В итоге в приговоре Военной коллегии остались только обвинения в трусости, нераспорядительности, развале управления войсками.
Приговор гласил:
«Предварительным и судебным следствием установлено, что подсудимые Павлов и Климовских, будучи первый — командующим войсками Западного фронта, а второй — начальником штаба того же фронта, в период начала военных действий германских войск против Союза Советских Социалистических Республик проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями Красной Армии, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт Красной Армии.
Обвиняемый Григорьев, являясь начальником связи Западного фронта и располагая возможностями к налаживанию боеспособности связи штаба фронта с действующими воинскими соединениями, проявил паникерство, преступное бездействие в части обеспечения работы связи фронта, в результате чего с первых дней военных действий было нарушено управление войсками...
Обвиняемый Коробков, занимая должность командующего 4-й армией, проявил трусость, малодушие и преступное бездействие в возложенных на него обязанностях, в результате чего вверенные ему вооруженные силы понесли большие потери и были дезорганизованы.
Таким образом, обвиняемые Павлов, Климовских, Григорьев и Коробков вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьёзный ущерб Рабоче-Крестьянской Красной Армии, создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступления, предусмотренные ст.ст. 193—17/6 и 193—20/6 УК РСФСР»24.
Всего перечисленного вполне хватило для осуждения Д. Г. Павлова, В.Е. Климовских, А.Т. Григорьева и А.А. Коробкова к высшей мере наказания — расстрелу. Все они были лишены присвоенных им генеральских званий и наград. В тот же день приговор был приведен в исполнение.
Судебное заседание Военной коллегии проходило в Лефортовской тюрьме под звуки стрельбы зенитных орудий и гула моторов немецкой авиации, проводившей очередной налет на Москву. По свидетельству подполковника юстиции А.С. Мазура, судебного секретаря на данном заседании, все подсудимые вели себя достойно. Только Ульрих, вероятно порядком перетрусивший от разрывов бомб и звуков близкой стрельбы, кричал им, показывая пальцем в небо: «Вот видите, до чего вы довели?»
Однозначное обвинение Павлова в бездеятельности и нераспорядительности является спорным, оно не имеет к тому достаточных оснований. Наоборот, обнаруженные в последнее время документы показывают, что руководство Западного Особого военного округа во главе с Павловым накануне войны значительно усилило внимание к оперативной подготовке штабов и боевой учебе войск:
«С августа 1940 года Павловым было проведено пять армейских полевых поездок, одна армейская командно-штабная игра на местности, пять корпусных военных игр, одна фронтовая военная игра, одно радиоучение с двумя танковыми корпусами, два дивизионных и одно корпусное учения. Павлов, тщательно следя за дислокацией войск противника, неоднократно возбуждал вопрос перед наркомом обороны о перемещении войск округа из глубины в приграничный район. К началу войны войска округа находились в стадии оргмероприятий. Формировалось пять танковых корпусов, воздушно-десантный корпус, три противотанковые бригады... Все перечисленные соединения не были полностью сформированы и не были обеспечены материальной частью.
О подготовке немцами внезапного нападения Павлов знал и просил занять полевые укрепления вдоль госграницы. 20 июня шифротелеграммой за подписью зам. нач. Оперуправления Генштаба Василевского Павлову было сообщено, что просьба его была доложена наркому и последний не разрешил занимать полевых укреплений, так как это может вызвать провокацию со стороны немцев...»25
Как известно, Мехлис, выступая на совещании руководящего состава фронта после назначения его членом Военного совета, заявил, что скоро станут известны имена военачальников, по вине которых войска Красной Армии в первые дни войны понесли серьезные потери. И действительно, вскоре в соответствующих приказах наркома обороны СССР И.В. Сталина такие лица, объявленные презренными предателями и изменниками, были названы. Кроме пере-
численных выше Павлова, Климовских, Коробкова, Григорьева, Клича там назывались генерал-лейтенанты В.Я. Качалов (командарм 28) и И.Н. Музыченко (командарм 6), генерал-майор П.Г. Понеделин (командарм 12) и другие генералы.
