бринлитца на самом деле имелись такие специалисты – например, Иуда Дрезнер, у которого было свое текстильное предприятие на Страдомской, или Ицхак Штерн, который работал в текстильной компании по другую сторону улицы.
Совершив обряд передачи Банкеру этого драгоценного ключа, Оскар и его жена Эмили переоделись в полосатую форму заключенных.
Эпопея, которую он творил с первых дней существования ДЭФ, близилась к завершению.
Когда он появился во дворе, чтобы попрощаться с заключенными, все пришли к выводу, что их маскировочный наряд достаточно хорош, чтобы ввести кого-либо в заблуждение, но от него легко можно будет избавиться, когда Шиндлер встретится с американцами. Они выглядели так, что никому не пришло в голову даже улыбнуться.
Оскар Шиндлер выходил на свободу – наконец-то он окончательно избавился от необходимости оставаться заложником Бринлитца и «Эмалии».
Восемь заключенных вызвались сопровождать Оскара и Эмили. Все были молоды, была среди них и супружеская пара – Рихард и Анка Рехены. Самым старшим из них был Эдек Рейбински, но и он был лет на десять моложе Шиндлеров.
Позже именно он поведал о всех подробностях их удивительного путешествия.
Эмили, Оскар и водитель расположились в «Мерседесе». Остальные следовали за ними в грузовике, нагруженном продуктами, сигаретами и напитками, предназначенными для обмена.
Шиндлер не скрывал волнения. Одной опасности – со стороны русских, то есть власовцев, – уже не существовало. Несколько дней назад они ушли из этих мест. Но нельзя было исключать, что на следующее утро или даже раньше в Бринлитце не появятся другие.
С заднего сиденья «Мерседеса», где сидели Оскар и Эмили в их полосатых одеяниях – все же они не очень походили на измученных голодом и непосильной работой заключенных, скорее, на преуспевающую семью, направляющуюся на бал-маскарад, – Оскар продолжал торопливо давать советы и указания Штерну Банкеру и Залпетеру.
Видно было, что он хочет поскорее тронуться с места. Но когда водитель, Долек Грюнхаут, включил двигатель «Мерседеса», тот заглох. Шиндлер выбрался из машины и поднял капот. Он был растерян и встревожен, он ничем не напоминал того уверенного человека, который несколько часов назад обращался к людям с речью вождя.
