достигла Рузвельта, что могло подвигнуть его предложить Черчиллю принять резолюцию о «безоговорочной капитуляции» в Касабланке.
Мои дискуссии с Гиммлером в это время о его неспособности сдержать обещание в отношении Риббентропа были бурными. Он был в глубокой депрессии и, казалось, совершенно потерял самообладание, и я с огромным трудом сумел убедить его дать мне дальнейшее разрешение на исполнение моих планов.
Здесь я ненадолго хочу сделать отступление, чтобы рассказать о важной и трагической роли, которую сыграл в действиях против Риббентропа статс-секретарь Лютер, о котором я уже вскользь упоминал. Несмотря на отчужденность, которая возникла в его отношениях с Риббентропом, Лютер, который разделял наши идеи, сумел убедить его в важности разведки при ведении войны. Взаимные чувства между ними обострились из-за трудностей в личных отношениях, особенно тех, которые испытывали друг к другу их жены. Лютер чувствовал, что больше не может удовлетворять постоянные и все возрастающие требования Риббентропа выдавать ему большие суммы из секретных фондов министерства иностранных дел, за которые он нес ответственность. Пока что ему удавалось манипулировать ими, чтобы оплачивать расточительный образ жизни своего шефа, но все зашло так далеко, что он начал сомневаться в психическом здоровье Риббентропа. Например, обивку стен в доме Риббентропа пришлось менять четыре раза, потому что ее цвет не нравился госпоже Риббентроп. Лютер чувствовал, что не может продолжать работать в таких условиях, и, хотя он не желал быть нелояльным к Риббентропу, чьим ближайшим доверенным лицом он был, он без колебаний рассказал мне, как обстоят дела.
Ввиду того, что произошло между мной и Гиммлером во время нашей долгой беседы в Житомире в августе, я понял, что пришло время рассказать Лютеру — очень осторожно — о моем плане мирных переговоров. Я также упомянул в разговоре с ним о плачевном влиянии, которое Риббентроп оказывает на Гитлера, и попросил его помочь мне получить материал, который дал бы мне возможность добиться отставки Риббентропа. Лютера убедили мои аргументы, и он был рад, что Гиммлер начал придерживаться такой благоразумной политики. И теперь ему будет гораздо легче забыть о своем негодовании в адрес «черного корпуса», как он называл его. Упомянув о своих постоянных трудностях в отношениях с руководством СС, он сказал: «Некоторые эти господа совершенно безрассудны — они хотят целый мир. Они не понимают, какие у меня существуют трудности в министерстве иностранных дел, особенно с Риббентропом. Я знаю, они постоянно клевещут на меня Гиммлеру, так что я рад этому случаю улучшить с ним отношения. Я, безусловно, окажу вам помощь, какая будет в моих силах, чтобы ваш план увенчался успехом».
К концу этого года на приеме, устроенном послом Италии господином Аттолико, Лютер встретился с Гиммлером после долгого периода отчужденности. Перед этим я рассказал Гиммлеру о настроении Лютера, так что он был хорошо расположен к нему и принял его в самой дружеской и даже веселой манере. Лютер в ответ начал вести себя как невоспитанный выскочка. Несмотря на присутствие многих иностранцев, он чуть ли не за пуговицу держал Гиммлера, будто они были закадычными друзьями, и начал говорить о делах. Это была первая грубая ошибка, которую он допустил. Гиммлер был крайне чувствителен к таким вещам, особенно на публике, но, хотя он и был раздражен, он оставался вежливым и дружелюбным. Это только подтолкнуло несчастного Лютера к дальнейшим непрошеным проявлениям близких отношений.
На следующий день они оба позвонили мне. «Знаете, — сказал Гиммлер, — этот Лютер действительно вульгарный, неприятный тип — скользкий и неотесанный мужлан».
Я попытался защитить Лютера как только мог. Я сказал, что, вероятно, он был слишком польщен вниманием Гиммлера и искушен возможностью открыть ему свое сердце. В конечном счете мне удалось убедить Гиммлера забыть об этом инциденте.
Затем в телефонной трубке зазвучали резаные фразы Лютера на берлинском сленге: «Должен вам сказать, дружище, ваш шеф — настоящий мужик, с таким можно поговорить. Знаете, вчера вечером мы с ним действительно поладили. Мой босс может теперь заткнуться на мой счет». И так он говорил некоторое время, пока я в конце не предложил, чтобы он зашел к Гиммлеру на следующий день, чтобы мы могли поговорить.
Когда мы встретились, я как следует отчитал его и предупредил, что Гиммлер — человек с чрезвычайно сложным и изменчивым характером, которому нужно время на принятие трудных решений. Я также настаивал на том, чтобы Лютер не предпринимал никаких действий против Риббентропа, не сказав мне, чтобы я имел возможность заранее полностью обсудить их с Гиммлером. Лютер торжественно пообещал мне, что так и будет делать.
Затем в один из январских дней 1943 г. ко мне пришел один из его помощников в состоянии сильного волнения и сказал, что Лютер собрал досье на Риббентропа, в котором содержатся отчеты о его личном поведении, изложены серьезные сомнения относительно его психического здоровья и указано, что он, очевидно, не способен продолжать выполнять обязанности министра иностранных дел. Уверенный в поддержке Гиммлера и моей поддержке, он разослал все это в различные правительственные департаменты в надежде добиться отставки Риббентропа. Все вовлеченные в это люди ждут, когда Гиммлер даст отмашку, прежде чем действовать. Поэтому Лютер хочет, чтобы я убедил Гиммлера безотлагательно начать атаку со своей стороны, и просит меня немедленно устроить ему встречу с Гиммлером.
Мне нужно было быстро обдумать сложившееся положение: Лютер начал действовать, нарушив нашу договоренность. Я был вовсе не уверен, в достаточной ли мере Гиммлер восстановил и укрепил свое положение при Гитлере, чтобы иметь возможность начать такое решительное наступление на Риббентропа. Однако в целом я приветствовал этот шаг Лютера, хотя было бы неразумно преждевременно компрометировать себя. Я сказал, что все будет зависеть от одобрения Гиммлера, которым я пообещал постараться заручиться в тот же день.
Этот разговор произошел днем, и лишь вечером я позвонил Гиммлеру, который велел мне немедленно приехать к нему. К сожалению, я должен был прежде всего обсудить с ним некоторые срочные служебные вопросы, что заняло много времени, потому что он не мог принять решение. Я не знал, что в тот вечер он должен был присутствовать на официальной встрече, но заметил, что, пока я рассказывал ему о том, что сделал Лютер, его нервозность и нетерпение возрастали, а вскоре к нам заглянул обергруппенфюрер СС Вольф, чтобы предупредить его быть готовым ехать.
Мне нужно было действовать быстро, и, как только Вольф вышел, я начал настаивать, чтобы Гиммлер предпринял немедленные действия в поддержку Лютера. Но он колебался, вилял, и, когда он уже был готов сказать «да», снова