Из этих приказов видно, что по многим вопросам Ставка Верховного Главного Командования не сделала должных выводов из печальных уроков первых месяцев войны. Прежде всего в отношении бережного сохранения и использования командных кадров. Как и прежде, основное внимание уделялось новым выдвиженцам, которые, как нам уже известно, к началу войны повсеместно возглавляли все важнейшие участки Красной Армии. Более того, в приказе Ставки № 270 от 16 августа 1941 года, предавшим позору Качалова, Понеделина, Кириллова (командира 13-го стрелкового корпуса), попавших в плен, содержалось жесткое требование сурово карать слабых командиров полков и батальонов, допустивших элементы растерянности, вплоть до снятия с должности и перевода в рядовые. Взамен этих лиц предлагалось смелее выдвигать на командные должности до командира полка включительно младших командиров и даже красноармейцев. Как говорится — дальше идти уже некуда. Приехали! Младший командир (по современному — сержант) командует полком, а красноармеец — батальоном! Это уже выходит почище 1937 года, когда дивизиями командовали майоры. Хотя надо признать — в отдельных случаях «попадания» оказывались удачными. Так, младший командир Петр Вершигора на гребне этой волны вырос до командира дивизии (правда, партизанской) и стал генерал-майором. Но такие случаи являлись редким исключением.
По всем данным первым в списке изменников и предателей должен был стоять Герой Советского Союза генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков, заместитель наркома обороны по боевой подготовке, Исполнявший до января 1941 года обязанности начальника Генерального штаба. В период появления названных приказов с объявлением новоиспеченных врагов народа Мерецков находился в застенках НКВД и усиленно обрабатывался там на предмет признания им своего участия в военном заговоре. Мерецкова и Павлова арестовали почти одновременно. Для роли руководителя заговора Кирилл Афанасьевич подходил по всем параметрам — работал в штабах ряда военных округов, в том числе столичного и двух приграничных, был в заграничной командировке, руководил войсками военных округов, исполнял высокие должности в центральном аппарате НКО. Тут, при желании, следствию все карты в руки — можно было обвинить Мерецкова в сотрудничестве с любой разведкой мира (немецкой, японской, американской, французской, английской, финской), а также во вредительстве и многом другом, что наилучшим образом подходило под пункты $8-й статьи.
Недаром же следователи, истязавшие Павлова, так настойчиво подводили его к Мерецкову. И они добились своего — Павлов дал на Мерецкова развернутые показания. Суть их сводилась к тому, что Мерецков, будучи начальником штаба Белорусского военного округа, выполнял «вредительские» указания Уборевича, «злейшего врага советского народа». В показаниях Павлова все эти обстоятельства выглядят следующим образом. На допросе 9 июля он заявил: «...Уборевич рекомендовал мою кандидатуру в Испанию для командования танковыми частями. Уборевич давал мне вредительское указание по использованию танков, приказав раздать все танки по 3—5 штук по всему фронту, что вело к полной гибели их.
Мне известно, что правой рукой Уборевича был Мерецков, который также выполнял все указания Уборевича. В бытность свою в Испании Мерецков по указанию Уборевича стянул все лучшие войска в Мадрид, создав таким образом положение, при котором в случае отреза Мадрида, эти войска окажутся в мешке и не смогут оказать никакого воздействия на общий фронт, т.е. подвергал лучшие части разгрому...
Кроме этого Уборевич и Мерецков всегда всему командному составу прививали германофильские настроения, говорили, что нам надо быть в союзе с Германией, так как германскую армию они очень высоко ценят и всегда ставили в пример немецких офицеров...
После испанских событий мои отношения с Мерецковым до последних дней продолжали оставаться самыми хорошими, Мерецков по-прежнему оказывал на меня большое влияние, и все его указания по военной линии (он был тогда начальником Генштаба и начальником боевой подготовки) я выполнял, не вникая в их сущность.
Как показали дальнейшие события, эти указания Мерецкова были вредительские, так как они сводились к затягиванию сроков боевой подготовки вверенного мне округа, что в настоящее время было недопустимо.
