как нечто контрастирующее с
virtù. (Например: «Тем, кто становится государем милостью судьбы, а не благодаря доблести, легко приобрести власть, но удержать ее трудно»). Столкновение происходит между тем, что государь может контролировать (свои собственные действия) и тем, что не может (удачу и действия других). Вообще, как уже отмечалось, в «Государе» существует постоянное взаимодействие между позитивной силой (
virtù) и ее негативной противоположностью (
fortuna), что создает ограничения для исторического детерминизма. Поэтому политический лидер должен использовать возможности для создания эффективного равновесия между этими факторами[580].
В данной же главе фортуна относится больше к превалирующим обстоятельствам и событиям, которые государь контролировать напрямую не может. Фактически Макиавелли здесь разделяет «власть судьбы» и собственные действия власть имущих, определяя каждому из факторов примерно по половине воздействия на исход политики государя.
Есть мнение, что в данной главе исследуются все основные концепции фортуны «по-Макиавелли»[581]. Наверное, это преувеличение – флорентиец писал о политике, а не изучал применяемые им термины.
Главу также можно рассматривать как своеобразный подход к очень эмоциональной заключительной части с призывом объединить Италию в борьбе против «варваров». В более мягком варианте можно отметить мнение, что данная глава является переходной между основной частью книги, где речь идет о выборе стратегии и тактики в меняющихся условиях, и заключительной главой[582].
Интересно сравнить взгляды Макиавелли на фортуну с позицией его младшего современника Гвиччардини[583]. Они не были соперниками в жизни – автор «Государя» не мог претендовать на равенство с родовитым и богатым товарищем, которого его происхождение, ум и практическая смекалка привели на очень высокие государственные посты, так что он даже оказывал существенное покровительство автору «Государя». Ирония судьбы заключается в том, что они не стали равными соперниками и после смерти, хотя, конечно, имя Гвиччардини среди специалистов и, тем более, на его родине не забыто[584].
Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается ныне, что всем в мире правят судьба и Бог[585], люди же с их разумением ничего не определяют и даже ничему не могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим Жребием. Особенно многие уверовали в это за последние годы, когда на наших глазах происходят перемены столь внезапные, что всякое человеческое предвидение оказывается перед ними бессильно. Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о происходящем[586].
В переводе Марка Юсима: «Мне небезызвестно мнение, которого придерживались и придерживаются многие, о том, что течением мирских дел целиком управляют судьба и Бог и люди, опираясь на свое разумение, не только не могут изменить его, но и не могут никак на него повлиять. Отсюда можно было бы сделать вывод, что не следует особенно упорствовать в делах, а предпочтительнее все предоставить велению случая. Это мнение особенно распространилось в наше время вследствие великой переменчивости обстоятельств, которая всякий раз опровергает все людские ожидания. Обдумывая это, я иной раз в какой-то степени склоняюсь к названной точке зрения».
Это довольно необычный отрывок с точки зрения если не мировоззрения, то методологии Макиавелли: он упоминает Бога. Некоторые исследователи видят в этом противоречивость идей автора «Государя».[587] На мой взгляд, однако, нет никаких сомнений в искренности религиозности Макиавелли. Обратим внимание, однако, что в этом перечне фортуна стоит выше Бога.
В дальнейшем, впрочем, в этой книге нас опять же ожидают ссылки на Господа. Причин может быть несколько, в том числе:
– Макиавелли прекрасно понимал сложность ситуации, в которой находилась Италия, и уповал не только на свои рациональные аргументы в пользу возможности ее объединения и освобождения, но и на Бога;
– обращение к Господу соответствует стилистике этой очень эмоциональной части книги;
– глава клана Медичи в тот момент был папой римским, так что демонстрация религиозности автора «Государя» была вполне уместной;
– как хороший литератор Макиавелли прекрасно чувствовал значение пропорциональности и акцентов в произведении.
И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь половиной всех наших дел, другую же половину, или около того, она предоставляет самим людям. Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая, разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его сдержать. Но хотя бы и так, – разве это мешает людям принять меры предосторожности в спокойное время, то есть возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила свой безудержный и опасный бег?
Одно из самых оптимистических высказываний Макиавелли относительно возможности преодолеть немилость фортуны. В других случаях он мог быть более пессимистичен[588]. В этом же отрывке он утверждает: фортуна практически всесильна, однако и ее негативные проявления можно укротить, если принять заблаговременные меры. Причем сделал он это с помощью поэтической логики, к которой времена прибегал в «Государе»[589].
То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений. Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А ведь если бы она была защищена доблестью, как Германия, Испания и Франция, этот разлив мог бы не наступить или, по крайней мере, не причинить столь значительных разрушений. Этим, я полагаю, сказано достаточно о противостоянии судьбе вообще.
Опять же очень поэтичное сравнение. Причем довольно точно передающее один из основных тезисов автора «Государя», который Макиавелли, как ему свойственно, доказывает снова и снова, причем нередко под разными углами зрения или в разной стилистике. Стоит также обратить внимание на следующее обстоятельство. В целом по Макиавелли фортуна оставляет мало пространства для свободы действий. Virtù оперирует как фактор, помогающий справиться с ограничениями фортуны[590]. Но, и это важно, virtù в данном отрывке приравнено автором к предусмотрительности. Италия, по его словам, подобна «равнине» без всяких ограждений от стихии, а вот защищенные доблестью, т. е. virtù, Германия, Испания и Франция имеют «плотины» и «заграждения», благодаря которым негативные выходки фортуны могут либо вообще не иметь последствий, либо последние окажутся не такими сокрушающими, как могли бы.
Здесь, возможно, следует обратить внимание на мнение, что когда Макиавелли писал о фортуне и virtù, то не уделял должного внимания аналитической стороне дела. В результате