— Искать его! — пылко ответил он. — Найти его хоть на дне моря, наказать и отнять голубку мою.
— Так зачем ты здесь, в Москве? — удивился Семен.
— Да ведь я же послан был. В этом мы для матушки-Руси толк видим. Так брошу ли дело общее ради своего?!
— Так, так! Прости меня за речь неразумную! Слушай же, — торжественно сказал Семен, — как кончится дело наше или хоть передышка будет, я — твой пособник! Не сойду с коня, не сниму меча, не скину кафтана, пока не сыщем твоей голубки и ее злодея! Вот тебе крест на том! — И, обернувшись к киоту, он широко перекрестился.
Терехов обнял его.
— Я знал, что ты — мой помощник. Недаром мы братались с тобою.
— Теперь постой! Что ты думаешь делать, как искать?
— Искать Ходзевича и у него вырвать Олюшку!
— Ты что же думаешь, она у него? Не может быть! Сам подумай: дело ратное, мыслимо ли ему возить с собою твою Ольгу? Куда он денет ее? Как повезет? На коне, что ли?
Терехов задумался.
— Так где же она?
— Верно, спрятал он ее куда-нибудь. По-моему, не его, а ее искать надо; она не с ним.
Лицо Терехова вдруг просветлело. Он встал, схватил Семена за плечо и почти прокричал:
— Слушай, ведь он в ту же ночь подрал из Калуги? Так? А потом под Смоленском осада, ратное дело, Семен, она, может быть… девушка? А?
Семен сразу понял его состояние.
— Я думаю, так, — кивнул он, — и боюсь одного: как бы он не услал ее в Польшу, Литву.
— Ну, это — полбеды, — ответил Терехов, — лишь бы жива была и… девушка! — И новый припадок тоски овладел им.
С этого часа они нередко говорили о планах своих поисков, но дела увлекли и Семена, и Терехова.
Был вечер того страшного дня, когда Терехов привез свой ответ из Коломенского и был насильно пострижен в монахи царь Василий Шуйский. Разбитый волнениями и уставший от тревог, Терехов сидел в своей горнице и торопливо ел ужин, запивая его медом. В это время к нему вошел Семен Андреев.
— Что, устал, Петруша? — участливо спросил он.
— И не говори! — ответил Терехов. — А еще больше тоска гложет — тоска о том, что нехорошо Захар сделал с царем Василием, и о том, что будет с нами.
— Не кручинься, Петруша, еще как хорошо будет! Вот ужо царя выберем. Наши-то головари там, наверху, у князя, сидят, думу думают. Выберем царя, ослобонимся, да и поедем лебедушку нашу искать.
Терехов вдруг схватился за голову, на его лице отразилась мука.
— Ой, горько мне, горько! — воскликнул он. — Не говори ты мне про нее лучше! Время идет, идет, и что-то она, голубка, делает? Ох, рвется мое сердце!
— Петя, милый, ласковый, — обнял его Семен, — да войдем к Захару, простимся да и уедем! Вот и все!
— Чур, чур! Разве можно? Такое ли ныне время, Сеня! Ох, горе мне!
В это время в дверь стукнули, и вошедший в горницу отрок, поклонившись, сказал:
— Князь и гости просят тебя, боярин, к ним наверх пожаловать!
— Сейчас! — ответил Терехов, после чего встал, подтянул кушак на своем полукафтане и сказал приятелю: — Видишь!.. А ты говоришь — уедем!
Он поднялся по лесенке в верхние покои и вошел в просторную горницу. Гости сидели за длинным дубовым столом. Восковые свечи освещали их умные, оживленные лица. Во главе стола сидел князь Мстиславский, рядом с ним Воротынский и Голицын, а дальше вокруг Захарий Ляпунов, Телепнев, Мерин-Волконский и думные бояре.
— Садись, гостем будешь! — ласково сказал Терехову князь Голицын и приказал подать ему вина.
— Видишь ли, Петр Васильевич, — заговорил Захар Ляпунов, — до тебя опять просьба.
— Для земли порадей! — прибавил князь.
Терехов ответил:
— Сам знаешь, ничего для родины не пожалею и всем поступлюсь ради нее!
— Видишь ли, неурядица у нас, раздор, — заговорил снова Захар. — Тут и поляки, тут и «вор», а царя нет. Да что и с царем теперь, коли ни казны, ни людей ратных.
— Горе одно! — вздохнул Терехов.
— То-то и есть! Так и порешили мы признать царем Владислава. Пусть себя ради поляки с «вором» управятся, а там что Бог даст.
Терехов быстро оглядел все собрание.
— Что ж, пусть и так. Отчего не потешить дурней? — с усмешкой сказал он. — Пусть они «вора» прогонят.
— Вот то-то и есть! — подхватил князь Голицын. — Хорошо удумано. А теперь свези ты такую грамотку Прокопу в Рязань да и на словах скажи ему про то же. Мы без рязанцев не хотим дело делать!
Терехов поклонился.
— Спасибо на отличке, все сделаю, как надобно!
