Давайте прежде всего разрешим существующие конфликты, которые мешают формированию новой Европы. А это означает, что нужно найти основу для принятия компромиссного решения закончить войну».
Большим прыжком он оказался возле карты Польши и сказал: «Но польский народ должен работать на нас!» Я сказал: «Мы должны разработать решение, при котором все будут сотрудничать по своей доброй воле. Мы все должны быть в одной лодке, и тот, кто не будет выполнять свои обязанности, утонет».
Гиммлер перешел к Прибалтийским государствам. «Здесь должен быть создан район для экспансии Финляндии, но финны — умные люди, и этот северный уголок не будет вызывать у меня головную боль. — Он снова поднял на меня глаза. — А как насчет России?»
«Мы должны подождать и посмотреть».
Повисла долгая пауза, а затем Гиммлер сказал: «Если я правильно вас понял, основой вашего компромиссного мира является сохранение Великой Германской империи в ее приблизительных территориальных границах на 1 сентября 1939 г.» — «В общих чертах да». — «Мы должны использовать все наши территориальные приобретения для торга?» — спросил Гиммлер, и я снова ответил: «Да».
Далее я сказал, что в качестве ядра перестроенной Европы Великая Германская империя сможет решать социальные проблемы с обновленной энергией, используя частную инициативу и объединяя ее с руководством и планированием. «Я полагаю, что для создания новой Европы все националистические тенденции должны быть обузданы; но специалисты должны будут скрупулезно изучить все эти проблемы. Для начала, господин рейхсфюрер, имеет значение лишь то, что стоит потратить наше время, чтобы найти компромисс, пока мы еще на пике своей силы. Этот компромиссный мир, если его удастся достичь, создаст правильный фундамент, стоя на котором мы сможем встретить конфликт с Востоком. В настоящий момент мы уже ведем войну на два фронта, а как только США добавят на чашу весов свою гирю помощи, то такой вес будет довольно тяжел для нас». Я напомнил ему слова Лаваля фюреру: «Господин Гитлер, вы ведете великую войну, чтобы построить новую Европу. Но вам следует сначала построить новую Европу, чтобы вести свою великую войну».
Гиммлер улыбнулся. «Да, да, да, — сказал он, — этот Лаваль слишком умен; если читать его имя задом наперед, оно по-прежнему будет Лаваль».
К этому моменту было уже три часа ночи. Гиммлер заметил, что я уже без сил, и прекратил разговор. «Очень хорошо. Я чрезвычайно рад, что мы с вами полностью обменялись своими взглядами. Я одобряю ваш план, однако с условием: если вы допустите серьезную ошибку в вашей подготовительной работе, то я брошу вас, как отбрасывают раскаленный уголек. И конечно, нужно будет еще посмотреть, смогу ли я убедить Гитлера к Рождеству».
Читателю будет трудно понять, как много значил для меня этот разговор в августе 1942 г. Гиммлер предоставил мне все полномочия действовать. Но в то время я не осознавал, что на такое решение позже могут повлиять неподвластные мне факторы и что характер Гиммлера настолько переменчив, что эти влияния могут превратить его лучшие намерения в их полную противоположность. Во всяком случае, прежде чем я ушел от Гиммлера в ту ночь, он дал мне свое честное слово, что к Рождеству Риббентроп уже не будет занимать свой пост.
С этого момента все мои мысли и усилия должны были быть направлены на то, чтобы вывести Германию из сложившейся ситуации с минимальными территориальными потерями. Я все еще был идеалистом и твердо верил, что добьюсь успеха. Но с этого момента началась долгая и неровная дорога разочарований, прерываемых периодически возрождающейся надеждой. Временами я был уверен, что твердо владею ситуацией, но в конце мне пришлось осознать, что я лишь крошечный винтик в огромном механизме исторического развития. На самом деле я мог лишь кружиться по своей собственной заданной орбите.
Глава 30
Мюллер
Гиммлер испытывает финансовые трудности. — Влияние Бормана на Гитлера. — Первые сомнения в лояльности Мюллера. — Его критические замечания в адрес партийных лидеров. — Сообщения о его смерти в России
Летом 1942 г. между Гиммлером и Борманом возник серьезный конфликт, в котором Гиммлер постоянно допускал небольшие тактические ошибки, которые Борман всегда использовал в полной мере. Самую большую свою ошибку, о которой Гиммлер рассказал мне год спустя, он сделал в 1943 г. в то время, когда между ними было что-то вроде перемирия.
Первый брак Гиммлера не был счастливым, но ради своей дочери он не стремился к разводу. Теперь он жил с женщиной, которая не была его женой, и у них были двое очень милых детишек, которым он был предан всей душой. Он делал для этих детей все, что мог, в пределах своих доходов, но, хотя после Гитлера Гиммлер имел больше реальной власти, чем кто-либо еще в Третьем рейхе, и благодаря контролю за множеством экономических ведомств мог бы иметь в своем распоряжении миллионы, ему было трудно обеспечить их потребности. Поэтому он попросил Бормана — своего самого серьезного соперника в партии — выдать ему из партийных фондов заем в размере восьмидесяти тысяч марок, что было совершенно непостижимым действием.
Когда он рассказывал мне об этом, он пояснил, что это была ссуда на строительство, и спросил меня, не считаю ли я, что его обманули в части процентной ставки. Что я мог сказать? Я предложил ему немедленно выплатить этот заем и получить кредит на приобретение дома, что было очень просто устроить. Но он отверг этот вариант со смиренным видом. Это было исключительно личное дело, и он хотел действовать с неукоснительной прямотой; ни при каких обстоятельствах он не хотел обсуждать это с фюрером. Очевидно, он не мог позволить себе платить такие высокие проценты или ради этого делать какие-либо иные платежи из своего официального дохода.
Приблизительно в это же время я начал часто видеться с Борманом. Это был приземистый, коренастый мужчина с округлыми плечами и бычьей шеей. Его голова всегда была немного выдвинута вперед и слегка склонена набок, и у него были лицо и хитрые глаза боксера, наступающего на своего противника. У него были короткие, толстые, почти квадратные пальцы, поросшие черными волосами. Контраст между ним и Гиммлером был поистине гротескным. Если я Гиммлера представлял себе аистом в пруду, заросшем лилиями, то Бормана — свиньей на картофельном поле. На последующих встречах с ним у меня было достаточно возможностей поразмыслить над источником его влияния на Гитлера.
В окружении Гитлера именно Борман благодаря своему постоянному присутствию стал
