отцом, если вас не будет?
Мать грохнулась на постель, уткнув лицо в фартук и зарыдала.
Анатолий в отчаянии махнул рукой...
Вдруг явилась откуда-то прыть у неудачника дьячка.
— Ничего никому не сделают! Никто не погибнет! Я еще не богодул! Я верноподданный гражданин его величества, хотя и не состою уже в духовном звании. Я пойду в жандармское управление и возьму на поруки моего сына. Никто мне не может отказать, потому что я не бунтовал и никакими делами не занимался. Я пойду в жандармское управление! Чем Илью — губить, пусть они лучше меня на съедение возьмут...
— Им не всякий баран нужен на съедение, а революционер Илья. Сядь да подумай лучше, за какие порядочки ты стоишь...
— За его величество православного монарха...
— Сядь! — поднял голову Анатолий.
Разгорячившийся было старик осел. Анатолий, кончив чистку, пошел в город.
* *
*
Анатолию с этого времени запала в голову мысль о том, что жандармы, расправившиеся с рабочими, должны понести наказание, и он стал лелеять эту мысль. Илью посадили в тюрьму. Организация снова стала жить массовками и митингованием на летучих собраниях и заводах. Либеральная буржуазия, строя глазки рабочему классу, усиливала свое давление на самодержавие, но дальше банкетов не шла. Нужно было что-нибудь придумать.
Анатолий Сабинин заметил, что томительное выжидание дальнейшего развития событий возбуждает неудовольствие и у многих других членов организации. С двумя-тремя из них Анатолий начал усиленно совещаться. Затем все они зачастили на вокзал, изучая образ жизни станционного жандармского отделения. После нескольких таких наблюдений товарищи знали все, что им было необходимо. Тогда они распределили свои роли, предусмотрели подробно все предосторожности на тот случай, если они окажутся схваченными, и решили действовать.
В один из следующих же дней жандармский полковник Иванов, возвращаясь из отделения к себе на квартиру, был убит выстрелом из револьвера. Еще через несколько дней, по обвинению в этом убийстве, были арестованы Анатолий Сабинин, слесарь Яков Бут и котельщик Петька-Музыкант.
* *
*
Семена Айзмана и Илью Сабинина освободили в один день. Первого после семидневного, второго после двухмесячного ареста. Выйдя на свободу, мастеровые стали думать, что им делать дальше. Клара Айзман сообщила брату, что Матвей из каторжной тюрьмы в Акатуе также освобожден и на нелегальном положении работает в Сибири.
Семен предложил Илье ехать в Петербург.
Так как работы в Ростове не находилось, Анатолий был в тюрьме, домой же ему было даже противно показываться, то Илья подумал и согласился. Семена Айзмана манили в Петербург перспективы надвинувшейся вплотную революции.
Оба мастеровых поехали.
Клара между тем чувствовала, что революционные события идут таким темпом, что со дня на день можно было ожидать или решительной расправы с поднявшими голову массами, или краха самодержавия.
Молодая девушка уже работала не только с кружками папиросниц в укромной комнате заброшенной сортировки, но она проводила почти еженедельно массовки работниц и раза два выступала на летучих фабричных митингах.
Она знала, что настроение сдерживаемых рабочих куда революционнее, чем у более отсталых женщин, и удивлялась тому, что комитет пассивно относится к назревающему генеральному бою и как-будто отстает, не заботясь ни о вооружении, ни о какой бы то ни было технической подготовке.
Она попробовала говорить об этом с Милоном Гурвичем.
Но когда она ему сказала, что по ее мнению несколько десятков рабочих нужно было бы вооружить, тот только полупоощрительно, полунасмешливо улыбнулся.
— Лавров эсерства нам недоставало разве? Что сделают несколько десятков вооруженных пугачами дружинников? Сами себя перестреляют.
Клара пожала плечами.
— Попробуйте вооружить один десяток... Вы затем не заметите, как этот десяток превратится в большой отряд.
— Пустяк! Потерпите еще, все явится само собою.
Кларе ничего не осталось, как терпеть.
Так прошел еще месяц.
Однажды молодая девушка решила проведать сестру Матвея на Темернике. Нюра разошлась со своим мужем после того, как тенор окончательно спился и стал превращаться в бездельного забулдыгу. С ребенком, рожденным на втором году брака, и матерью, она покинув Гниловскую, сняла на Темернике домик и женщины стали пускать столовников квартирантов из холостяцкой молодежи, работавшей в мастерских.
Так как всё трое поселившихся у них квартирантов оказались революционно настроенными людьми, то на ее квартире установилось что-то в роде районной явки для встречи мастеровых и членов комитета по делам организации.
Девушка-пропагандистка только-что спустилась с главной улицы города у соединения ее с предместьем, и ее окликнуло несколько встретившихся мастеровых. Клара повернула голову и оказалась окруженной несколькими возбужденными рабочими, о которых она даже не могла с уверенностью решить, знала ли она их раньше.
Но те ее знали.
— Товарищ Клара, идите в мастерские, у нас сейчас все бросили работать. Из Москвы и Петербурга пришла телеграмма о всеобщей стачке. Железные дороги стали. Мы идем за Емельяном и сейчас выступим в город.
Клару будто бы что-то приподняло, и она направилась к мастерским.
Она вошла в первый двор мастерских и увидела волнующуюся толпу. Здесь уже происходил митинг. Прибывший Милон Гурвич читал вслух телеграммы Всероссийского Союза железнодорожников. Сжатый ударный текст он пояснял короткими, живо воспринимавшимися толпой репликами и говорил о дальнейших действиях революционных организаций.
Как только телеграммы были получены в телеграфном отделении станции, работы всюду в железнодорожных учреждениях приостановились и комитету предстояло теперь лишь принять меры к созданию руководства стачкой. Поэтому Гурвич предложил тут же собравшимся наметить делегатов для создания стачечного комитета, а организованным рабочим рассыпаться по предприятиям и остановить работы там, где они еще продолжались.
Клара пробралась к Гурвичу, попросила дать ей списать телеграммы и немедленно направилась с ними на табачные фабрики.
Она пришла в сортировку фабрики Асмолова, собрала знакомых работниц и коротко объяснила им о разыгравшихся событиях.
Тотчас же организованные девушки вызвали из машинного отделения мастеровых, те подняли тревогу, сзывая собрание, работа остановилась и Клара прочла телеграммы.
Толпою работницы и рабочие, под предводительством Клары, вышли на улицу и направились к другой ближайшей фабрике Кушнарева.
Рабочие между тем из мастерских большими или меньшими группами рассеялись по заводам и предприятиям города, провозглашая всюду приостановку работ, выборы стачечных комитетов и митинги.
К вечеру все предприятия города стояли.
В эту ночь все революционные организации проявили максимум лихорадочного возбуждения, активные комитетчики, районщики, пропагандисты и организаторы, встречаясь друг с другом, на ходу совещались, принимали решения, расходились и спешили на какие-нибудь совещания для новых решений.
С утра в крупнейших предприятиях начались собравшие массы населения митинги. Получилась телеграмма о возникновении в Петербурге Совета Рабочих Депутатов. Тогда избранных в стачечные комитеты делегатов