— Вот-вот, — обрадовался Захар, — так на тебе и грамотку! — И он подал Терехову сверток.
Терехов бережно обернул его в платок и положил за пазуху.
После этого начался общий разговор. Далеко за полночь все судили и набирали условия полякам.
Когда Терехов вернулся к себе, Семен Андреев спал, положив голову на стол, на руки. Терехов разбудил его и сказал:
— Вот, Сеня, ищи Ольгу! А меня снова посылают в Рязань, а оттуда назад сюда!
— Для чего?
— Слышишь, Владиславу присягать, так у Прокопа совета просить!
— С нами крестная сила!.. Еретика — царем!
— Креститься заставим!
— Ой, горе нам!
— Врешь, — остановил приятеля Терехов, — дело надумали, а ты «горе». Пожди, пусть они «вора» прогонят.
На другое утро Терехов выехал со двора. Семен обнял его на прощание.
Терехов быстро приближался к Рязани. Хотя судьбы родины и интересовали его, все же минутами личное горе пересиливало это чувство, и ему хотелось мгновеньями бросить все и пуститься на поиски своей невесты. Он подъезжал к родному городу, и вид боярских усадеб напомнил ему свидания с Ольгой. Сколько перечувствовали и переговорили они в то время! При этих воспоминаниях родной город показался ему еще роднее и все знакомые места дорогими и близкими.
У своего дома он сошел с коня. Старые слуги обрадовались ему, но он, только слегка оправившись, тотчас направился к Прокопию Ляпунову. Князь был в своем саду. Терехов прошел туда и увидел русского героя. В красной рубахе, широкий и полный, как богатырь, сидел он, опустив голову на руки и словно забыв в думе своей все окружающее.
Терехов подошел к нему и окликнул его. Ляпунов поднял голову и быстро встал. Его лицо осветилось радостью, он горячо обнял Терехова и сказал:
— На добром помине, Петр Васильевич! Веришь ли, сейчас только о наших думал. Ну что? Садись, говори!
Терехов сел и начал рассказывать о свержении Василия.
— Так свергнут, отрешен? — радостно переспросил Ляпунов и широко перекрестился. — Благодарю Тебя, Создатель! Ну а еще что?
Терехов рассказал ему о бедственном положении Москвы, о том, как грозят ей поляки и «вор», и, наконец, о решении временного правительства.
— И послали меня с тем, чтобы твоего согласия добиться, Прокопий Петрович! — окончил рассказ Терехов.
Ляпунов задумался.
— Что говорить, — медленно сказал он, — князь Мстиславский — верный человек, да и мой брат, Захар, не изменник; честные люди и Голицын князь, и ты, и все остальные. Чего же думать мне? Не любо, что поляк над нами сядет, а что делать, коли иначе от воров земли не освободишь? Там дальше видно будет! Чего думать? Скажи боярам, что воевода рязанский согласен с ними и следом за Москвой присягнет Владиславу с рязанцами. Так-то! Грамота есть? Давай сюда!
Терехов подал свиток. Ляпунов начал читать его. В это время в сад вбежал его сын.
— Обедать, тятя! — сказал он.
Ляпунов окончил чтение и, обняв сына, спросил:
— Что, Володя, хочешь, чтобы над нами поляк царивал?
— Не хочу! Хочу прогнать поляков из Руси.
— Так, милый, так! — погладил его по голове Ляпунов. — Ну а покуда пусть и поляк потешится! — Он вздохнул и встал. — Пойдем, Петр Васильевич, не побрезгуй!
Они прошли в горницу, где уже был накрыт стол.
Хозяин помолился и сел, указав Терехову место по свою правую руку. За столом он расспрашивал у него о всех подробностях свержения Василия и тихо радовался.
— Истинный он враг Руси! — сказал он. — Кабы не было у нас этого Василия, никакой смуты мы не знали бы. Даже при Гришке покойнее было бы! Ну да авось и к нам красные дни вернутся! Эй, отрок, подай меду! Выпьем за Русь-матушку!
Он поднял кубок и осушил его.
На другой день Терехов уже ехал в Москву.
Был вечер, когда он приехал и, несмотря на позднее время, передал ответ Ляпунова.
— Когда так, — сказал Мстиславский, — то присягнем Владиславу!
В тот же день Москва начала сношения с гетманом Жолкевским. Долго длились переговоры, пока наконец не были оговорены все пункты договора. И тогда на Девичьем поле стали приносить присягу Владиславу. В роскошно убранных шатрах присягнули договору сперва гетман, а потом польские полковники за короля, королевича, Речь Посполитую и все войско, а за ними бояре, князья и прочие вельможи. Три дня звонил кремлевский колокол, собирая московских людей к присяге; князь Мстиславский по всем городам разослал грамоты, а с ними детей боярских для приведения городов к присяге. А тем временем «вор» готовился к нападению на Москву. Но теперь москвичи были уже спокойны. Главную силу «вора» составляли поляки, и москвичи знали, что они не пойдут друг на друга. Тем не менее князь Мстиславский собрал войска до пятнадцати тысяч человек.
